Лана Ланитова - Глаша
– Я умираю, не убирай руку! Войди в меня, иначе – я прокушу твое горло!
Все действующие лица удивленно посмотрели в их сторону. Спустя минуту, закончил свою игру Игнат, остановившись в этот раз на Марусе. Мари подбежала к Владимиру и с любопытством посмотрела в сумасшедшие глаза Глафиры Сергеевны.
– Assez, Valdemar! Хватит на нее дышать опием. Она непривычна к этому занятию. Чего доброго – сойдет с ума или умрет. Будьте осторожны: вы и так дали ей слишком большую порцию с инжиром… Она давно готова. Отдайте ее мне. Я весь вечер жду этого момента, когда смогу ласкать эти спелые груди. У нее бархатная кожа. Порода сразу видна – вкусная штучка. Это и есть мой сегодняшний приз. Вы обещали мне его в самом начале.
– Ладно, забирай ее, моя ненасытная Мессалина. Я присоединюсь чуть позже.
Глаше развязали руки и ноги, и словно на крыльях она перенеслась на широкую кровать. Мари, обжигая горячим дыханием, сумбурно путая французские и русские слова, принялась истово ласкать распаленную желанием, Глафиру.
– Как ты, хороша моя русская госпожа. Я влюбилась в тебя с первого взгляда.
– Вы, тоже мне пришлись по вкусу. Скажите, отчего у вас там… нет волос? – туманно глядя на Мари, спросила Глаша.
– Я открою позже тебе все секреты, – прошептала Мари, все больше возбуждаясь от поцелуев. – Позволь, я буду ласкать тебя, моя прелесть.
– Да, да! – ответила Глаша, но тут же, капризно надула губы и выгнулась спиной, – вы ласкаете меня так же, как моя Танюша, а я хочу сильнее, хочу, чтобы в меня вошел настоящий… пенис.
– Глупенькая, будет тебе и настоящий. Разные будут к твоим услугам. Не лишай меня удовольствия вкусить твою сладость, твой аромат.
Глаша, поддавшись на уговоры, полностью и с наслаждением отдалась в руки белокурой блудницы. Мари истово ласкала ее тело, входя в потаенное лоно упругим языком и пальцами. Глаша сладострастно извивалась и кричала: волны экстаза необыкновенной силы сотрясали тело, сводя его приятными судорогами. Руки, распластанные по ширине кровати, хватали льняные простыни, пытаясь порвать плотную ткань. Ноги налились силой и вытянулись в длину так, что стали походить на березовые стволы. Стволы покрылись тонкими белыми ветками, молодые зеленые листья проклюнулись сквозь плотные почки. «Странно – из меня выросли ветки… Видимо, я стала деревом…» – рассеянно думала Глаша.
Мари показалось мало: она взяла из шкафа дилдо с ремешками и ловко прицепила к себе. Плотоядно улыбаясь, она продемонстрировала всей компании огромный деревянный фаллос и, покачав им перед носом удивленной Глаши, не медля, вогнала его в розовое нутро, распахнутых перед ней ног. Глаша изогнулась от сладких ощущений и стала двигаться навстречу: наконец она получила почти то, о чем мечтала. Мари с остервенением толкала дилдо в жадный, скользкий колодец. Спустя несколько минут, сильный оргазм снова потряс тело, сводя в гримасу красивое лицо. Мари тоже кончила и упала на грудь истерзанной Глафиры.
Глаша не чувствовала боли: казалось, она была готова к новым подвигам.
Она снова поплыла, покачиваясь на волнах. Только теперь вокруг ее ложа простиралось безбрежное море. Солнце светило в глаза, слышались крики чаек над водой. Легкий, морской ветерок нежно овевал лицо и голый живот. «Боже, как хорошо!» – подумала Глаша. – «А где же Мари»? Она скосила глаза и увидела, что Мари сидит на одной из ее длинных березовых ног и смотрит распахнутыми немигающими глазами. «Какие, красивые глаза… Я никогда не видела такой голубизны… Они, как это море», – грезила она. Вдруг, Мари встрепенулась и, погрозив крючковатым пальцем, вся как-то нахохлилась, кутаясь в длинные, белые кудри. Палец превратился в желтоватый птичий коготь, волосы в перья, чувственный рот стал красным клювом. Минута – и Мари, обернувшись огромной белой птицей, грузно оторвавшись от березового бревна, и широко раскинув тяжелые белые крылья, перевитые кудрявыми перьями, полетела в сторону туманного берега. Ее протяжный, и какой-то экзотический крик слился с криками толстых чаек.
Глаша лежала на воде, убаюканная слабыми волнами и думала о том, что, пожалуй, надо немного поспать, подставив лицо ярким солнечным лучам, но тут на горизонте показалась маленькая точка, по мере приближения точка превратилась в белый стремительный парусник, на борту которого стоял Владимир. Сверкая улыбкой, под приветственные крики встречающих, он бодро сбежал по деревянному трапу, перекинутому с парусника на берег.
Необыкновенно длинные руки кузена, вытянувшиеся на целую версту, схватили Глашу и вынули ее из соленой морской колыбели. Она почувствовала знакомые сильные объятия и задохнулась от счастья. Он долго нес ее куда-то, до тех пор, пока не принес на какой-то деревянный помост.
На этом деревянном помосте он принялся ласкать и целовать ее так, как она давно хотела: распахнутые сильные ноги, которые перестали быть березовыми стволами, а вновь стали человеческими, парили, словно в невесомости. Сильный упругий фаллос входил до такой глубины, что казалось, протыкает ее насквозь. Она не чувствовала боли – одно огромное наслаждение, доводящее до экстаза, до слез благодарности, до громких рыданий, до молитвы – заполоняло все ее естество. Никогда она не чувствовала себя такой счастливой, как в эти минуты.
Казалось, что любовный угар длится необыкновенно долго. На самом наивысшем пике этого райского блаженства, на самой крайней точке произошел чудовищной силы взрыв – будто гигантская пушка взорвалась в своем чреве, не выпущенным вовремя чугунным ядром. Свернулось пространство, остановилось время… Глаша летела в темный колодец, в котором отсутствовали какие-либо признаки жизни. Бездонный колодец обволакивал тело тягучим, холодным воздухом. Звуки и запахи тоже исчезли голова, обернутая в жесткий обруч, не могла понять, осмыслить происходящего. «Я умираю», – эта мысль пришла из глубин, засыпающего вечным сном, сознания. И тут же новый пушечный взрыв повернул время в обратный отчет.
Проснувшись, она ощутила сначала тупую, потом все более нарастающую боль. Она открыла глаза: безобразное, огромное и волосатое чудовище, склонившись над истерзанным телом, упрямо буравило болезненную и распухшую сердцевину, лежащую между широко распахнутых ног. Каждый толчок этого монстра вызывал в ней все более сильные страдания. Чертами лица монстр сильно напоминал Владимира, но это был не он… Чудовище, которое склонилось над ней, было чудовищем, рожденным совсем в ином мире – то было исчадие ада… Из клыкастой пасти фантома капала слюна, нос походил на свиное рыло, глаза налились кровью. Он гулко, со стуком шаркал об пол волосатыми, козлиными ногами – концы ног венчали раздвоенные копыта. Она зажмуривала глаза, встряхивала головой, и монстр пропадал, колышась в зыбком красном мареве, его место снова занимал Вольдемар. Но лицо ненаглядного кузена было настолько искажено безумием, настолько некрасиво и не похоже на самого себя, что монстр упрямо лез на его место. Мало лез, он стал отчего-то сильно расти, шириться, возноситься головой до деревянного потолка. Вернулись четкие звуки: крики, похотливые стоны. В нос ударил запах разврата. Возле ног почувствовалось назойливое шевеление: несколько позеленевших, подернутых трупными пятнами женских голов с развевающимися на ветру темными, как болотная тина волосами, лезли на нее, откуда-то снизу, из-под деревянного помоста, на котором она лежала и не могла сдвинуться с места – словно пришпиленная между ног длинным колом. Покрытые желтизной, длинные кривые руки мяли ей груди, жабьи рты, разрывающие трещинами круглые, обезображенные лица тянули холодные губы к ее пересохшему горлу. Женские головы злобно кусали и снова впивались холодными мертвящими поцелуями в истерзанную плоть. Их поцелуи походили на укусы ядовитых змей или пиявок. Они визжали и толкали друг дружку, пытаясь плотнее притиснуться к предмету вожделения.
Монстр, упрямо буравивший истерзанное лоно, вдруг содрогнулся от сильного оргазма и опал на нее, придавив всей тяжестью. Полежав немного, он приподнял голову: вместо красноватых глаз на нее смотрели пустые, мертвые глазницы. Она закричала от ужаса, но звук не шел из горла. Пустые глаза, вперившие мертвый взгляд, на этот раз полыхнули зеленоватым огнем, руки, покрытые черным волосом, превратились в искореженные ветки старого дерева. И тут же все пространство заполнилось непроходимым лесом: толстые, темные стволы сосен и дубов выросли на исполинскую высоту.
Кроны вековых деревьев терялись в темном небе. Но самого неба не было видно: одна зияющая чернота густилась на верхушках этих лесных гигантов. Потянуло запахом лесного болота, послышалось назойливое кваканье лягушек и гулкое буханье ночной совы.
«Я стала женой лешего… Это он входил в меня железным, горячим стволом. А эти женские головы – это лесные и болотные кикиморы… Какая страшная судьба», – подумала Глаша. Она хотела прочитать молитву, но не смогла связать и двух слов: обрывки фраз не складывались в предложения, губы слиплись, словно запаянные сосновой смолой.
