Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей
— Моя туркмен, пулемёт стрелял, три, нет! Четыре фашистский самолёт сбил! Надо фото меня одного с пулемётом делать! Потом с командиром у самолёт. А если плёнка хватит, то можно меня и с Кузьмича у карта и у его пулемёт фото делать, — проявил смекалку шустрый Алибабаевич.
Наденька даже потеряла на мгновение дар речи от ушлости Лёхиного экипажа, но быстро собралась с мыслями и, прищурившись, с явной издёвкой произнесла, глядя Лёхе прямо в глаза:
— Вот, товарищ командир! Тогда мне срочно придётся сделать репортаж о подвиге испанских крестьян, выращивающих томаты! — невинно улыбнулась она.
Лёха почувствовал, как помидоры снова неприятно сжались.
Лёха уже открыл рот, чтобы возразить, но рыжая, явно наслаждаясь моментом, продолжила:
— … И перерабатывающих их на томатный сок! И на гаспачо! — добавила она с особым удовольствием, сделав жест руками, как будто сворачивает голову курице.
Лёха сглотнул. Кажется, томаты не просто сжались, а уже начали судорожно молиться о своем существовании.
— Наденка… — осторожно начал он, но она только игриво наклонила голову и сделала невинные глазки.
— Ну а что, Хренов? Хочешь войти в историю как великий ас или как главный герой рецепта по консервированию?
За спиной хрюкнул Алибабаевич, а Кузьмич даже не стал сдерживаться — ржал уже в полный голос.
Лёха посмотрел на веселящихся товарищей и тоже радостно заржал.
— А вот не надо было так долго бегать! — Наденька упёрла руки в боки, но тут же смягчилась и ухватила его под локоть. — Ладно, пошли к командованию, лётчик. Будем решать, как тебя записывать в историю.
Смеясь, Лёха двинулся под руку с комсомолкой, хотя всё ещё с некой опаской поглядывая на рыжую бестию.
Что-то подсказывало ему, что на этом его приключения сегодня не закончились.
Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.
— Лёша, а как пишется… сОртир или сАртир? — Кузьмич мусолил карандашик и старательно выводил что-то на бумаге.
Лёха, который сидел за столом и сочинял рапорт о боевом вылете, на секунду застыл, переваривая услышанное, а потом медленно поднял голову.
— Кузьмич, а ты вообще про что пишешь? Отчётку про наш полёт рисуешь?
— Нет! Блин! Руководство для сантехников сочиняю! — надулся, как мышь на крупу, штурман.
Лёха оторвался от своей уже успевшей надоесть писанины, не поленился встать и заглянуть Кузьмичу через плечо.
«… Бомба попала в сортир и взорвалась, уничтожив его вместе с фашистским содержимым».
— Ой, цирк… — только и успел выдохнуть Лёха, прежде чем заржал так, что карандаш выпал из его рук.
— Я таки прямо боюсь читать, что Алибабаевич написал! — выдохнул он, хватаясь за бок.
— Моя всё хорошо написал! — гордо заявил Алибабаевич и протянул Лёхе своё творчество.
Лёха взял лист, пробежался глазами по тексту и, уже чувствуя неладное, прочитал вслух:
— … Голая немца прыгал из окна, весь в г@вне был…
Он застыл, перечитал ещё раз, глянул на Алибабаевича, а потом согнулся пополам от смеха.
В этот момент в дверь просунулась голова Наденьки. Увидев плачущего от смеха Лёху и его надутых товарищей, она просочилась в комнату и с любопытством заглянула в протянутые Лёхой бумажки.
Через несколько секунд она присоединилась к Лёхе, звонко хохоча.
— Это… Это же гениально! — выдавила она, хватаясь за стену.
Потом быстро сбегала за фотоаппаратом, ловко организовала вспышку и засняла эти творения, как сама выразилась, «для истории».
Кузьмич с Алибабаевичем, до этого надувшиеся, как боевые дирижабли, робко заулыбались.
— Да, подогнал Господь в экипаж талантов! — всё ещё пытаясь отдышаться, ржал Лёха.
Кузьмич довольно покрутил в руках карандашик и мечтательно выдал:
— Ты, Лёшенька, пиши сам! Твоими докладами все советники зачитываются. Глядишь, хорошо напишешь — нам или звания дадут, или медаль ещё какую…
Лёха, всё ещё посмеиваясь, вернулся к своему рапорту.
* * *
Сов. секретно
Командиру авиационной группы
РАПОРТ
Докладываю:
Такого то июня 1937 года в 6 часов утра в составе экипажа в лице: штурман Кузьмичева Г. К., стрелка-радиста Алибабаева В. А., произведён боевой вылет на бомбардировщике СБ с целью нанесения бомбового удара по штабу противника в г. Саламанка. Запасной целью имел аэродром противника Матакан, район Саламанка.
Вылет выполнен в установленное время, выход на цель осуществлен с высокой точностью.
При подходе к аэродрому Матакан обнаружил группу вражеских бомбардировщиков. Пулемётным огнём сбил один бомбардировщик противника Ju-52. Произведено прицельное бомбометание, на земле уничтожено пять самолётов Ju-52, повреждены ангары и инфраструктура.
В условиях противодействия зенитной артиллерии противника нанесён бомбовый удар по штабу Франко.
Зафиксировано прямое попадание бомбы в штаб, вероятны большие потери среди командного состава. Попутно уничтожено примыкающее вспомогательное санитарно-хозяйственное сооружение, вместе с его фашистским содержимым.
Наблюдал паническое бегство деморализованных мятежников. Бомбовый удара подорвал боевой дух противника.
При отходе от цели подвергся атаке двух истребителей типа «мессершмитт 109». В ходе воздушного боя, используя активное маневрирование и огонь стрелка-радиста, удалось оторваться от преследования. Один из истребителей противника получил значительные повреждения и вышел из боя.
С целью отрыва от противника снизился до предельно малой высоты и проследовал курсом через горное ущелье. В результате преследование было сорвано.
На подлёте к Мадриду получена поддержка республиканских истребителей.
Боевой вылет считаю успешным, поставленная задача выполнена в полном объёме. Потери противника подтверждены, объект поражён.
Своих потерь не имею, материальная часть в хорошем состоянии.
Ст. лейтенант Хренов.
Лёха перечитал рапорт и удовлетворённо хмыкнул.:
— Ну, всё культурно, дипломатично…
— Да уж, а главное, все поняли, куда бомба легла! — заржал Кузьмич, читающий через плечо.
— Главное, что понял и сам Франко, — добавил Лёха, ставя подпись, — списывайте, орлы!
Начало июня 1937 года. Отель «Палас», самый центр Мадрида.
На Лёхино предложение пойти поужинать было отвергнуто в гневной форме:
— Хренов! Ты сюда что, жрать приехал! Через два часа уже моя подруженция с дежурства вернётся! Она у меня пока живет.
— Ну мы вроде ничего такого не делаем… — удивился Лёха.
— Вот именно! — возмущенно воскликнула его боевая подруга и чуть ли за не руку потащила его вперед.
Лёха с Наденькой, проскользнув в её крошечный номер под самой крышей гостиницы, едва успели захлопнуть за собой дверь, как все мысли о мире за её пределами улетучились.
Комната была тесной, но уютной: небольшой стол, уставленный какими-то тетрадями и газетами, две узких кровати с чуть смятыми покрывалами и крошечное окно, из которого открывался вид на вечерний город. Но сейчас всё это не имело значения.
Наденька, ещё пару секунд назад задорно болтавшая и смеявшаяся, вдруг замолчала, взглянув на Лёху так, что у того что-то приятно дрогнуло в груди. Она сделала шаг ближе, потянулась, легко коснулась его лица пальцами.
— Ну что, товарищ лётчик, — тихо сказала она, чуть наклонив голову, — вы всё ещё думаете про еду!
— Ага! Белки, жирки и углеводы наше всё! — ответил Лёха, накрыв её ладонь своей, притянул к себе и, забыв о словах, жадно впился в её губы.
Поцелуй был тёплым, живым, наполненным всей накопившейся за эти дни тоской и нетерпением. Наденька мягко выгнулась навстречу, её руки скользнули по его плечам, нырнули в волосы.
— Ах ты… — прошептал Лёха, чувствуя, как его сердце колотится быстрее.
Наденька тихо рассмеялась, но звук её смеха тут же утонул в новом поцелуе.