На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Ехали молча, каждый думал о чём-то своём. Разговоров скоро будет очень много, и баталии нам предстоят нешуточные, потяжелей, нежели были на Виленском великом сейме. Ведь тогда только князя выбирали, теперь же собирались своротить такую глыбу, как Речь Посполитая. Стараясь не думать о тяжком будущем, я вспоминал последние дни, а вспомнить там было что.

Увидев, что враг отступает с валов, я тут же отправил пахоликов к конному резерву. В тот момент я отчаянно жалел, что отпустил липков с лисовчиками, никто лучше них не сумел бы ворваться в город на плечах отступающего врага. Но кто же знал, что всё так обернётся.

— Конным аркебузирам галопом в город, — приказал я, — не дать врагу закрыть ворота!

И последние наши конные хоругви по приказу пустили коней с места размашистой рысью, чтобы как можно скорее перейти на галоп. На галопе они прошли между валов, там, где выходила из-за укреплений вражеская кавалерия, и врубились в отступающих, где в порядке и что называется спиной вперёд, а где и просто бегущих польских солдат. Стрелять не стали, принялись сразу рубить с седла саблями и палашами, сбивали наземь и топтали конями. Рубили и тех, кто бросал оружие и поднимал руки, пленных брать приказа не было.

Закрыть ворота перед ними не успели. Слишком много набилось туда обезумевших, запаниковавших солдат. Даже стойкие замойцы бежали, никто не выдержит, когда его рубят с седла, а защититься ты можешь только вскинув над головой оружие. Без строя, рассеянные, они больше не представляли собой боевую силу, и каждый старался спастись, как сможет.

— Лановой пехоте, — отправил я гонцов к Тодору Мышовту, — поддержать кавалерию, занять позицию у ворот, не дать врагу выбить нас из города.

Конечно, наёмная пехота справилась бы с этим куда лучше, однако сейчас важнее скорость, и тут наёмники уступали лёгким на ногу выбранцам с гайдуками. Пока пикинеры и мушкетёры доберутся от валов до ворот, куда уже ворвались на плечах врага конные аркебузиры, противник успеет собрать все доступные силы, быть может, и какие-то резервы подтянет, и выбьет нас из города. А я этого совсем не хотел. Конечно, и наёмники подойдут, чтобы закрепить успех, но это будет позже.

Тодор Мышовт снова не подвёл меня. Венгерская пехота прорвалась через окончательно смешавших ряды и бегущих уже не только в город, но и просто куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого побоища, вражеских солдат, заняла ворота, встав рядом со спешившимися аркебузирами. Теперь врагу, если он решит выбить нас из города, придётся постараться. Очень сильно постараться.

Вот только стараться никто не стал. Вместо собранных в кулак отступающих и последних резервов, кинутых в бой, чтобы не дать врагу — то есть нам — захватить столицу, к воротам прибыла депутация во главе с каштеляном варшавским Станиславом Варшицким. Они прибыли под белым флагом, и хотя ничего не говорили о капитуляции, однако просили о перемирии на сутки. Я сам туда не поехал, вместо меня прибыл князь Януш, который дал согласие на перемирие от моего лица.

Теперь нам оставалось только ждать развития событий, потому что прямо в тот момент решалась судьба не только Варшавы, но и всей Речи Посполитой.

[1]Бояре панцирные происходили из «панцирных слуг», которые должны были нести службу на коне в тяжёлом «панцирном» вооружении с копьём, саблей, а позже — и с пистолетами. Освобождались от повинностей. Позже их стали привлекать к службе в мирное время в качестве полицейских, курьеров и так далее. Панцирные бояре, как и грунтовые казаки, занимали промежуточное положение между крепостными крестьянами и шляхтой. В шляхетское сословие не входили. Жили преимущественно на территории Полоцкого и Витебского воеводств ВКЛ. Согласно великокняжеским привилеям панцирные бояре имели земельные наделы с правом наследования, за это несли военную службу. Некоторые владели крестьянами, но большинство из них обрабатывали землю сами; им разрешалось жить в городах и заниматься ремёслами и торговлей

Когда его величество буквально ворвался во дворец, к нему тут же подбежали слуги и придворные. Однако король велел всем убираться и помчался в свои покои. Сейчас ему нужно принять важное решение, такое, от которого зависит судьба всего государства, а он, как назло, никак не мог решиться. Поэтому и вызвал к себе не Ходкевича, который и вовсе пропал где-то на валах, быть может, убит или попал в плен к мятежникам, никого из военных советников — они уже насоветовали и накомандовали, враг не просто у ворот столицы, но уже штурмует их, если не взял. Поэтому Сигизмунд, даже не переменив платья, велел явиться в зал для совещаний, он же королевский кабинет, епископа Гембицкого, а с ним подканцлера Крыского. Они оба прибыли по первому зову, оба были бледны и взволнованы.

— Я хотел бы спросить у вас совета, панове, — обратился к ним король, — как у лица духовного, чьи слова всегда давали мне силы в самую тёмную и тяжкую минуту, и у лица цивильного, чьи советы всегда были мне серьёзным подспорьем. Оставаться ли мне в столице, оборонять её до конца или же покинуть город, чтобы собрать силы в ином месте и покончить с врагом позднее?

Тут оба советника, и королевский секретарь, епископ Гембицкий, и подканцлер Крыский, продемонстрировали его величеству полную солидарность.

— Ваше величество, — первым заговорил Гембицкий, — вам нужно как можно скорее покинуть Варшаву с отрядом верных людей. Отправляйтесь в Краков, там вы сможете набрать новое войско для войны с мятежниками.

— Я полностью согласен с его преосвященством, ваше величество, — поддержал королевского секретаря Крыский. — Бунтовщики идут по чужой земле, даже заняв Варшаву, им не взять Кракова. Польская шляхта поднимется против них, и у вас будет новое войско, не потрёпанное в стольких сражениях. Не заполучив вашу особу, ваше величество, они вынуждены будут вернуться в Литву, и тогда мы сможем осенью продолжить войну на своих условиях.

Тогда король вызвал каштеляна варшавского и велел тому готовить отряд верных людей, чтобы помогли ему покинуть город до того, как тот падёт. Раз король уходит, оборонять столицу никто не станет, это Сигизмунд понимал и иллюзий на этот счёт не питал ни малейших.

— Выторгуйте у мятежников перемирие на сутки или хотя бы на двенадцать часов, — велел он напоследок Варшицкому, — либо же делайте что хотите, но чтобы до полуночи враг Варшаву не взял.

— Сделаю всё, что в моих силах, ваше величество, — заверил его каштелян, и Сигизмунд едва удержался от печальной улыбки. Губы его готовы были сами собой сложиться в неё, потому что все вокруг короля обещают сделать всё, что в их силах, но сил у врага отчего-то каждый раз оказывается больше.

Не прошло и пары часов, как король Сигизмунд уже мчался верхом к Висле и наплавному мосту, восстановленному по приказу Ходкевича. Переодетый в простое иноземное платье, он был больше похож на богатого дворянина, бегущего из города со своими товарищами, не желая оставаться в штурмуемой литовскими мятежниками Варшаве. Они миновали наплавной мост через Вислу, пока ещё не было потока беженцев, город ещё не понял, какая угроза нависла над ним, и помчались к взятому солдатами Замойского и Жолкевского осадному стану, раскинутому мятежниками на месте сожжённой Праги.

И там их ждал весьма неприятный сюрприз.

Засада была организована по всем правилам. Королевской кавалькаде дали въехать в осадный стан, промчаться между полуобвалившихся шалашей и остовов телег, деливших его на своеобразные улицы, и тут на её пути, словно из-под земли, вырос всадник на невысоком бахмате, одетый в роскошный кунтуш алого сукна, перепоясанный серебряным кушаком, из-под которого видны были украшенные дорогими камнями ножны сабли. За кушак был заткнут пистолет с затейливой резьбой на инкрустированной костью рукоятке.

— Ваше величество, — приветствовал всадник короля, снимая шапку, отороченную соболем, и тут же обратился к остальным своим людям, выезжающим из-за тех самых шалашей и тележных остовов, надёжно скрывших отряд в полсотни конных. — А ну, шапки долой, перед вами, дурачьё, его величество.