Мариэтта Чудакова - Беседы об архивах
Между прочим, об этом задумывался еще Н. Калачев, стоявший у истоков архивного дела в России, одним из первых, как мы уже говорили, осознавший научное значение архивов. Настаивая на необходимости устройства губернских исторических архивов, а при них - ученых архивных комиссий, он надеялся, что по мере составления этими комиссиями описей принимаемых в губернские архивы от самых разных учреждений документов, описи эти будут поступать в Археологический институт (им же основанный) - и "он сделается центральным хранилищем всех описей и указателей...".
Идея этого сосредоточения в одном месте единою справочного аппарата по всем хранилищам не осуществилась до сих пор. Служба информации об архивах еще никак не насыщает нужд науки. Не так давно стала складываться новая отрасль архивного дела - документалистика. Она занимается вопросами механизации процесса накопления, хранения и поиска информации.
Сократить угрожающе увеличивающийся разрыв между накопленным материалом и возможностью использовать его - задача труднейшая. Между тем от решения ее прямо зависит развитие науки, и недаром советские исследователи полагают, что оптимальный уровень затрат на системы поиска должен составлять Vs ассигнований на науку.
В чем сложность налаживания информации об архивных источниках? Прежде всего в том, что затруднена их предметно-тематическая систематизация. Каждый человек, бывающий в библиотеках, представляет себе ящички систематического каталога, где за каждым разделителем с названием некоторой темы стоит ряд карточек с названиями книг или статей, посвященных в основном этой теме. С архивными материалами это сделать трудно. Начнем с того, что систематизировать таким образом сами материалы невозможно - ни с архивной, ни с научной точки зрения. Нельзя вынуть из всех архивных фондов материалы об Отечественной войне 1812 года - письма, воспоминания, реляции и прочее - и сложить их, так сказать, в особый угол. Такое перекладывание привело бы к разрушению исторически сложившихся комплексов - и для исследователей навсегда была бы потеряна возможность исследования фактов в их исторической взаимосвязи. Многозначность документа возрастает, когда он хранится в составе целостного фонда - лица или учреждения. Потому, кстати сказать, единичные поступления обычно описываются в печатных справочниках гораздо подробнее, чем отдельный документ в описи целого фонда: архивист знает, что сам фонд многократно дополнит для исследователя представление об отдельном документе, он "оживет", обрастет многими связями.
В одном и том же фонде хранятся нередко письма и прадедов, и правнуков, ученые исследования и детские рисунки, альбомы с автографами поэтов и хозяйственные материалы помещичьего землевладения - словом, в нем сосредоточены источники для исследователей самого разного профиля.
Но разнести документы одного фонда по разным полкам хранилища нельзя не только по самому принципу архивного дела (в разных странах он называется по-разному - принцип происхождения, принцип уважения к фонду и т. д.). Напомним, что не только целый фонд, но и один рукописный документ, рассмотоенный под разными углами зрения или в разные периоды жизни общества и развития науки, поставляет материал для решения разнообразных научных задач. И потому письмо, в котором историк Отечественной войны 1812 года видит только "свой" материал, не должно уходить из виду других специалистов, не должно накрываться шапкой одной, пусть даже с сегодняшней нашей точки зрения главенствующей темы.
Казалось бы, дело спасет предметный каталог.
Но здесь есть свои трудности. На VII Международном конгрессе архивов в Москве, где особенно .остро была поставлена проблема информации, большинство участников высказывалось против предметного принципа: слиш ком редко совпадает взгляд архивиста на предметную ориентацию документа со взглядом исследователя!
Архивисты разных стран сходятся сейчас на том, что справочный аппарат хранилищ должен ориентировать в структуре архивов, а не в тематике материалов.
Но выход ли это? Во всяком случае, с точки зрения современных требований существующий справочный аппарат очень мало эффективен: он имеет крайне ограниченное число "входов" для розыска информации - чаще всего один (опись), иногда два - когда к описи прибавляется каталог. В каталогах же информация также отыскивается по одному только признаку - алфавиту, номеру и т. д.
Между тем даже простейшие кибернетические методы, как утверждают исследователи этой проблемы, - например, карты с краевой перфорацией повышают число входов в 10 и 100 раз, делая поиск многоаспектным. В именном каталоге документ отвечает лишь на вопрос, является ли его автором (или адресатом и т. и.)
искомое лицо. В идеале же документ из фонда в 10 тысяч единиц хранения должен отвечать ("да" или "нет") на тысячу вопросов, а из фонда в миллион единиц - на 100 тысяч вопросов... Только тогда коэффициент полезного действия архива приблизится к единице.
Послушаем, каким рисует будущее архивного документа один из специалистов по поисковым системам Г. Воробьев: "Дальнейшее развитие этих идей приведет к полному изменению формы документов, при составлении которых автор откажется от метода литературного труда, заменив его анкетным методом, отвечая на вопросы хорошо разработанной классификации и представляя, таким образом, исчерпывающую и систематизированную информацию". Эта мысль вполне естественна для того, кто острее других чувствует разрыв между "старыми" методами письма - будь то научная статья, мемуары или любой другой письменный документ - и новыми требованиями к информации. Ясно, однако, что позже всего коснутся новые методы тех документов, из которых формируются личные архивы. Еще долгое, надо думать, очень долгое время и письма, и дневники, и многое другое, что получат потомки в виде архивов наших современников, будут порождаться не анкетным методом - и придется приноравливаться к традиционным формам, как бы трудно ни было подбирать к ним ключи поисковых систем. Быть может, в будущем значительная часть документов переведена будет на магнитную пленку, но дело более близкого будущего - документы эти собрать и сохранить...
Архивист не только нумерует листы и пишет обложки, не только сберегает рукописные источники - он и побуждает людей к созданию этих документов, он терпеливо разъясняет источниковедческий и исторический смысл мемуаров и прочих письменных свидетельств. Документы, им собранные, опознанные, описанные, сохраненные, теперь будут возникать на страницах разных изданий, а имена архивистов, нередко явивших их на свет божий, всегда или почти всегда останутся в тени - таков сам статус этой работы. И автор этой книги радуется возможности с благодарным чувством назвать здесь хотя бы немногие имена тех, с кем выпало автору в течение десяти лет ежедневно работать в стенах отдела рукописей, на чьем примере уяснялся ему и смысл, и пафос архивного дела, - Алевтина Борисовна Сидорова, Людмила Владимировна Гапочко, Елена Николаевна Ошанина, Юлия Павловна Благоволина, Николаи Борисович Тихомиров, замечательный знаток рукописной книги, Галина Федоровна Сафронова и Лидия Псгровна Балашова - ревностные хранительницы рукописей, Наталья Виловна Зейфман, Клавдия Ивановна Бутина, Галина Ивановна Довгалло, старейшие сотрудницы отдела Лариса Максимовна Иванова, Вера Михайловна Федорова и многие другие, названные и не названные на страницах этой, принадлежащей в какой-то степени каждой из них, книги.
...Ведя дневник, человек озабочен обычно своею личной жизнью, побуждаем потребностью ежедневного самоисповедания (хотя, как мы видели, бывают дневники, одушевленные историческим чувством автора). К мемуарам он подступается, в той или иной степени движимый мыслью о своем времени, сложившемся на его глазах в некую вполне определенную эпоху, отличную от других, - а иногда и о нескольких исторических периодах, сменивших один другой на протяжении одной человеческой жизни, обладавших особенной физиономией. "Столько эпох литературных пронеслось надо мною и передо мною, пронеслось даже во мне самом, оставляя известные пласты или лучше следы на моей душе, - писал известный литературный критик Ап. Григорьев, приступая к своим воспоминаниям, - что каждая из них глядит на меня из-за дали прошедшего отдельным органическим целым, имеет для меня свой особенный цвет и свой особенный запах". Вычленить из прошедшего времени эти "эпохи", увидеть "цвет" каждой из них дано только человеку, эпохи эти пережившему и получившему возможность взглянуть на них ретроспективно - не современнику, целиком в них погруженному. Можно было бы, пожалуй, сказать, что человек тогда только и начинает сознавать характернейшие черты времени, когда на его глазах они в значительной степени заменились чертами иными.
Все меньше тех вещей, среди которых
