Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)
— В здравом уме?!
— Да. Я все тщательно продумал и просчитал. Я решил умереть…
— Ну так повесился бы, чтоб тебе пусто было! — в ярости воскликнула принцесса. — Зачем же убивать Жоанну?
— Жоанну должен был убить Александр… или кто-то другой — но не я.
— И все же ты его сообщник, а значит, тоже преступник.
— Вот именно. Я преступник и заслуживаю смертной казни. Как раз к этому я и стремился.
— Стремился? К чему?
— Умереть. Чтобы меня казнили. Я слабый, малодушный человек, Маргарита, я не способен кого-либо убить собственноручно, даже себя; однако я оказался способным стать соучастником преступления. Я намеревался признаться во всем на следующее утро, но — увы! — меня изобличили раньше времени, до того как я успел сделать для своей семьи доброе дело — забрать у Александра мои долговые расписки и сжечь их.
— Доброе дело!!! — вскричала Маргарита. — Бог мой! Доброе дело!.. Сумасшедший! Безумец! Да ты совершенно не думал о своей семье — о своих родителях, о своих сестрах. Какой это будет для них удар!.. Особенно для Елены. Мне даже страшно подумать, что с ней будет, когда она узнает обо всем. Ведь она так любит, она просто обожает тебя. Она превозносит тебя до небес — а ты… ты… В конце концов ты мог бы найти какой-нибудь другой способ уйти из жизни, коли жить стало невмоготу. Но ради несчастных восьмидесяти тысяч обрекать на смерть кроткую, безобидную Жоанну…
В глазах Рикарда сверкнули молнии.
— А вот кроткую и безобидную Жоанну мне нисколько не было жаль. Уж если я и ненавидел кого-то, так это ее. Она постоянно интриговала, то и дело вмешивалась в наши с тобой отношения, прилагала все усилия, чтобы настроить тебя против меня, нашептывала тебе всякие мерзости обо мне. По большому счету это ее заслуга, что наш брак не состоялся. С какой стати я должен был жалеть ее? Напротив, мне жаль, что я так быстро раскололся, не продержался до часа… хотя бы до полуночи — ведь Шатофьер требовал от меня признания, что якобы я намерен убить тебя… Ах, как жаль, что Александра схватят прежде, чем он убьет ее… Как жаль!..
— Опомнись, Рикард! Жоанна никогда не желала тебе зла. Ты ей очень нравился, она хотела выйти за тебя замуж и, естественно, ревновала…
— А между делом потрахивалась со своим братцем, — злобно добавил Рикард. — Вот сука-то! Змея подколодная!
Маргарита тяжело вздохнула.
— Ловко же кузен Бискайский заарканил тебя! Нечего сказать, очень ловко.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Принцесса нервно теребила шнурок, стягивавший воротник ее прогулочного платья.
— Маргарита, — наконец отозвался Рикард. — Скажи: что ты обо мне думаешь?
— Я думаю, что гороскоп, составленный твоей матерью, не солгал. Звезды были правы — мы принесли друг другу несчастье. Ты полностью потерял рассудок, стал буйнопомешанным негодяем, а я… Боже! Задумай ты убить меня, я бы простила тебя, но так…
— Я хочу умереть, Маргарита, — с неожиданной решимостью произнес Рикард. — Я больше не могу жить.
— Ты умрешь, — холодно пообещала она, но в глазах ее стояли слезы. Тебя казнят вместе с кузеном Бискайским. Уж об этом я позабочусь.
Рикард со стоном приподнялся на подушке, взял дрожащими руками свой медальон, открыл его и вынул изнутри серого цвета шарик величиной с большую фасолину.
— Что это? — спросила Маргарита.
— Яд.
— Где ты его взял?
— Украл у матери. Не зря же ее зовут итальянской ведьмой… Только не пытайся отнять. Я проглочу его прежде, чем ты встанешь с места.
— А я не собираюсь тебе мешать, — сказала готовая разрыдаться Маргарита. — Глотай.
Рикард секунду помедлил, затем тяжело вздохнул, застонал и протянул шарик ей.
— На, возьми.
— Зачем?
— Возьми!
Осторожно, будто боясь обжечься, она взяла двумя пальцами шарик и рассмотрела его вблизи. На ощупь он был мягкий и пластичный, как свежезамешанное тесто.
— И что мне с ним делать?
— Сама решай, — ответил Рикард. — Я уже говорил тебе, что я малодушный человек. Я преступник, я сумасшедший, но мне не хватит мужества взять на себя еще один грех, совершив самоубийство. Теперь моя судьба целиком зависит от тебя: либо ты обрекаешь меня на суд и казнь, либо… либо я приму этот яд из твоих рук и по твоей воле. Ты наследная принцесса, ты имеет право казнить и миловать, я отдаюсь на твой суд — так что это не будет ни убийством, ни самоубийством.
Маргарита долго молчала, раздумывая. Потом спросила:
— Тебе будет очень больно?
— Нет. Я просто усну и больше никогда не проснусь.
— Ты уверен?
— Да, я вычитал это в книге моей матери, где она записывает результаты всех своих опытов.
Еще немного подумав, Маргарита поднялась с табурета, отошла к столу и вернулась обратно с кружкой воды в руке.
— Тебе, наверное, надо будет запить, — дрожащим голосом произнесла она, усаживаясь на край кровати.
— Значит, ты решила?
— Да, Рикард. Нас слишком много связывает, чтобы я позволила чужому человеку лишить тебя жизни.
С этими словами она положила ему в рот шарик с ядом и поднесла к его губам кружку.
— Побудь со мной, дорогая, — попросил Рикард, выпив воду. — Это займет не больше получаса.
Маргарита лишь кивнула в ответ, судорожно сцепив зубы и в трудом сдерживая слезы. Она пересела в изголовье кровати и положила его голову себе на колени.
— Я умру счастливым, Маргарита, — благодарно прошептал он. Последние недели моей жизни были сущим адом на земле, но прежде, чем я попаду в ад подземный, я проведу несколько минут в раю.
Маргарита тихо всхлипнула.
— Дорогая, — снова отозвался Рикард, голос его уже был сонным. — Ты помнишь тот наш последний разговор?
— Да, помню.
— Тогда ты сказала, что любишь меня…
— Я сказала правду, милый. Ты был единственный человек, которого я любила по-настоящему.
Она нашла в себе силы говорить ему ласковые и нежные слова, тогда как сердце ее разрывалось от горя, а к горлу то и дело подступал комок. Минуты для нее растянулись в столетия, каждое слово давалось ей с невероятным трудом. Ей казалось, что уже прошла целая вечность; казалось, что она уже стала древней старухой и умрет вместе с ним, если не раньше него. Но, наконец, тело Рикарда обмякло, он уснул, дыхание его быстро ослабевало, а вскоре пропало вовсе.
Маргарита встала, положила его голову на подушку и, опустившись на колени, прижалась ухом к его груди.
Сердце Рикарда, умевшее пылко любить и страстно ненавидеть, молчало. Маргарита услышала лишь тишину, взорвавшуюся для нее, как сотни раскатов грома. И горькие слезы боли, тоски и отчаяния хлынули из ее глаз.
— Прощай, Рикард, — прошептала она, содрогаясь от беззвучных рыданий. — Прощай, моя несостоявшаяся любовь… И прости меня, прости… Слишком поздно я поняла, что мы были созданы друг для друга…
Когда Маргарита вышла из комнаты, лицо ее было спокойное, и лишь воспаленные глаза свидетельствовали о том, что недавно она плакала, — но в полумраке коридора этого никто не заметил.
— Он умер, — бесстрастным тоном произнесла принцесса. — Да простит его Господь.
Адель де Монтальбан пронзительно вскрикнула и пошатнулась. Она бы так и рухнула на пол бесчувственная, если бы в последний момент Тибальд не успел подхватить ее.
— Граф, — сказала ему Маргарита. — Вы останетесь здесь до утра и присмотрите за кузиной. Боюсь, сейчас она не в состоянии вернуться в замок, тем более, что я намерена ехать очень быстро.
— Но… — начал было Тибальд.
— Никаких «но»! До замка меня проводят Гоше и мэтр Ливорес — так я решила. Сейчас мы поможем графине подняться в ее комнату — кажется, она понемногу приходит в себя, — уложим ее в постель, и вы останетесь при ней в виду отсутствия здесь сиделки. А ты, Гоше, пока приготовь лошадей к отъезду.
— Будет сделано, ваше высочество, — с поклоном ответил Гоше и тотчас направился к выходу.
Вслед за ним поспешил мэтр Ливорес. Когда они вышли во двор, он задумчиво пробормотал:
— Интересно, кто этот француз — наш будущий король или просто очередной любовник госпожи?
Гоше обернулся и с искренним недоумением взглянул на него.
— А вам не все едино? — спросил он. — Не все ли вам равно, кто будет вашим королем, коль у вас будет такая королева?
Секретарь городской управы согласно кивнул.
16. РАЗОБЛАЧЕНИЕ
Возле входной двери покоев Жоанны стояло несколько вооруженных охранников. Не отвечая на их приветствия, Маргарита вихрем ворвалась внутрь, миновала переднюю и очутилась в ярко освещенной прихожей, где уже находилось пятеро молодых людей. Гастон Альбре и Эрнан де Шатофьер сидели на диване, зажав меж собой, как в тисках, Фернандо Уэльву. Напротив них в креслах расположились Филипп и Симон. Откинувшись на мягкие спинки, они очумело таращились на Фернандо, будто не веря своим глазам.
