Роберт Твиггер - Злые белые пижамы
Удивительно, что еще не было восьми. Я почувствовал, что мои силы восстановились и я был полон спокойной энергии. Я разбудил Бэна и настоял на поездке в город в поисках приключений или чего-нибудь другого, достаточно отвлекающего от надвигающегося вторника, дня возобновления методичных пыток. Почему бы все просто не бросить? Очевидно было, что мне это не приносит абсолютно никакой пользы. По такому пути мои мысли следовали постоянно и когда они достигали этого вопроса, я напоминал себе вновь, что занимаюсь тем, чем мне хочется, тем, что я сам выбрал. Это само по себе делало меня счастливее девяти десятых населения. И те небольшие испытания и неудобства, с которыми я сталкивался, в конце концов должны были закончиться. Всегда имей дело с тем, чем является боль, а не тем, что она oзначaeт.
После еще одного глотка виски мы отправились на станцию. Курс был забыт, имела значение только эта ночь.
От поезда пахло сезоном дождей, влажным, кондиционированным, прохладным воздухом, немного аммиачным от пропитанной потом вагонной обивки. Бэну и мне на двоих досталась целая лавка. Никто не хотел сидеть рядом с нами, если только поезд не был ненормально переполнен. Это я легко принял в Японии — японцы были иррационально нервными и не хотели сидеть рядом со мной в поезде. Иногда я замечал, как люди вставали из-за меня, чтобы уйти, продвинуться подальше от меня по вагону, притворяясь, что собираются выходить, но не делая этого на самом деле. Я развил в себе шестое чувство, определяя, кто уходит по разумным причинам, а кто из предубеждений. Криса это беспокоило достаточно, чтобы обсуждать эту тему в оскорбленном тоне. Он предложил развернуть маечную кампанию в целях борьбы с несправедливостью. На майках было написано «Рад быть Гаем», как в слове гайдзин.
Были времена, когда я наслаждался фактом, что от меня отодвигаются люди. Я понимал, почему черным легко удавалось запугивать белых вместо того, чтобы раздражаться по поводу дискриминации. Если кто-то иррационально тебя боится, тяжело не сыграть на их страхе.
Поезд заворачивал по медленной кривой на станцию Икебукуро и мы побежали через толпу на пересадку на линию Яманоте. «Слишком жарко для бега», — проорал Бэн, но продолжил бежать из естественного чувства соревнования, или просто не желая отстать.
Мы втиснулись в поезд южного направления рядом с красивой японской девушкой в белом пластиковом платье, белых пластиковых сапогах на десятисантиметровых платформах, с пероксидными светлыми волосами и тяжелым взглядом.
— Она выглядит белой, — сказал Бэн.
— Как стирают пластиковые платья? — спросил я.
— Под холодной водой, — ответил Бэн. — Пошли, — сказал он, вытягивая меня из поезда, — это наша остановка.
Мы направились в изакая, огромную открытую пивную, где истеричные группы служащих, офисных дам и студентов сидели за дай-джокки пенящегося светлого пива. Дай-джокки представляет собой около литра пива, за исключением того, что верхнюю треть составляет только пена, поэтому больше похоже на пинту. Бэн пристал к ним с требованием, чтобы убрали пену. Для флегматичного двухметрового австралийца он выглядел слишком живым, если не перевозбужденным.
«Я плачу не за пену», — сказал он официантке. Она вернулась с первой полной дай, что я видел в своей жизни. Я попробовал проделать то же. После этого к нам пришел менеджер и сказал: «Стиль дай-джокки предполагает наличие большой пенной верхушки». И мы вернулись к пенному варианту.
Вскоре появился Патрик с «командой». Мы отмечали открытие новой языковой школы, где работал Патрик. Он привел с собой в изакая большинство своих студентов. Они все были девушки.
«Будь слегка осторожен, — сказал он. — Это мой хлеб с маслом.»
Я посмотрел на девушек. Временно мое зрение ослабело, когда Бэн швырнул часть пены на мои очки. Он демонстрировал девушкам свое отвращение к пене. Они с готовностью прыснули над действиями двухметрового дитяти. Ослабленным зрением я разглядел высокую, низкую, толстую, худую, а, нет, две худых, нормальную, красивую и очень красивую.
Я протер очки. Пиво Кирин наверняка переполнено химикатами — на моих очках уже присох его твердый осадок.
Я говорил с Патриком. Он мне рассказал об окончании возведения храма из пивных банок в своем туалете. «Ага, — сказал он, — заставил каждую стену. Одна тысяча четыреста семьдесят семь банок. Я подсчитал их, сидя на толчке. Это что-то вроде медитации.» Шутил ли он? Он посмотрел на меня искоса твердым взглядом, выдыхая дым Мальборо.
— Что дальше? — спросил я. — Кухня?
— Жена мне этого не позволит, — ответил он с полной серьезностью. — Она провела черту у туалетной двери, сказав: «Ни одна банка не пересечет эту границу.»
Я задумался, откуда берется загадочное спокойствие Патрика. Может быть, все дело в его бесстрастном голосе. Или его твердый взгляд. Или алкоголь.
Патрик относился к айкидо скептически. Он был высоким, может быть, 190 см., и считал, что может продержаться в потасовке. «Дело не в потасовках», — протестовал я. «А в чем тогда?» — с небольшим удивлением парировал он.
Я старался как мог, пробуя на нем недавно выученные болевые, и обнаружил, что его тело еще менее гибкое, чем мое — должно быть я все же чему-то научился за недели тренировок. Я показал ему несколько изящных контролей на локоть и ударов в челюсть. Он все еще казался неубежденным. Проблема в демонстрации айкидо в том, что если другой человек не знает айкидо, то травма практически неизбежна. Я объяснил это Патрику и он медленно кивнул. Я был уверен, что он мне не поверил.
Каким-то образом мальчик Бэн взял власть в свои руки. В пьяном вихре он возвышался как каланча, вокруг которой мы веселились. Он предложил переместиться. Две девчонки повисли на его руках и таращились восхищенными глазами. Он проорал мне: «Роллинг Стоун!»
Выстроенный в честь знаменитой британской рок-группы, хотя 97 процентов японцев считают ее американской (так же невероятно, как и то, что 68 процентов верят, что Роллс-Ройс - немецкие машины), клуб «Стоун» на самом деле оказался вшивой дырой, полной разгоряченных пьяниц и любителей потанцевать; обслуживающий персонал был представлен угрюмыми байкерами-геями. Диск-жокей сидел в деревянной конуре, отгороженной проволочной сеткой, и крутил нескончаемый тяжелый рок. Иногда были тематические вечера, когда играли только песни Стоунов, но они были не самыми популярными. Это было единственное место в Японии, где я увидел знак «не драться».
«Стоун» был известен иностранцам, но их количество там не доминировало, во всяком случае не так как в больших клубах на Роппонджи. Из-за того, что в Роппонджи находились основные стрип-клубы и шумные дискотеки, это было основное место съема в Токио. «Стоун» таким не был, там в основном тусовались промышляющие в районе Кабуки-чо уличные банды. Более того, «Стоун» был в центре территории, где за шестьдесят лет до нас бродил Канчо-сенсей в надежде ввязаться в драку с бандитами того времени. Закралось ли такое в мысли Бэна? Или мои? Или было просто совпадением, что мы жаждали каких-то событий в этом месте?
Самая известная потасовка с участием Канчо случилась, и положила начало его знаменитому «70 процентов уличной драки — это атеми (удары)» , через три здания от «Роллинг Стоун», районе все еще известном своими сутенерами, проститутками, гангстерами, бездомными, трансвеститами, голубыми, мальчиками в наём и офисными служащими.
Но Шиода не был ни офисным служащим, ни задротом-очкариком, желающим напиться и в приступе порока спустить зарплату на ветер. Он был крепким сукиным сыном, ищущим, кого бы избить, научно, разумеется.
Мастер Уэсиба строго наставлял учеников: «Какой бы ни была ситуация, не стремитесь ввязаться в драку». Но как и хорошие ученики в других местах, они абсолютно проигнорировали его.
Шиода и его приятель заметили бандитов, стоящих без дела на углу района Кабуки-чо. Они прошли вразвалочку между ними, без сомнения растолкав их плечами в соответствующей тому времени манере, чтобы завязать драку.
Парень из банды с вызовом сказал Шиоде: «Мы члены такой-то банды — может, будешь поосторожнее?»
Шиода ответил: «Мы члены айки-банды — и это тебе надо быть поосторожнее».
Не дожидаясь ответа, Шиода уже понял, что разговаривет не с лидером банды, тот, по его мнению, должен оказаться среди них самым крепким орешком. Уголком глаза он отметил самого высокого мужчину, крепко сложенного и с явным интересом наблюдающего за происходящим. Без предупреждения, Шиода прошагал к нему и со всей силы врезал в солнечное сплетение. Это было не очень спортивно, но положило начало еще одной любимой сентенции основателя: «В драке против многих всегда первым бей сильнейшего».
Сильнейший сложился пополам от боли и драка началась. Растерявшись от раннего поражения лидера, банда вскоре была раскидана неожиданно умелым Шиодой, самой смертоносной золотой рыбкой из всех, что они когда-либо встречали.
