Роберт Твиггер - Злые белые пижамы
— Следующий, — сказал Толстяк, очевидно, желая покончить со списком травмированных как можно быстрее.
Несколько позднее «Раковый корпус» стал косвенной причиной одной из Адамовых травм. В одно утро он пришел, прихрамывая и вздыхая. Я думаю, что его пристрастие к показным страданиям было одним из тех качеств, которые раздражали окружающих даже больше, чем его привычка жалеть себя.
— На этот раз что? — спросил Билл.
— Я упал с байка. — сказал драматически Адам.
То же самое он повторил и на встрече с Толстяком.
— Он придуривается! — в один голос сказала вся группа, в то время как Толстяк слушал детальное изложении Адама.
— Ну конечно, ребята, конечно — как будто я хотел ушибить носок специально.
Рэм, чье знание английского языка обычно не позволяло ему достаточно быстро понять, о чем идет речь, на этот раз моментально схватил суть: «Ушибленный носок?!» — сказал он скептически.
Но не все так себя вели. В один из дней я записал в дневник единственную фразу, которая говорила многое о том, как прошли тренировки: «Вторник, 20 августа. Сегодня Крейг плакал от боли.»
День показательных выступлений надвигался неумолимо, и мы стали репетировать выход. Это было нетрудно для копов и тех, кто был в армии, но я никогда раньше не маршировал. Я нашел это дело потрясающе легким по сравнению с теми сложнейшими техниками, которые мы должны были демонстрировать во время выступления. Я даже стал немного топать ногами, когда мы без конца ходили вокруг татами, чтобы это было больше похоже на военный парад.
— Прекрати топать ногами! — сказал Андо-сенсей. — Ты же не в ботинках!
Круг за кругом мы маршировали и бегали с удвоенными усилиями. Я старался держаться в группе, а не в одиночестве и не работать с партнером. Да, — я думал, — теперь я понимаю, в чем привлекательность армии, маршировать в толпе, четко выполнять команды — нет технической сложности! Маршировать было лучшей и самой приятной частью всего шоу.
Как раз в этот момент мои неуклюжие страховки раскритиковали. Я страховался, стараясь пригнуться к земле как можно ниже, и слишком спешил, а также был недостаточно расслаблен. Мастард требовал от меня делать верхнюю страховку снова и снова, но думаю, что я делал в результате только хуже и хуже. Частью потому, что был травмирован, а частью потому, что у меня был неправильный образ того, как легче сделать верхнюю страховку. Японцам в этом смысле проще. Андо сказал, что я должен совершенствоваться, делая страховки вперед, прежде чем переходить к верхним. «Ты должен делать одни и те же движения», — сказал он. На его уроках, которые были тщательно построены и хорошо продуманы, я чувствовал, что действительно сильно улучшаю свои навыки. Он смотрел, как вы делаете упражнение, тряс головой, если что-то было не верно, и заставлял вас принять правильную позу, чтобы вы могли поймать верное ощущение. С Робертом Мастардом все, что бы я не делал, раздражало его. «Я выбью этот снобизм из тебя!» — ворчал он. Впервые я понял, что скорее всего, его просто раздражал мой «снобистский» английский акцент! Очень плохо, подумал я. Мы слишком нетерпеливы, похоже, эта болезнь всех иностранцев, кто учится в Японии. Они осознают, что не могут оставаться в Японии вечно, и поэтому им не терпится научиться всему и побыстрее. «Каждый день просто еще одна тренировка», — говорил Чида-сенсей. — «Это не день номер три или сто три.» Но это именно то, как мы чувствовали процесс, и когда заполняли журнал группы, пишущий обычно провозглашал с триумфом в голосе: «сотый день, всего сто восемьдесят семь дней до окончания курса!»
Я почувствовал, что что-то не так. Бен уехал раньше, чем я, но когда я приехал в додзё, его все еще там не было. Он уехал на своем печально известном мопеде. Я собирался уже было пойти переодеться, когда ввалился Бен, кровь сочилась через одну из его кроссовок. Он, разумеется, плакал.
— Знаешь, что было? — сказал он, всхлипывая.
— Ты попал в аварию.
— Машина переехала мою ногу!
— Я не удивлен, потому что они у тебя громадные, — затем я немного смягчился. — Ты сильно пострадал? Сломал что-нибудь?
Бен отрицательно потряс головой. Затем пришел Даррен и неожиданно проявил изрядную долю сочувствия. Мы сняли кроссовку, его нога представляла собой сплошной синяк, однако кости, похоже, были целы. Он ушел делать рентген. Бен заслужил себе два дня в сейдза. Оямада решил, что Бен сидит в сейдза в качестве наказания за мелкое нарушение, и пнул его, когда проходил мимо в начале тренировки. Потом ему сказали, что Бен повредил ногу и занимается митори гейко, наблюдением. Оямада не извинился — мастера боевых искусств никогда не извиняются и редко объясняют свои действия, но он выразил сочувствие несчастью Большой Ноги.
По дороге домой мы окружили Бена.
— Я знал, то что-то подобное произойдет, — сказал я.
— Ладно, ладно, — сказал униженно Бен.
— Как ты думаешь, ноге полегчает до показательных? — спросил он.
— Ей нет, — сказал Крис, — но тебе да. — Осталось всего полторы недели. Бен забинтовал ногу и упорно продолжил тренировки. Он больше никогда не ездил на мопеде.
Мы сделали один полный прогон накануне шоу, и он прошел безупречно. Это было похоже на чудо, особенно, если сравнить с нашими напряженными и неуклюжими попытками в предыдущие три недели. И что самое интересное, абсолютная синхронность делала наше выступление законченным, как балет или театральную пьесу. Шесть синхронных киай, обозначающих конец грациозных страховок и ударов. Однако, это означало, что второй раз на шоу выступление так гладко пройти не может. Верхние страховки стали получаться лучше, либо инструкторам просто надоело меня все время исправлять. Над татами повисла тишина, которую в данном случае можно было засчитать за бурные и продолжительные аплодисменты. Мы были в наилучшей форме перед шоу.
В день показательных выступлений мы явились в наших дурацких куртках и переоделись в доги. В типичной для Ёшинкан манере мы должны были собраться за четыре часа до начала выступлений, которые начинались после ланча. Мы помогли студентам разложить татами, в то время, как Чида и Андо руководили процессом через мегафон. Чида-сэнсей, один из величайших мастеров боевых искусств в мире, помогал подросткам-студентам раскладывать татами — это то, что я никак не ожидал бы увидеть, будь я на Западе.
После того, как мы выстроились в шеренги для марша, немедленно появилось ощущение нервозности. Это было гораздо хуже, чем перед экзаменом. Толстяк бегал кругами и раздавал напутствия: «Ничего страшного, если вы нервничаете. Важно это чувство использовать с умом». Это было короткое поучение, коронная фраза, но я успокоился — на минуту.
Мы стояли на громадном татами посреди крытого стадиона. Любители айкидо со всех концов страны заполнили все места на трибунах. Сначала мы слышали неразборчивые приветствия, и прочий шум, затем — тишина. Мы ждали команды к началу шоу.
Я подумал: «Я не сделаю ошибки, потому что я не могу это себе позволить». Затем я услышал команду начать. Мне показалось, что звук команды доходит до меня через толщу воды. Мой первый удар был как в замедленной съемке, затем Бешеный Пес отбил мой удар и мы стали работать со скоростью, заметно превышающей нормальную. Я с трудом вспоминаю вихрь тел, одетых в белое, и как последний кадр — мою руку, занесенную над головой перед последним ударом. Я должен бить, или нужно подождать? Финальный киай просочился ко мне в уши как раз когда моя рука опускалась вниз. Я на долю секунды опоздал, но прокричал все равно.
Наша синхронность была удовлетворительной, но, к сожалению, ощущение групповой «магии» исчезло. Я упустил совершенство, и наше выступление действительно не было совершенством, но все всё равно нас поздравляли. Когда потом мы смотрели наше выступление на видео, Бешеный Пес сказал: «Хорошо то, что никто не может заметить, где мы ошиблись.» Мы оба сделали незначительные ошибки, но никто, даже камера, их не заметил.
Интересно, выберет ли великий Такэно Роберта Мастарда в качестве своего укэ, партнера для демонстрации. Однажды, несколько лет тому назад, Такэно не выбрал Мастарда в качестве партнера, и не объяснил это никак. Возможно, он хотел, чтобы Мастард перестал быть таким самодовольным. В предыдущий раз Мастард был в паре с Такэно, и они демонстрировали айкидо такого градуса ярости, которого я потом никогда не видел. Мастард атаковал Такэно с полной серьезностью, («95% серьезности», сказал впоследствии Мастард: «недостающие 5% мешали мне быть убитым») и валился потом на землю с нереальной скоростью.
Такэно вел полицейский курс двадцать лет, пока в конце концов не поссорился с Канчо из-за забытого зонтика. Такэно был самым преданным учеником Канчо, и как туманно намекали, Такэно даже совершил бы сеппуку для Канчо. Как-то однажды после занятий в додзё Канчо забыл свой зонтик. Канчо ворчал: «Никто из вас не любит меня, никто даже не подумает обо мне — вы все только о себе и думаете!» Это было слишком для Такэно, который всю свою жизнь посвятил служению основателю додзё. Он в гневе уехал назад в свою родную префектуру Яманаши и основал там свое собственное додзё.
