Мариэтта Чудакова - Беседы об архивах
- Да, вспоминаю.
Ведь много времени прошло".
Такой эксперимент доступен каждому. Попробуйте через неделю после события или разговора записать то, чтс запомнилось, и покажите другим очевидцам.
Сразу обнаружатся резкие разногласия. Один решительно отрицает, что красноречивые слова, записанные вами, были произнесены в разговоре; другой - "слышал их своими ушами", но так же решительно настаивает, что принадлежат они не тому лицу, которому вы их приписали, третий громко удивляется богатству вашей фантазии и уверяет, что лицо это при разговоре вовсе не присутствовало, да и разговор-то, кажется, шел совсем о другом...
Потому дневник как источник оказывается предпочтительнее мемуаров, написанных много лет спустя, - так же, как и письмо, написанное по горячим следам .
события; потому же человек, ведущий дневник, должен взять себе за твердое правило делать записи в тот же день, не надеясь даже на завтрашнюю свою память, тем более не откладывая фиксацию события на недели и месяцы, иначе дневник ваш приобретет уже, в сущности, характер источника иного рода - мемуаров.
...Человек, приступающий к писанию дневника, встретит немало препятствий - и внешних, и внутренних.
Множество предупреждений о трудностях дневниковой формы и самой затеи дневника со всех сторон услышит он, и среди них различимы будут и самые авторитетные голоса.
"Попробуйте записать точно даже вчерашний разговор с другом, испытующе предлагает Ю. Тынянов в малоизвестной его статье 1931 года "Мое ремесло историка литературы...". - Вы поразитесь, как непохоже это выйдет. Исчез вкус - исчезла интонация, правдивая запись кажется фальшивой".
Л. Толстой, приступая к своей "Истории вчерашнего дня", пояснял: "Пишу я историю вчерашнего дня, не потому, чтобы вчерашний день был чем-нибудь замечателен, скорее мог назваться замечательным, а потому, что давно хотелось мне рассказать задушевную сторону жизни одного дня. Бог один знает, сколько разнообразных, занимательных впечатлений и мыслей, которые возбуждают эти впечатления, хотя темных, неясных, но не менее того понятных душе нашей, проходит в один день. Ежели бы можно было рассказать их так, чтобы сам бы легко читал себя и дру!ие могли читать меня, как и я сам, вышла бы очень поучительная и занимательная книга и такая, что недоставало бы чернил на свете написать ее и типографщиков напечатать". Недаром "История вчерашнего дня" так и осталась незаконченной, а для осуществления задачи, в ней поставленной, понадобилось еще более чем полвека напряженнейшей творческой работы; "Описание одного дня оказалось вещью, которую невозможно кончить, - писал один из проницательнейших историков русской литературы Б. Эйхенбаум. - Отсюда пошло и его "Детство", и полное собрание его сочинений".
Эти суждения не должны смутить человека, решившегося вести дневник. Он заранее должен принять для себя множество ограничений, заранее смириться с тем, что многое "выйдет непохоже", что "правдивая запись"
самому ему покажется фальшива; ему не удастся скорее всего "рассказать задушевную сторону жизни" даже одного своего дня. Оправданием ему послужит то, что он чаще всего и не будет ставить себе задачи литературной, задачи адекватного, возможно более полного запечатления особенной физиономии явления, характера, даже вчерашнего разговора, а выберет себе болге скромную роль летописца, передающего не целостный облик явления, а его "краткое содержание", не "интонацию", а тему разговора - и т. п. На эту задачу ему "достанет чернил".
Повторим еще раз: есть множество аргументов - и достаточно веских против того, чтобы вести дневник.
Мы исходим, однако, из уверенности, что главный аргумент никогда почти не участвует в споре, хотя он-то и решает дело в 99 случаях из ста. Нет, не по высоким мотивам или бесспорным причинам не ведут дневники подавляющее большинство наших современников, а по тем же самым, совершенно тривиальным, по которым, скажем, не заучивают ежедневно 15 английских слов, не делают утреннюю гимнастику или не бегают - трусцой ли или в полную силу... Главным аргументом остается здесь инерция быта, привычка к комфорту, который для многих заключен не в дорогих вещах и даже не в каких-то особенных удобствах, а более всего - в сохранении статуса, в неизменности сложившегося образа жизни.
Сейчас мы переживаем момент, когда культура становится в точном смысле слова массовой - главным образом из-за массовых средств ее распространения.
Кроме всем известных положительных сторон, процесс этот имеет свои достаточно сложные, не поддающиеся однозначной оценке свойства. Все чаще в печати высказывается беспокойство по поводу того, что взаимодействие человека с культурой носит все более пассивный характер.
Можно сказать, не боясь преувеличений, что до распространения массовых средств информации человек, какой бы профессии он ни был, так или иначе вынужден был напрягать собственные духовные способности для того, чтобы выйти хоть на время за границу привычного быта с его сугубо "материальными" чертами. Где бы он ни жил, в какой дали от столиц, он создавал вокруг себя (не говорим уже о тех людях, которые влияли на многих) некий оазис духовной жизни, творчества - было ли это пение народных песен или писание по вечерам дневников и записок. Теперь человек в сильном магнитном поле общей культуры, нередко пассивно усвояемой и не понуждающей к лт-чной деятельности этого рода. Все подается в готовом виде, не требуя усилий, - недавно по радио исполнялся даже общеизвестный "Хас-Булат", так что тем, кто не мыслит без этой песни свою застолицу, можно уже не утруждать себя, а включить радио и помахивать в такт вилкою. Этому магнитному полю надо противостоять, и тот, кто по вечерам, уединившись, будет присаживаться время от времени за свой дневник - уже возьмет па себя важную культурную функцию, как мы пытались показать на многих предшествующих страницах.
Говоря вполне серьезно, нам хотелось бы уверить читателя, что автор сознает всю щекотливость своих призывов - вести дневники, да еще фиксируя факты по возможности "открытым текстом", избегая условны; обозначений (ведь будущему историку их вряд ли удастся расшифровать); разумеется, мы исходим ил того, что дневник, оставаясь на всем протяжении вашей жизни документом сугубо интимного значения, должен быть надежно скрыт от посторонних глаз, застрахован от всевозможных опасностей и случайностей: кроме ваших личных тайн, там имена других людей, а значкт - их судьбы! Понимая все это, оставаясь в здрлвом уме и твердой памяти, мы все же считаем возможным повторить свои призывы со всей убежденностью необходимости увеличить невидимое сообщество летописцев нашего времени людей, обычно не знающих друг о друге, но ежедневно, ни у кого не прося совета и помощи, сообразуясь только с собственным нравственным чувством, выполняющих за всех нас работу, неоценимую для будущей истории.
Так что профессия, спору нет, в
высшей степени не так уж очень
особенно бесполезная.
Единственно, я говорю, профес
сия тем нехороша, что не дает мно
го беспечной радости своему вла
дельцу.
М. Зощенко
ХРАНИТЕЛИ ПАМЯТИ
- Но нельзя не задуматься над тем, кто и когда сумеет все эти писания прочесть, переработать? Да и вообще - как выбрать нужное в той огромного объема информации, которая покоится в архивах и все прибывает, прибывает в них?
- Проблема эта в применении к архивам, как и ко всей культурной и научной деятельности нынешнего человечества, достигла крайней остроты.
По меткому замечанию одного ученого, в настоящее (Время каждый факт обрастает одеждой из документов Сейчас объем одной только делопроизводственной документации удваивается каждые несколько лет. Авторы "Трудов", издаваемых организованным десять лет назад Всесоюзным научно-исследовательским институтом документоведения и архивного дела, пишут: "Если бы каким-те чудом до нас дошли в,се источники, возникшие в XVI веке, мы смогли бы сохранить, обработать и освоить весь их объем. Что же касается середины XX века, то здесь даже сумма источников, возникших за год, превыщдет реальные возможности освоения".
Пессимистичность этих слов не должна, однако, пугать. Современная архивная наука ищет подходы к решению проблемы в разных направлениях. Если говорить о документации, порождаемой деятельностью учреждений, здесь теория архивного дела может прямо помочь сокращению объема бумаг. Она ищет пути свертывания информации - ив наличных уже документах, и прогнозируя объем и характер будущей документации.
С личными архивами - дело иное. Их формирование нельзя направить по предустановленному руслу. Оно прихотливо, связано с непредсказуемой человеческой судьбой, с перипетиями частной жизни. Здесь выхоц один совершенствование системы поиска информации.
Между прочим, об этом задумывался еще Н. Калачев, стоявший у истоков архивного дела в России, одним из первых, как мы уже говорили, осознавший научное значение архивов. Настаивая на необходимости устройства губернских исторических архивов, а при них - ученых архивных комиссий, он надеялся, что по мере составления этими комиссиями описей принимаемых в губернские архивы от самых разных учреждений документов, описи эти будут поступать в Археологический институт (им же основанный) - и "он сделается центральным хранилищем всех описей и указателей...".
