Надежда Попова - Ведущий в погибель.
— Всего. Ты добился этого сам — я вижу это, слышу это в твоем голосе. Так, как говоришь об этом ты, может говорить лишь тот, кто шел к этому долго и упорно и, наконец, получил желаемое… Или я ошибся? Неужели твой мастер был способен на это — передать тебе способности высшего? Кто он? как он это сделал?
— Я не стану тебе отвечать, — отозвался тот, снова отведя взгляд. — Тебе это не поможет.
— А ты попробуй, — дружелюбно предложил Арвид. — Как знать. Я на многое способен.
— Не на это, — повторил стриг четко, и тот вздохнул с показным утомлением, позвав, не оборачиваясь:
— Конрад.
От метнувшейся к нему руки Курт попытался увернуться, успев лишь отшатнуться назад; каменные тиски вновь стиснулись на горле, прижав к стене, и Арвид кивнул:
— Если сейчас я не услышу ответа, Конрад вырвет сердце этому мальчишке, как ты это сделал с Марком. Желаешь на это посмотреть? Это того стоит?
— Арвид… — впервые подал голос фогт, приблизившись на два шага и глядя на происходящее с ужасом и растерянностью. — Это слишком…
— Я не дозволял тебе раскрывать рот, — оборвал тот, и фон Люфтенхаймер умолк, сделав еще один неуверенный шаг вперед. — Итак, Александер? Я жду.
— Я сказал, что это не имеет смысла, — повторил стриг тихо.
— Конрад.
В глазах напротив отобразилось злое удовлетворение, когда вторая ладонь птенца прижалась к груди, сжав пальцы. Куртка затрещала, в плечо прострелило дикой болью, и он ощутил, как словно звериные когти пропарывают кожу.
— Стой, — выдавил фон Вегерхоф; когти погрузились глубже, войдя в мышцу, и стриг рванулся, попытавшись подняться: — Я сказал — стой!
Арвид ударил его ладонью в плечо, оттолкнув снова на пол, и кивнул:
— Вижу, мы наконец-то начали друг друга понимать. Отпусти его, Конрад.
На этот раз на ногах он устоял, лишь пошатнувшись и прижав ладонь к пяти прорехам в куртке, уже пропитавшимся кровью; фон Вегерхоф бросил на него взгляд исподлобья, снова опустив голову, и с усилием выговорил:
— Хочешь знать имя моего мастера? Я скажу, если тебе так хочется это услышать, но тебе это не поможет.
— Я жду.
— Ты прав, — согласился стриг. — Когда-то я был, как все мы. Так же жил, так же нуждался для этого в крови, как все мы. Так же поминал «людское стадо», как ты.
— Довольно покаянных речей, — поморщился тот, — давай по существу.
— Ты хочешь стать таким, как я? — подняв взгляд, тяжело усмехнулся фон Вегерхоф. — Вот тебе перечень указаний, Арвид: разочаруйся в том, что делаешь. Разочаруйся в жизни, в своем мире, в себе. Войди в ближайшую церковь и скажи Ему об этом. Скажи, что готов принять все, что бы тебя ни ожидало — любую кару. И тогда Он явится тебе и даст подлинное Причастие. Помнишь, что это такое, Арвид? Это — Его кровь. Если сделаешь, как я тебе говорю, ты получишь от Него посвящение, которое переменит твою сущность. Ты хотел знать имя моего мастера? Теперь ты его знаешь. Ну, как, тебе сильно помог мой ответ?
— Что за бредятина… — проронил Конрад оторопело, и Арвид, помедлив, качнул головой, придирчиво всматриваясь в лицо перед собою.
— Нет, — возразил он с чуть растерянной усмешкой. — Нет, Конрад, он не бредит. И знаешь, что самое смешное? Не похоже, чтобы лгал… Вот черт, святой стриг. Что только не увидишь за такую долгую жизнь… Это что же — плата, которую твой мастер потребовал от тебя? Ты должен оберегать людишек и уничтожать своих? Поэтому ты убил двоих моих птенцов?
— Пока двоих, — не сдержался Курт, и тот, на мгновение замерев, огляделся с показным вниманием:
— Это что? Кто-то заговорил?.. Смотри-ка, твой смертный щенок подал голос.
— Отдай его мне, — вкрадчиво попросила молчавшая до сих пор девица, и Арвид улыбнулся ей:
— Имей терпение. Все в свое время… А ты, — указующий перст ткнул в сторону Курта, — заткнись. Заговоришь, когда я велю.
Его последние слова словно растворились в воздухе — как дым, обволакивающий со всех сторон, проникающий сквозь дыхание, сквозь кожу и плоть, в мозг, в разум; от попытки вытолкнуть его из себя, не впустить, не покориться, закружилась голова и затошнило…
— Я не подчиняюсь клопам, — выдавил он с усилием, — даже говорящим.
Арвид распрямился, уже не глядя на фон Вегерхофа, и медленно развернул голову, обернувшись к Курту.
— Не может быть… — пробормотал Конрад, и его мастер поднялся с корточек, приблизившись неспешно и мягко.
— И в самом деле, — произнес он, всматриваясь в лицо своего пленника с нескрываемым любопытством. — Сегодня ночью происходит множество невероятных вещей… Итак, щенок оказался с зубками. Еще один интересный exemplar. Курт, верно?
— Майстер инквизитор для тебя, тварь.
— Как мило, — улыбнулся Арвид, склонив набок голову, точно разглядывая причудливую фреску на стене. — Он еще и огрызается. Вот только укусить не может. Но это ничего; я научу… Знаешь, Александер, я намеревался принять их в число своих слуг — твою черноволосую красотку и этого мальчишку со Знаком. Ручной инквизитор — это была привлекательная идея для меня и неплохой удар по тебе. Но теперь я склоняюсь к иному мнению.
— Не думай даже, — прошипел тот, и Арвид передернул плечами:
— Не хочу показаться банальным, но все же — а чем ты можешь мне помешать? Только попытайся сделать одно резкое движение, и здесь будет кровавая каша. Ведь ты сам понимаешь — ты мне не угроза. Что же до тебя, Курт… Наверное, я должен был разозлиться. Однако я не разозлен — я заинтересован; и, убежден, если усилить давление, ты не устоишь, но этого я делать не стану. Не хочу ломать тебя без необходимости. Предпочитаю птенцов в своем уме.
— Лучше я сдохну, — выговорил Курт зло; тот приподнял бровь:
— В самом деле? Сомневаюсь. В тебе есть стремление к жизни; как же я прежде не обратил на тебя внимания…
— Теряешь хватку, — пояснил он, выдавив из себя улыбку, и невольно отступил, вперившись в стену за спиной, пытаясь хотя бы не отвести взгляда, когда горящие глаза приблизились.
— Боишься, — отметил тот, подступив вплотную и оглядев его оценивающе. — Так значит, смерть, по-твоему, лучше? Да знаешь ли ты, о чем говоришь?
— Арвид, можно я! — нетерпеливо попросила Хелена фон Люфтенхаймер, и тот отмахнулся, не глядя:
— Нет.
— Арвид!
— Я сказал — нет, — повысил голос тот. — Помолчи.
— Ты не можешь такое делать, с кем захочется… — начал фогт неуверенно, и стриг нахмурился:
— Мне кажется, я не спрашивал ничьего мнения.
— Бунт на корабле? — поинтересовался Курт с улыбкой, и тот улыбнулся в ответ:
— Боишься, и все же дерзишь. Это хорошо… Наверное, Александер, можно сказать, что ты искупил часть вины за то, что сделал; погибших не вернуть, однако одного птенца взамен убитого ты мне привел. И какого. Давно не доводилось встречать таких.
— Не смей, — проговорил фон Вегерхоф четко, и Арвид усмехнулся:
— А твой приятель довольно эгоистичен, Курт. Имея вечную жизнь, он так противится тому, чтобы ее дали тебе…
— Это не жизнь, — возразил он сухо.
— Вот как? — понизив голос до шепота, отозвался тот; отклониться от взметнувшейся к нему руки он снова не сумел, едва не зашипев, когда Арвид схватил его за волосы на затылке, пригнув к плечу голову.
Попытка оторвать от себя эту руку, распрямиться была бессмысленной и безуспешной, пальцы цеплялись, словно за каменную статую; стриг перехватил его руки одной ладонью, одернув вниз, и прижал локтем к стене, не давая шелохнуться.
— Не смей… — повторил фон Вегерхоф, попытавшись подняться, и мгновенно оказавшийся рядом Конрад ударил наотмашь, вновь уронив его на пол.
— Не жизнь, да? — переспросил Арвид все так же едва слышно. — А что такое жизнь? Ты ведь и этого тоже не знаешь.
Курт попытался рвануться в сторону, когда приблизилось бледное лицо с полыхающими бесцветными глазами; вжимающий его в стену локоть придавил сильнее, снова перекрыв дыхание, и от шеи в голову и плечо внезапно рванулась боль — жаркая и ледяная вместе, острая, как бритва, полосующая каждый нерв на части. То, как истекает из артерии кровь, чувствовалось всем существом, словно уходило и что-то еще, нечто необъяснимое, незримое и неощутимое, нечто важное, сама жизнь, силы, словно тварь, присосавшаяся к нанесенным ею ранам, вытягивала душу сквозь узкое кольцо с рваными режущими краями…
Когда Арвид отступил, на миг показалось, что с головы сдернули пыльный мешок, до того не позволяющий видеть, слышать, дышать; мир перед глазами вращался, смещаясь и перемешиваясь, оставляя в зрительной памяти лишь обрывки — Хелена фон Люфтенхаймер, алчно глядящая на него, фогт с выражением ужаса на лице, фон Вегерхоф, лежащий лицом в пол, и Конрад, стоящий коленом на его спине…
— Чувствуешь? — лицо Арвида было по-прежнему рядом, но увидеть его все никак не удавалось, и лишь голос слышался четко и ясно. — Вот что такое жизнь.
