Екатерина Безымянная - Записки prostitutki Ket
– Кто они? – мне не хотелось ему отвечать, но разговор надо было поддерживать.
Он, кажется, и не заметил вопроса.
– Знаешь, Кэтрин, как легко влюбить в себя бабу? Очень просто. Вас можно брать где угодно и как угодно. Надо только знать. Вы, женщины, думаете, что вы суки, но вас можно брать. Почему ты не пьешь?
У меня вдруг возникло ощущение, что он на какую-то минуту забыл обо мне и вот вспомнил.
– Пью, – безразлично сказала я.
– Майку сними. Медленно. Что там у тебя под ней? И это тоже, – он показал пальцем на лифчик.
Я подумала, что уходить поздно. Я не смогу вот так встать, вызвонить Сережу, чтобы он привез обратно деньги, и ждать его в этой квартире. Я была уверена – он не даст мне это сделать.
Я сняла.
– Нормально, – снисходительно сказал он, – ты знаешь, как они потом мне звонят? А я просто не беру трубку. А когда мне надоедает, я заношу ее в черный список. Все, она меня никогда не найдет. Здесь не было ни одной. Вы идиотки, вы думаете, что вы мне нужны. А я вас просто е*у. Последняя, знаешь, какая хорошенькая была? Она влюбилась уже на второй встрече, я сразу это понимаю, когда вы влюбляетесь. А я ее только на пятой трахнул, тянул, смотрел. Знаешь, как интересно смотреть, как баба в тряпку превращается? Смотрит, влюбленная, думает, что я с ней насовсем… Я с ней был очень нежным, представляешь? – он выдавил смешок. – Цветы, номер, романтично так (странный передразнивающий голос), поцеловал наутро, отвез и всее… И пропал Ник (он заговорил о себе в третьем лице).
(«Пожалуйста, только бы это закончилось скорее…» – про себя молилась я непонятно кому.)
– Юбку тоже сними. Обувь оставь, – сказал он резко и снова, как будто меня нет, – а до нее была… Модель. Эти думают, что красивой мордой можно получить любого. Эту я трахнул дважды. Ей одного раза было мало. Она тоже звонила.
Они все потом мне звонят… Я трахаю их пачками. Они все ведутся на романтику, все. Они все потом звонят… Им нужен Ник. Вы мне не-нуж-ны! – отчеканил он зло. – Иди сюда.
И указал рукой на пол.
Мне было страшно.
Я села перед креслом, начала рукой, потом дотянулась до сумочки, вскрыла презерватив.
– Зачем? – начал он недовольно, потом вдруг, – ладно, дело твое.
Сказал безразлично, как будто ему было абсолютно все равно.
Минет я делала недолго. В какой-то момент я подняла голову, он спокойно и изучающе посмотрел на меня, потом взял за волосы:
– Пошли в кровать.
Я боялась ему что-то говорить. Он навалился сверху, сделал пару движений, схватил мои запястья и зафиксировал одной своей рукой над моей головой. Хват был настолько сильный, что у меня потемнело в глазах.
Это был эмоциональный ад.
Он провел пальцами по моей щеке и вдруг сказал:
– Скажи мне: «Ник, пожалуйста, не бей меня». В глаза смотри! Скажи мне: «Ник, не бей меня!» Говори!
Меня парализовало. Я смотрела на него снизу и понимала, что я ничего не могу сделать со своим лицом. Я поняла, что здесь изображать страсть – бесполезно.
Здесь эта страсть никому не нужна.
– Ну? – он замахнулся чуть медленнее, чем обычно замахиваются, – ну? Говори!
«Это все», – обреченно подумала я за какие-то полсекунды.
– Ник, пожалуйста… – просипела я каким-то странным полушепотом.
– Громче! – приказал он, не опуская руки.
– Ник, пожалуйста, не бей меня.
– В глаза. В глаза мне смотри. Еще. Говори, сука!
В какой-то момент мне показалось, что все, живой я не выйду. И самое странное – я поняла, что убежать не смогу.
Страх бывает разный. Я проходила много видов страха. Бывает страх, который заставляет защищаться. Бывает страх, который заставляет уговаривать. Бывает страх, который заставляет делать хоть что-то.
Это был совсем другой страх. Странный, безвольный страх, я почему-то не могла даже думать.
Я поняла вдруг, почему иногда жертвы не сопротивляются.
– Ник, пожалуйста. Пожалуйста, не бей меня… – это был чужой голос и чужая я.
– Хорошо, мама, – глядя мне в глаза, вдруг улыбнулся он надо мной и опустил руку, – хорошо, мама, я не буду тебя бить. Я не буууду. Тебя. Бить. Нравится, мама?
Я молчала и смотрела на него.
– Мама, тебе нравится? – угрожающе спросил он.
– Да, Ник, – зашептала я. Эту игру надо было принимать. Это была совсем не игра.
Он держал мои запястья и смотрел мне в глаза.
– Теперь я сильнее, мама… Теперь я сильнее!
На самом деле это все было очень долго. Или мне казалось, что долго.
Я плохо помню, как он кончил.
– Ты хорошая, – ровно сказал он через пару секунд после этого, замахнулся (я успела зажмуриться), перед самым лицом остановил руку (я почувствовала бьющий воздух) и потрепал меня по щеке; я открыла глаза, – ты хорошая…
Скатился и так же ровно сказал:
– Пошла отсюда.
Меня не нужно было просить дважды. Я молилась, чтобы он не передумал. Я встала очень быстро, только натянула майку и юбку, быстро запихнула белье в сумочку и метнулась в коридор. Он лежал на кровати лицом вниз.
– Дверь закрой! – крикнул вслед. Он не встал.
Я вышла.
Я вызвонила Сережу. У меня дрожали ноги.
Чистоплюй
Нет, я не о девиациях.
Да что о них говорить? Ну, подумаешь, любит боком и с подскоком, ну, подумаешь, палец ему нужен в труднодоступных местах.
Мелочи, ей-богу!
Бывают экземпляры, вполне нормальные такие экземпляры, которые выносят мозг похлеще остальных.
Этот долго узнавал по телефону, есть ли у меня горячая вода и насколько чисты мои полотенца.
Я красила глаз и лениво отвечала, что с водой все нормально, а полотенца – не вопрос вообще – ему дам даже новое.
Конечно же, нет у меня совсем уж новых полотенец. А если бы и были, я б их сама опробовала (новое бельишко – это так приятно!)
Но я и не думала, что он придет.
А он пришел, зараза. Ну, то есть, конечно, он не зараза, и очень даже наоборот, считает, что зараза – это у меня.
Так вот, пришел, я встретила, поднялись, зашли в мой коридор, стоит, ботиночки снимает. И вот пока он, стоя, носочком задник у ботинка поддевал, его качнуло. А потерявший равновесие человек делает что? Ну да, хватается за стену. Он и схватился. Ну как схватился – пальцами на миг дотронулся.
И я смотрю и понимаю: вот что-то не так. Ну с чего бы ему собственные пальцы, до стены дотронувшиеся, еще полминуты испуганно тереть о брюки?
А он стоит и вытирает. И проблеск паники в глазах.
Тапки он, конечно, не надел. Хотя тапки для клиентов у меня почти стерильны. Они, как в саунах, резиновые. И я их мою каждый раз. Чтоб ни малейшего запаха!
– Ты в душ пойдешь? – спросил он меня, как только мы вошли в комнату.
– Милый, – сказала я, – я только пять минут назад оттуда вышла.
Чистая правда. Душ перед каждым клиентом. А уж после!..
Он подозрительно посмотрел на меня.
– Послушай, – вздохнула я, – мне, конечно, совсем не сложно, но я только оттуда. Вот, смотри, еще кончики волос чуть мокрые, не успела досушить.
Хоть волосы и были совсем сухие, видимо, мои честные глаза его убедили.
– Лучше ты сходи, – сказала я. И достала ему чистенькое полотенце.
– Ты их как обрабатываешь? Вывариваешь? – вдруг спросил он.
Я поперхнулась и уставилась на него.
– Ну, ты с ними что делаешь? Оно точно чистое?
– Милый, – вкрадчиво сказала я, – там у меня стоит стиралка, иди посмотри, стираю на 90 градусах после каждого клиента. После тебя тоже простирну.
– А проглаживаешь? – засопел он.
– Конечно! – бодро отрапортовала я. – Вон, смотри, утюг стоит.
(Хрена с два я буду гладить полотенца!)
Видимо, это его успокоило, и он пошел в душ. Но… на полдороге к ванной обернулся и позвал меня с собой.
– Зайчик, лучше на кровати, – не поняла я.
– Я не для этого, – засопел он, – иди, ванну мне сполосни.
«Невседомовский», – решила я, но покорно пошла за ним. В ванной мне пришлось взять губку и порошком протереть и без того чистую ванну и ручки кранов.
Только после этого он встал в ванну ногами и ополоснулся под душем.
Я дожидалась его в комнате.
– Надо постель поменять, – сказал он, как только прошлепал в комнату.
– Она чистая. Специально для тебя постелила.
(Нет, ну в самом деле! Мои деньги – это, в том числе, и чистота белья. Для клиента постель должна быть свежей.)
– Поменяй, пожалуйста, – твердо сказал он, – чтоб я видел.
Я вскипела, но сдержалась. И поменяла чистое белье на чистое.
Только после этого он лег. Глупо было думать, что после всего этого он не устроит цирк в постели. И он устроил.
Во-первых, презерватив он открывал и натягивал исключительно сам.
Во-вторых – это было явно – он старался как можно меньше прикасаться ко мне руками.
А в-третьих, меня никогда в жизни не трахали с таким брезгливо сморщенным лицом.
Кончил он быстро. Видимо, от перепуга за собственное здоровьишко ему хотелось побыстрей сбежать.
