Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

— Ждут на заводе. Сорокин с утра не находит себя, все рвется ваш двигатель посмотреть. И Протасов тоже.

Через полчаса мы въехали в заводской двор. У проходной уже собралась группа встречающих. Я узнал коренастую фигуру Зотова в неизменной кожанке, рядом высокий Протасов что-то объяснял молодому Сорокину. Чуть в стороне держался Котов, по обыкновению с папкой документов подмышкой.

— Ну, показывайте свое чудо! — нетерпеливо воскликнул Сорокин, едва мы остановились.

Бережной, поправив фуражку, степенно обошел «Полет-Д» три раза против часовой стрелки, бормоча что-то себе под нос. Сорокин удивленно поднял брови, но промолчал.

— Товарищи, познакомьтесь, — я начал представлять свою команду. — Это Варвара Никитична, наш специалист по топливной системе.

— Наслышан, — Сорокин энергично пожал ей руку. — Ваши расчеты по форсункам — просто блеск!

Постепенно обе команды перемешались. Протасов с Рудневым уже углубились в обсуждение какой-то технической проблемы. Сорокин с восхищением разглядывал обтекаемые формы грузовика. А Велегжанинов, к моему удивлению, нашел общий язык с молчаливым Воробьевым — они вполголоса обсуждали какие-то довоенные механизмы.

— Леонид Иванович, — Сорокин отвел меня в сторону. — Тут такое дело… Вы просили узнать насчет конкурса. Немцы из MAN уже три дня как в Москве. И «Фиат» своих представителей прислал. Конкуренция будет серьезная.

— Знаю, — кивнул я. — Но у нас есть козырь. Новый сплав для поршней. Кстати, как там наши станки?

— В полном порядке. Величковский вчера последние расчеты закончил…

Наш разговор прервал звонкий голос Варвары:

— Леонид Иванович! Тут в топливной системе что-то не так…

Начинались обычные предконкурсные хлопоты. Впереди еще много работы.

Когда все разошлись осматривать машины, я поднялся в кабинет. В открытое окно доносился гул завода — привычные звуки работающих станков, гудки паровозов на подъездных путях, голоса рабочих во дворе.

Величковский появился без стука — высокий, прямой, с аккуратно подстриженной седой бородкой. Положил на стол папку с расчетами.

— Присядете, профессор? — я указал на кресло. — Чаю?

— Благодарю, — он достал из кармана сюртука платок, тщательно протер пенсне. — Знаете, Леонид Иванович, эта новая технология закалки… Удивительные результаты.

— Чай все-таки настоятельно рекомендую, профессор, — я позвонил в звонок. — У меня тут остался еще довоенный «Липтон».

Величковский улыбнулся, снова протирая пенсне:

— В таком случае не откажусь. Знаете, Леонид Иванович, иногда мне кажется, что вы единственный, кто еще помнит эти маленькие радости прошлого.

Вошел Головачев, я распорядился насчет чая. Величковский тем временем раскладывал на столе графики и диаграммы.

— Смотрите, — он указал на кривую синего цвета. — Вот что дает добавка молибдена. При температуре восемьсот градусов прочность выше на треть. А если добавить еще хром…

— В какой пропорции? — я склонился над графиком.

— Три и семь десятых процента. Именно в этой точке достигается оптимум.

Принесли чай. Величковский с видимым удовольствием вдохнул аромат:

— М-да… Настоящий цейлонский. А знаете, я как-то был на цейлонских плантациях, в девятьсот тринадцатом…

— Расскажите, — я откинулся в кресле.

Профессор начал рассказывать о своем путешествии, попутно делая карандашом пометки на полях чертежей. Это была его особенность. Самые важные мысли приходили к нему во время неспешных бесед.

— А вот здесь, — он вдруг прервал рассказ о сингальских храмах, — если изменить режим охлаждения… — его карандаш быстро забегал по бумаге.

В дверь снова постучали. На этот раз это был взволнованный Сорокин.

— Борис Ильич! — он замер на пороге. — Простите, но там в лаборатории такие результаты…

— Входите, Александр Владимирович, — кивнул я. — Как раз обсуждаем новую технологию закалки.

Сорокин, не снимая потертого рабочего халата, разложил на столе листы с расчетами:

— Смотрите, что получается при добавлении ванадия! Мы провели серию экспериментов.

— Любопытно, — Величковский склонился над цифрами. — А температурный режим?

— Вот график, — Сорокин достал еще один лист. — Синяя линия — стандартный режим, красная — с измененным охлаждением.

Я разлил еще чаю. Сорокин, увлеченный объяснениями, даже не заметил предложенную чашку.

— А что там с нашими станками? — спросил я.

Величковский задумчиво потер переносицу:

— Да, точно, я как раз хотел рассказать про них, — Величковский извлек из папки еще один чертеж. — Взгляните на новую конструкцию расточного станка для гильз цилиндров.

Я с интересом склонился над чертежом. Изящное инженерное решение. Двойной суппорт с гидравлическим приводом позволял добиваться невиданной точности обработки.

— Допуск всего пять микрон, — с гордостью сказал Сорокин. — На существующем оборудовании такого не получить.

— А самое интересное здесь, — Величковский постучал карандашом по чертежу. — Система автоматической коррекции. При малейшем отклонении станок сам регулирует положение резца.

— Сложно будет изготовить?

— Уже работаем над этим, — Сорокин развернул новый лист. — Вот чертежи направляющих из специального сплава. Добавка вольфрама дает потрясающую износостойкость.

— И заметьте, — Величковский снял пенсне, протирая стекла, — конструкция позволяет модернизировать существующие станки. Не нужно закупать новые.

— А для коленвалов? — спросил я.

— О! — Сорокин просиял. — Тут у нас особая гордость.

Он достал из папки большой чертеж шлифовального станка. Тоже остроумное решение — качающаяся шпиндельная бабка с гидрокомпенсацией позволяла обрабатывать шейки коленвала с точностью до двух микрон.

— Самое главное в дизеле — точность, — заметил Величковский. — Малейший перекос, и вся работа насмарку.

— А вот это уже серьезная заявка, — я указал на чертеж шлифовального станка. — Именно такая точность нам и нужна для серийного производства. Руднев, кстати, должен это оценить.

— Кстати о Рудневе, — Величковский снова надел пенсне. — Он там внизу изучает немецкие механизмы. Может, пригласим?

Я позвонил в звонок, попросил Головачева позвать Руднева. Через несколько минут он влетел в кабинет — в своем знаменитом лиловом сюртуке, с едкой усмешкой на губах.

За дверью я заметил маячившего в приемной Мышкина. Ага, как раз вовремя, он-то мне и нужен.

— Ну-с, что тут у вас? — Руднев сдвинул очки на кончик носа. — Опять, небось, теоретические изыскания?

— Взгляните, Алексей Платонович, — спокойно сказал Величковский. — Особенно на допуски.

Руднев склонился над чертежами. По мере изучения его ироничное выражение сменилось неподдельным интересом.

— А ведь недурно, — пробормотал он. — Особенно вот эта система компенсации… И сплав любопытный.

— Оставляю вас, господа, — я поднялся. — Обсудите детали, а у меня еще срочные встречи.

— Постойте! — Руднев поднял голову. — А как же проблема с твердостью направляющих? При такой точности малейший износ грозит все разрушить.

— Вот здесь решение, — Сорокин протянул ему новый чертеж. — Специальная наплавка…

Я вышел из кабинета под звуки разгорающейся технической дискуссии. Руднев уже вовсю критиковал какое-то конструктивное решение, а Величковский невозмутимо объяснял преимущества своего подхода.

Мышкин уже вышел из приемной и ждал меня в коридоре. Его сутулая фигура почти сливалась с тенями.

— Пройдемте в малую переговорную, Леонид Иванович, — тихо сказал он. — Есть серьезные новости…

В малой переговорной было тихо и сумрачно. Мышкин привычно сел так, чтобы видеть дверь, достал потрепанный блокнот.

— Начнем с общей картины, — он близоруко щурился на записи. — В Политбюро серьезные трения. Группа Рыкова усиливает позиции. Бухарин готовит большую статью в защиту частного капитала.

— А что в регионах? — спросил я.

Мышкин достал из потертого портфеля еще один блокнот: