На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
— Что ж, — кивнул король, когда Гембицкий отъехал обратно, — я многое мог бы сказать вам обоим, однако пока удалюсь к себе. Переговоры лучше вести в достойной обстановке.
Король показал себя хозяином Варшавы, которым на самом деле не был, однако сумел сохранить лицо. Вместе с придворными он вернулся во дворец, не удосужившись пригласить нас с курфюрстом. Быть может, незваный гость и хуже татарина, однако если придётся, мы и незваными, непрошеными придём к королю в гости, как под стены Варшавы. Но пока же и мы с курфюрстом и свитой развернули коней и направились в варшавскую резиденцию Радзивиллов, больше похожую на укреплённый замок, как и многие подобные здания, начиная с самого королевского дворца.
Вести предварительные переговоры было решено поручить князю Янушу Радзивиллу, как самому старшему среди нас и наиболее опытному на дипломатическом поприще. Вместе с ним отправился в королевский дворец и граф фон Вальдек, который был не только военным: он будет вести переговоры от имени курфюрста Бранденбургского и предлагать королю соглашения, освобождающие Пруссию из ленной зависимости от Польши. С каштеляном Варшицким договаривался генерал Оттенгартен, выжимавший из Варшавы все соки, чтобы не только накормить армию, продолжавшую стоять под её стенами, но и заплатить солдатам хотя бы часть обещанного. Только так можно избежать бунта, что понимал и каштелян, оттого и шёл на уступки генералу, хотя и торговался за каждый грош и бушель муки, словно последнюю рубаху с него снять пытались.
— Мы можем держать всю армию под Варшавой, пока будут идти переговоры с королём, — говорил мне Ходкевич, — однако после её придётся распускать по домам, хотя бы часть. Выбранцы уже откровенно ропщут, хотят по домам, срок их службы подходит к концу. Но и остальные не сильно лучше. Торчать в осадном стане несколько месяцев не захотят даже наёмники. Ведь война окончена, порции их будут сильно урезаны, а на грабежи рассчитывать больше не приходится.
— Распускать выбранцов — риск, — покачал головой я, — но на него придётся пойти. Пока они на чужой земле, никуда не денутся. Дураков шагать через пол-Польши, где их уж точно не любят, найдётся немного. Однако и держать здесь такую армию уже нет смысла. Отправьте гонцов в Мышовту, пускай собирает выбранецкие хоругви и под прикрытием липков Кмитича возвращается с ними в Литву. А там, кто захочет, пускай идёт по домам. Тех же, кто решит остаться в хоругвях, разместить по квартирам в Белостоке, Дрогичине и Бресте Литовском.
Кмитичу с его липками тоже нечего делать в Мазовии. Они уже прилично разорили этот край, и теперь, когда война вроде как закончилась и начинаются переговоры, продолжать это делать не стоит. Пускай возвращается с липками в Оршу и стережёт там границу. Липков тоже лучше по домам распустить. Добра они награбили в Мазовии достаточно, никто обиженным не останется. Домой просились и пятигорцы, князь Тамбиев приходил сам не один раз, но их я решил пока придержать, совсем уж оставаться без войска не хотелось. Самому князю я — за счёт добрых обывателей Варшавы, конечно — подарил отменного жеребца со золотой сбруей, дорогое оружие, взятое как трофей в Варшавской битве, и он остался доволен такими богатыми поминками. Его людям же обещали заплатить одними из первых, когда закончатся переговоры о размере контрибуции, уплаченной Варшавой. Получить эти деньги, конечно же, они смогут только в том случае, если останутся в войске. Покинут его — и их придётся выбивать уже в Вильно из прижимистого подскарбия Воловича, у которого, как известно, и снега зимой не допросишься, что уж о золоте говорить.
— И всё же наёмное войско наше и курфюрста слишком велико, чтобы долго держать его под Варшавой, — покачал головой Ходкевич. — Оно ведь не только сам город, но и округу, основательно разорённую липками Кмитича, объест так, что местным шляхтичам придётся кору с деревьев варить на завтрак.
Мужикам, до которых Ходкевич, само собой, не снизошёл, и вовсе останется только с голоду помирать.
— Но это будет хорошим аргументом на переговорах, — усмехнулся, правда, не слишком весело, я, — в пользу их скорейшего завершения.
— Одних переговоров будет мало, Михал Васильевич, — ответил мне Ходкевич. — Подобные решения утверждаются лишь сеймом.
— И вы сомневаетесь, что он их утвердит? — приподнял бровь я.
— Я уверен, сейм никогда не утвердит соглашения, — уверенно заявил он в ответ, — даже если они уже будут подписаны королём.
Вот она, золотая вольность, и все её последствия. Иногда они очень серьёзно играют на руку Речи Посполитой. Бесконечно торчать с армией под стенами Варшавы я, конечно же, не могу, просто денег на содержание не хватит, да и провианта с фуражом. Придётся уходить, а без такой угрозы сейм, конечно же, ничего не утвердит.
— Отменить решения Люблинского сейма, — продолжал Ходкевич, — и de facto прекратить существование Речи Посполитой может лишь великий сейм, а одна подготовка к нему займёт несколько месяцев.
Тех самых месяцев, которых у нас нет.
— И всё же, — возразил я, — мы должны заставить Жигимонта подписать наши соглашения, а сенат и сейм из сенаторов-резидентов утвердить его. Только так Литва имеет шансы на будущее как самостоятельное государство.
— Даже если поступим так, — всё ещё не соглашался со мной Ходкевич, — король соберёт экстраординарный сейм, и тот отменит решение сенаторов-резидентов.
— Но в этом случае залогом будущего для Литвы станет сильная армия, — ответил я, — и верные союзники.
Конечно, к таким нельзя было причислить курфюрста Иоганна Сигизмунда Бранденбургского, однако пока польскому королю просто нечего ему предложить. Тот всё уже взял своими руками, и теперь хочет лишь короноваться в Мариенбурге как король Прусский. Да и начни Сигизмунд Польский новую войну с Литвой, следующим будет, само собой, Пруссия, которую он обязательно захочет сделать своим ленником снова. Поэтому нам поневоле придётся держаться друг друга, поодиночке королю куда проще расправиться с нами обоими.
— Только так, — заключил я, — мы сможем отстоять те соглашения, что будут заключены в Варшаве.
Поспорить с этим было сложно, да и Ходкевич, как человек умный, делать этого не стал.
И всё же без сейма не обошлось. Переговоры между прибывшим через неделю с лишним из Вильно Сапегой, от которого не сильно отстал князь Николай Радзивилл-Сиротка, а с ним и Острожский, с коронным канцлером, епископом Гембицким, продлились ещё около недели. За это время войско, стоявшее под Варшавой, сильно поредело. Венгерская пехота почти в полном составе покинула стан, сопровождаемые липками Кмитича гайдуцкие и выбранецкие хоругви возвращались в Литву. Часть наёмников вынужден был распустить и курфюрст: деньги, даже с полученными от каштеляна Варшицкого контрибуциями, которые выплачивались до сих пор, всё равно катастрофически не хватало. Итогом переговоров стал созыв Сигизмундом экстраординарного сейма, который и должен был сразу же утвердить все соглашения, которых мы, возможно, достигнем с королём Польши.
— Это нам на руку, Михаил Васильевич, — заверял меня многомудрый Сапега. — Сессия экстраординарного сейма длится лишь две недели. Даже если не будет достигнуто полное согласие, по окончании двух недель решение должно быть принято.
— А как же столь любимое шляхтой liberum veto? — поинтересовался у него я.
Польша — не Литва, где, считай, вся магнатерия, кроме Пацев, присоединилась к мятежу. Здесь, на сейме, так же запросто, как в Вильно, отменить эту золотую вольность не выйдет. А право это обнуляло все наши усилия. Нечего и огород городить, когда любой шляхтич в самом конце может подняться и произнести эту, можно сказать, магическую формулу, которая отменит все решения. Раз он не согласен, так и гори всё синим пламенем.
— Нам придётся отыскать противоядие против него, — вздохнул Сапега, не хуже моего понимающий, что это почти невозможно.
После объявления сейма в Варшаву стали съезжаться магнаты и шляхтичи со всей Польши. Да и литовские тоже, после того как я по совету Сапеги выпустил манифест, призывающий всех в Литве, кому дорога завоёванная свобода Великого княжества, ехать в Варшаву на сейм. Последний сейм Речи Посполитой, так я назвал его в своём манифесте. И, похоже, угадал. Вельможные паны, магнаты и простые шляхтичи стекались отовсюду, точно так же, как на элекционный сейм в Вильно немногим больше полугода назад. Магнаты ехали в каретах, запряжённых шестёрками и восьмёрками лошадей, как правило, одной масти, с гайдуками на запятках и сильными отрядами наёмников или мелкопоместной шляхты, арендовавшей у них землю. Но куда больше было тех, кто прибывал в Варшаву в лёгкой коляске, всего с одним-двумя слугами, а то и вовсе верхом. Такие держались компаниями, как правило, будучи выходцами из одной местности, и знали друг друга в лицо. Они и селились рядом, так безопаснее было. Потому что что ни день, а на улицах Варшавы лилась кровь.
