Анат Гарари - Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой
Рут согласно кивает головой, на лицах остальных можно прочесть облегчение; по всему видно, что они благодарны Элле за то, что она все-таки осмелилась заговорить.
– Вы знаете, еще до того, как Лиат сообщила мне о своей беременности, я видела сон, – с благодарностью глядя на Эллу, продолжает разговор Клодин. – Мне снится, что приходит мой муж и приносит мне кузнечика. Я говорю ему: «Что это, Джек, зачем ты его принес?» А он отвечает: «Послушай, Клодин, когда это появится, я стану за тебя спокоен». Я говорю: «Что – это?» А он говорит: «Не волнуйся, это принесет тебе много радости». Я проснулась и никак не могла понять, что этот сон значит. И представьте, на той же неделе Лиат говорит, что она в положении. Я начала плакать; мама, которая была со мной, тоже начала плакать – от радости. Потом я рассказала Лиат, что видела сон и что даже думаю, что у нее сын. После УЗИ она говорит мне: «Мама, ты права, у меня сын!», а я говорю: «Я знаю, он там наверху тоже радуется, потому что он сказал, что это принесет мне много радости». Что я вам скажу… страшно жаль, что все так получилось.
Клодин сокрушенно качает головой.
– Возможно, слова Эллы и сон Клодин явятся ответом на вопрос, что будет с группой, сможем ли мы продолжить наши встречи, – обращается Нири к сидящим кругом матерям, – возможно, они говорят нам, что пусть нам было тяжело, но на смену этому придет что-то новое и хорошее.
– Возможно – улыбается Клодин.
– Точно! – произносит Орна, повернувшись к Элле, – может, в конце концов и у вас все наладится!
– Дай бог! – добавляет Маргалит, и Элла отвечает ей еле заметной смущенной улыбкой.
Това молча поднимает брови; Мики встает и направляется в угол комнаты приготовить себе кофе, Рут делает несколько глотков из маленькой бутылочки с минеральной водой.
– Знаете, что я вспомнила? – Анна приглаживает волосы, старательно заправляя за ухо непослушные локоны. – Как много лет тому назад мы были у моих родителей – вся семья – и мой папа откинулся на спинку кресла и неожиданно сказал: «Здесь, в этой комнате, находятся сейчас все мои гены». Я помню, как я смотрела на него и думала, о чем он говорит?! Сегодня я понимаю это намного лучше. Все хотят, чтобы их род продолжался и чтобы у них рождались внуки; и когда они рождаются, все их рассматривают и проверяют, как проверяют зубы лошадям!
– Ну уж извините! – возмущается Орна. – Это совершенно разные вещи, нашли с чем сравнивать!
– А может, как раз что-то есть в этом сравнении, – успокаивает Нири, – хотя, на первый взгляд, оно и звучит грубо. Я объясню: когда рождается ребенок, семья смотрит на него и видит себя; он становится зеркалом «запускного устройства», которым является для него семья; по нему судят о качестве семьи, из которой он вышел или в которую он пришел, – какой генетический багаж он несет в себе? Вглядитесь в ребенка, он «раскроет» вам массу секретов!
– Совершенно верно! Представьте, что вы сделали пластику носа; ваш отремонтированный нос никогда не перейдет в следующее поколение, – весело откликается Мики, возвращаясь на свое место. Ей отвечают одобрительными смешками.
– Но это не только тело, – серьезно замечает Рут, машинально поглаживая большой зеленый камень, выступающий над безымянным пальцем правой руки, – это еще и его карма, судьба его семьи; память, которую он несет в себе.
Она поднимает глаза на Орну и продолжает:
– Когда я пришла к Талье в больницу и увидела внука, я неожиданно для себя почувствовала, как мне мешает то, что он не похож на моего отца. Я всегда очень интересовалась историей нашей семьи, а теперь – особенно. В свое время я часами сидела с моим папой и слушала рассказы о его маме и бабушке. Кстати, я могу проследить наш род на протяжении семнадцати поколений – мой двоюродный брат, которого это тоже очень занимает, записал все, что он слышал по этому поводу.
Рут делает несколько жадных глотков воды из бутылки.
– Я часто думаю о нашем прошлом или, наоборот, о нашем будущем; и мне становится намного уютнее от мысли, что во мне есть что-то от «них», а в этом ребенке есть что-то от меня. Это вызывает у меня ощущение, что я не умру… нет, правда! Я не боюсь смерти. Я там уже была – у меня была тяжелая авария, я сильно пострадала – и тогда я очень боялась, но я была молодой, и у меня были маленькие дети. Сегодня я к смерти отношусь иначе – я ощутила это особенно сильно после того, как родился внук – потому что где-то в глубине я знаю, что не умру до конца, что что-то от меня останется в этом ребенке, а затем перейдет и к его детям. Ну а если я буду рассказывать ему всякие истории о бабушке моего отца, представляете, о скольких поколениях нашей семьи он будет знать!
Анна поворачивается к ней всем корпусом.
– Знаете, что я вспомнила?
И продолжает, обращаясь уже ко всей группе:
– Это напомнило мне, как я, бывало, смотрела на Майю, когда она была совсем маленькой; и на Тамару, когда она только начала превращаться из девочки в девушку; и на Нааму, которая была чуть постарше, тоже девчонка, но уже сложившаяся; и на себя, цветущую, полную сил… со стороны это было так красиво! И как Наама смущалась от этих моих взглядов: мама, хватит! Как у меня могла получиться такая правильная, скромная дочка? – весело добавляет она. – Короче, мне было потрясающе интересно видеть своими глазами, как жизнь начинается, можно сказать, с головастика; наблюдать за таинством созревания, которое сначала происходит скрытно, глубоко внутри – месячные, овуляция – а затем внезапно вырывается наружу, всем на обозрение.
Рут ставит бутылку с водой на пол.
– Я часто слышу, как люди говорят, что чувствуют себя ничтожными или никчемными по сравнению со вселенной, – говорит она, глядя на Анну. – Я этого не чувствую. Я, наоборот, чувствую себя частью мира, частью природы. Может вам покажется это странным, но я воспринимаю жизнь именно так. Я, к примеру, смотрю на деревья. Я вижу, как дерево цветет, а затем – отцветает, а еще через некоторое время оно теряет листья, и я отношусь к этому совсем нормально, как к должному. Поэтому, когда Талья была в положении, я говорила себе, что так и должно быть, что моя дочка скоро станет матерью, а я отправлюсь дальше, и это нормально, все идет по правилам. То же самое я чувствовала, когда у меня кончились месячные: что ничего в этом нет страшного, ведь у меня есть продолжение. Я не боюсь смерти, потому что я буду существовать в генах и в тех историях, которые будут обо мне рассказывать. В последнее время я чувствую себя, как роза, которую подвесили для сушки. Было время – и я росла: из семени – в шикарный куст, усыпанный еще нераскрывшимися бутонами, затем – богатое цветение; я была алой и ароматной, и ко мне слетались пчелы… Но придет день – уже в недалеком будущем – и подвесят меня бутоном вниз – так обычно сушат розы – и я останусь такой, а цвести уже будут другие. Это и есть круговорот в природе.
В комнате – тишина. Това, сложив руки на груди, мерит Рут долгим, изучающим взглядом.
– Вы очень красиво говорите, и не удивительно, что это именно вы.
– Что вы имеете в виду? – переспрашивает Рут.
– Я не удивляюсь, что именно вы так говорите, – повторяет Това. – Как вам объяснить? Вы кажетесь мне человеком очень простым в хорошем смысле этого слова, вы ничего вокруг себя не усложняете. По-моему, только человек, уверенный в себе, без комплексов, как вы, может надеяться, что о нем будут рассказывать после смерти и даже говорить об этом в открытую! Когда я думаю о продолжении рода, я, в первую очередь, вижу вещи, которые я бы не хотела передавать следующим поколениям.
– Ладно! – смеется Рут, – Раз вы говорите!
– А что вы думаете по этому поводу? – обращается Нири к Тове.
Това пожимает плечами.
– Все это очень красиво, но лично я так не чувствую, особенно, когда думаю о самой себе. Я отношусь к себе очень строго и, как уже сказала, точно знаю, что не хочу копировать и видеть потом в своих детях и внуках. На мой взгляд, новое поколение дает нам возможность оставить некоторые вещи в прошлом; избавиться от ненужных привычек, обычаев. Продолжение жизни не заключается только в передаче генов, это не только физиология. Существует преемственность семейных традиций, принципов, мировоззрения, не только у меня – в каждой семье. И это логично: мы все повторяем обычаи, копируем отношения. К примеру, с годами я вижу все больше и больше сходства между мной и моей мамой. Я говорю об этом с сожалением, потому что она очень тяжелый человек. Даже отношения между моими родителями похожи на те, что были у меня. Только мы решили их по-своему: мой муж живет за границей, и мы встречаемся несколько раз в год. Я не уверена, что это такое уж хорошее решение, может, мы просто, боялись развода. Вот и получается, что мы «наполовину женаты». В любом случае я предпочитаю жить так, чем жить вместе, а чувствовать себя одной. Это, как будто я замужем за капитаном, – смеется она, но тут же серьезно добавляет: – Я могу составить целый список из того, что бы не хотела повторить в моих детях. Но я смотрю на вещи реально. Тяжело, а, может, и невозможно выбрать только то, что хочешь сохранить. Я не думаю, что можно стереть то, что всасывается с молоком матери, – рано или поздно оно обязательно проявится. Семьей во многом определяется наша судьба. Все мы – зеркало семьи, в которой выросли, ее генетическое и духовное отражение. Для меня лично семья – это дело сложное, слишком много обид и претензий. Правда, с годами все несколько притупилось – может, и я стала мягче; но когда я смотрю на внука, я желаю ему, чтобы ему было легче с самим собой, чем было мне, хотя я понимаю, что, скорее всего, у этого пожелания нет шансов.
