Лана Ланитова - Глаша
– Хорошее зелье, – Игнат крякнул от удовольствия.
Лушку было трудно оторвать от любимого занятия: по истечению положенного времени, Игнат почти с силой оттащил хваткую сладострастницу от распахнутых врат хозяина. Наступил черед Маруськи: та тоже хотела показать себя искусной любовницей. Она зазывно прогибала талию; оттопыривался круглый, смугловатый зад; тонкая рука нарочно уводила пряди распущенных, струящихся, словно черный шелк, длинных волос. Обнажалась узкая спина, дрожащая от вожделения, спелые ягодицы покрылись испариной. В какой-то момент Маруська раздвинула колени еще шире, и благодарным зрителям представилась впечатляющая картина: темнокрасный сжатый тоннель, в обрамлении черных волосков, и бархатистая, кофейная звездочка. Тоннель и звездочка блестели от выступивших соков и заметно пульсировали в такт Марусиным движениям. Глаша не смогла остаться равнодушной к этой возбуждающей сцене. До этого момента она весело и бездумно хохотала, охваченная легкой, все возрастающей блаженной радостью, которую принес ей наркотик. Постепенно на смену смешливому настроению пришло сильное телесное желание. Она попыталась дернуться, привстать – не пускали сильные веревки: они до боли врезались в нежную кожу рук и ног. Какая это была ужасная мука! Она сидела, ерзая задом, словно на горячей сковороде. Как и предсказывал Владимир, опий не только дал необыкновенное наслаждение, но и жесточайшее, сводящее с ума желание. Маруськино время закончилось, ее тоже с силой оттянули от Владимира, словно щенка от сучьего соска.
Владимир сидел, откинув голову назад, звуки наслаждения изредка срывались с его губ. За дело принялась Катерина. Она делала тоже, что и подруги, но ее голова совершала более энергичные движения, в надежде, что барин разрядится именно с ней, и она получит законную награду.
Когда подошла очередь Мари, она не бухнулась сразу же на колени, а постояла в задумчивости несколько минут, словно ленивая пантера, потерлась ногами о раздутый ствол, присела на корточки, разведя узкие колени и нежно поводя острым языком, едва коснулась красной, тугой головки. Владимир застонал от удовольствия. Она ласкала его как-то по-особенному: то захватывала полностью – и становилось странно, как такой огромный предмет почти целиком скрывается в недрах узкого горла; то порхала языком словно бабочка, сводя с ума легкими щекочущими прикосновениями.
– О, это ты прекрасная Мари. Я чувствую твое дыхание… Ты, так искусна, как ни одна из моих любовниц. Продолжай, я скоро взорвусь.
– Стыдись, мой мальчик, ты едва прошел первый тур. Рано, очень рано… Потерпи, я приласкаю твоего дружка дважды.
И все завертелось по второму кругу. Было видно: Владимир едва сдерживает себя, чтобы не разрядиться. И когда опять подошла очередь Мари, едва она коснулась нежными губами плотной головки звенящего ствола, как молочная влага выстрелила фонтаном и оросила лицо и грудь французской куртизанки.
– Я знал, что виктория будет твоей, моя светлокудрая бестия, – хрипло проговорил Владимир, снимая с головы шелковый шарф. Он посидел немного в кресле и нетвердыми шагами подошел к столику. Взяв кошелек, отсчитал три золотые монеты, вместо обещанных двух и вручил их Мари. – Уговор – есть уговор. Прими, сей скромный дар. Все мои главные подарки для тебя еще впереди.
– Владимир, но кроме денег, ты говорил о призе.
– Да, кажется, я что-то такое говорил. Так, что же хочет моя несравненная, Донна?
– Вольдемар, а можно сие пока останется тайной? Я выберу приз чуть позже.
– Разве, я способен отказать? Ты, меня приятно интригуешь. Бьюсь об заклад: ты что-то задумала. Уж не на Глафиру ли, глаз положила?
– Потом, все потом. Ты, лучше дай ей еще немного опия с фигой или дай подышать кальян. Я хочу довести эту нежную красотку до полной готовности. А, впрочем, смотри: не переусердствуй. Она мне нужна живая.
– У, проказница – гурманка! Я знал, приглашая ее сюда, что угожу твоему изысканному вкусу.
Мари обернулась к барским любовницам: те сидели чуть в сторонке, лица были обижены, губы надуты. Она подошла к девушкам и сунула каждой в руки по золотой монете. Те не ожидали такой щедрости, и удивленно таращились на свою благодетельницу.
– Не стоит благодарности, мои хорошие! Вы, славные женщины и достойны большего. В нашей компании удовольствие получил только наш дорогой хозяин. Мы тоже, можем позволить себе немного пошалить. Игнат нам в этом поможет. Его славный конь застоялся в стойле и готов скакать во весь опор. Мы поиграем в такую же игру, только без призов. Главный приз – это удовольствие. Встанем на колени кружком, приподнимем наши роскошные зады, а Игнат будет по очереди входить в каждую из нас, как конь в кобыл на зеленом лугу. И, кстати, это игра тоже пришла из восточных гаремов.
Кажется, я становлюсь поклонницей Востока.
– Вперед, смелые одалиски! – хрипло крикнула она.
Эта идея понравилась всем присутствующим. Девки с визгом, толкая друг друга, встали на колени, раздвинули ноги и выпятили круглые зады. Вальяжно и неторопливо к ним присоединилась Мари. Игнат буквально остолбенел от такого количества распахнутой женской плоти. Владимир, глядя на его замешательство, расхохотался.
– Игнат, ну, что же ты растерялся, приступай. Может, мне сделать ставки, в чьей конюшне твой жеребец уснет, уставши от работы?
То, что Глаша увидела дальше – доставило ей еще больше телесного страдания. Игнат совершал сильные выпады над телами голых эротоманок, те отвечали ему ответными волнениями горячей ненасытной плоти. Сделав несколько движений в одной вагине, он переходил в следующую. Оставшаяся без любимой игрушки сладострастница громко стонала в надежде получить назад желанного гостя. Игнат, как истовый и благодарный любовник старался одарить каждую своим вниманием и, увлекаясь бурным процессом, идя на зов сжимающегося чрева, порой задерживался чуть дольше в одной, пока не слышал требовательный призыв другой.
– Девки, не шевелитесь, стойте смирно – иначе он умрет над вами, – крикнул Владимир.
Глаша сидела все так же связанная по рукам и ногам – она неумолимо страдала. Ей безумно хотелось оказаться на месте одной из барских любовниц. Ее кресло уже не плавало в голубых струях, исчезли розы, смолк оркестр. Но громче оркестра в ней звучал голос плоти. Владимир раскурил еще одну иноземную папиросу и, подойдя к ней, наклонился над лицом.
– Ну как, моя птичка, сладкая? Тебе нравится мой спектакль? Не правда ли, я – гениальный режиссер. Все марионетки танцуют под моими чуткими руками… Я же до сих пор люблю тебя сильнее других тряпичных кукол. Ты свеженькая и не истрепалась, как иные действующие лица моих постановок. Чего же тебе, было надобно? Зачем, ты, противилась? Одно мое желание – и ты будешь целовать мне ноги, прося, хоть толику ласки. Я изучил тебя давно: ты ненасытна, словно Вавилонская блудница, но строишь из себя благочестивую матрону.
После этих слов он поцеловал ее, вдохнув дым опия в раскрытый, чувственный рот. Задохнувшись от поцелуя, Глафира снова поплыла в голубом пространстве. Владимир плыл рядом: его тонкие пальцы принялись теребить торчащие соски, ласково поглаживать нежную кожу грудей.
– Отпусти меня, любимый. Позволь, мне лечь под тебя или сесть. У меня больше нет сил: терпеть эту муку. Она пыталась поймать его руки губами и поцеловать.
– О, как я тебя распалил… Игнат прав, мое новое зелье отменно. Торгаш меня не обманул, – он смеялся, запрокидывая голову, – Mademoiselle, отчего вы, меня не слушались? Отчего, заставили применить к вам жестокость? Я не могу взирать спокойно на эти синяки, что оставили на вас безумные холопки. Меж тем, я мог бы их наказать за проявленную жестокость. Наказать на ваших глазах. Вижу: вы раскаялись. Но право, я еще чуточку вас помучаю.
Не лишайте меня этого изысканного удовольствия.
Его тонкие пальцы нырнули к ужасающе мокрой расщелине на Глашином лобке. Нежными поглаживаниями он теребил сочный бутон: Глаша таяла от неописуемого блаженства. Все, что она испытывала ранее, не шло ни в какое сравнение с новыми, невероятно острыми ощущениями. Она увидела странное волшебство: красный, упругий хоботок, прятавшийся в устье ее влажной расщелины, вдруг необыкновенно вытянулся и распух. Мало вытянулся, он видоизменился настолько, что стал походить на толстенькую, довольно крупную ящерку, которая упрямо перебирая передними лапками, рвалась наружу из родного домика. Ящерка, вне зависимости от желания хозяйки, крутила розовой головой, сверкала темными блестящими глазками, разевала маленький рот. «Фу, какая гадость! Как должно быть стыдно, что у меня между ног поселилось это животное…» – рассуждала, одурманенная Глаша. Изо рта ящерки показался длинный, раздвоенный язычок с острыми, тонкими, дрожащими концами. Язычок стремился вытянуться так, чтобы приклеиться к пальцам Владимира. Каждое прикосновение язычка вызывало в ней бурю, ураган удовольствия. Владимир почему-то не захотел долго баловать своим вниманием новорожденную ящерку, и на мгновение оторвал руку от Глашиного лона. Ящерка неуклюже и больно шлепнулась и, обиженно посмотрев на любовника, спряталась в мохнатый домик… Кузен заглядывал в затуманенные глаза Глафиры, изучая ее реакцию на подобные опыты. И тут он услышал ужасающий крик – то был крик раненной тигрицы, вой волчицы, гортанный клекот ночной птицы. Эти звуки вырывались из Глашиного полуоткрытого рта, глаза, подернутые поволокой, выглядели страшно и совершенно безумно.
