Владимир Бобренев - Без срока давности
— Вот выписка из показаний Блохина от девятнадцатого сентября пятьдесят третьего года: «В мою задачу входила доставка арестованных в специальные камеры. Всей работой руководил Берия или его заместители — Меркулов и Кобулов. Они давали задание первому или отделу „А“ подобрать соответствующих арестованных из числа приговоренных к расстрелу — дряхлых или цветущих по состоянию здоровья, по возрасту — молодых или старых, по полноте — худых или полных. В соответствии с этим заданием отдел „А“ или первый спецотдел из числа лиц, приговоренных к высшей мере наказания, подбирал соответствующих людей, и предписания с указанием фамилий арестованных передавались мне. Всякий раз, получив предписание, я лично у Меркулова или Кобулова перепроверял правильность этих предписаний и необходимость доставки этих арестованных к Могилевскому. При подтверждении Меркуловым или Кобуловым указания я доставлял осужденных к Могилевскому». Что бы вы могли пояснить по этому поводу?
— За время моего пребывания начальником первого спецотдела и отдела «А» заданий на подбор осужденных для производства опытов отдел ни от кого не получал и такого отбора не производил. Как я уже показывал выше, Филимонов обычно подходил к Подобедову и по приговорам отбирал нужное ему количество лиц для получения разрешения у Меркулова или Кобулова на выдачу ему осужденных для производства опытов. Ездил ли предварительно Филимонов в тюрьму для отбора осужденных к высшей мере наказания по признакам, указанным Блохиным, я не знаю. Подобедов не мог ездить в тюрьму вместе с Филимоновым для производства такого отбора осужденных без моего разрешения. А так как Подобедов у меня таких разрешений не брал, я думаю, что он в тюрьму для отбора арестованных не ездил. Отдельных предписаний на выдачу Блохину осужденных, над которыми производились опыты, не составлялось. Осужденные выдавались Блохину начальником тюрьмы по обычным предписаниям военных трибуналов для исполнения приговоров. Передача же осужденных Филимонову Блохиным для производства опытов производилась по устному распоряжению Меркулова или Кобулова, которое передавалось Блохину через меня. И, как видно из показаний Блохина, перепроверялось им лично у Меркулова или Кобулова… Я понимал, что распоряжения Меркулова или Кобулова о приведении в исполнение приговоров путем умерщвления, а не путем расстрела, как это указывалось в приговорах суда, является нарушением закона. Но я считал эти нарушения в условиях войны оправданными по соображениям, изложенным выше.
— Вы признаете, что эти случаи приведения приговоров в исполнение путем умерщвления скрывались от органов прокуратуры, и представители прокуратуры не привлекались в этих случаях ни к участию в исполнении приговоров, ни к участию в составлении актов о приведении приговоров в исполнение?
— Порядок исполнения приговоров над осужденными к высшей мере наказания путем умерщвления без участия прокурора был установлен еще до моего назначения начальником отдела. Я в этом порядке ничего не изменил. Не имея возможности ввиду секретности постановки опытов указывать в актах действительный способ исполнения приговора, в актах в таких случаях способ приведения приговоров в исполнение вообще не указывался.
— А вы лично давали указания своим подчиненным Подобедову и Балишанскому в случаях умерщвления осужденных не привлекать прокуроров к исполнению приговоров?
— Я таких указаний не давал, и в этом не было надобности, так как такова была сложившаяся в подобных случаях практика еще до меня.
— Тогда вам придется познакомиться с показаниями Балишанского, на которого вы только что ссылались. Они несколько расходятся с вашими. Будучи допрошенным, он сообщил следователю вот что:
«Примерно в сорок пятом году, во время войны, меня вызвал к себе Герцовский и дал указание взять материалы на трех осужденных к высшей мере наказания немцев, содержавшихся во внутренней тюрьме, пойти во внутреннюю тюрьму к Миронову, проверить личность осужденных по материалам, имевшимся в отделе „А“ (то есть с приговором или решением особого совещания) и вместе с Блохиным или Яковлевым доставить осужденных в помещение, где приводятся в исполнение приговоры. При этом Герцовский сказал, чтобы к исполнению приговоров над этими тремя осужденными прокурора не привлекать».
Далее Балишанский показал, что эти трое осужденных были умерщвлены в лаборатории Могилевского.
— Правильно ли показал Балишанский об указаниях в отношении прокурора, которые ему дали вы? Если это так, то попрошу объяснить, почему вы избегали присутствия прокурора?
— Я не помню, давал ли я такое указание Балишанскому, но думаю, что необходимости в этом не было, так как Балишанский, принимая спецработу от Подобедова, был им проинструктирован о порядке ее исполнения…
Примерно в таком же ключе — сказать как можно меньше о себе и своей неприглядной роли, если возможно, спихнуть кое-что из собственного обвинения на других — вели диалог со следователями о причастности к делам лаборатории Судоплатов, Эйтингон, Наумов, Балишанский, Яковлев и другие бывшие генералы и полковники госбезопасности. Теперь эти бывшие вершители человеческих судеб, распорядители человеческих жизней ощутили себя вдруг в положении своих недавних жертв. Кажется, еще вчера они бесконтрольно повелевали и распоряжались по своему настроению каждым, кому, по несчастью, довелось попасться им на глаза. Разительный переход от полной власти к бесправию многих выбил из седла, низвел до положения самых настоящих изгоев общества. Любая щепка в неожиданно разбушевавшемся океане ими же сотворенного безбрежного зла казалась спасительным плотом, хватались за нее все. Но выбраться из кровавого водоворота суждено было очень немногим.
На закрытом судебном заседании специального судебного присутствия Верховного суда СССР по делу Берии и других 13–23 декабря 1953 года произошел примечательный разговор:
«Член суда Михайлов. Подсудимый Берия, в процессе предварительного следствия вы показывали: „Я признаю, что то, о чем свидетельствует Могилевский, является страшным, кровавым преступлением. Я давал Могилевскому задание о производстве опытов над осужденными к высшей мере наказания“. Эти показания вы подтверждаете?
Берия. Да, подтверждаю.
Член суда Михайлов. И далее, на вопрос, был ли Меркулов в курсе деятельности секретной лаборатории, вы ответили: „Безусловно, был полностью в курсе этого, так как он больше занимался этим“. Подтверждаете это показание?
Берия. Да, подтверждаю.
Председатель. Подсудимый Меркулов, вы согласны с показаниями Берии?
Меркулов. Я не знаю, что Берия подразумевает под словами „полностью в курсе“. Я только 7–8 раз давал разрешение о выдаче Могилевскому осужденных…»
Итак, эпизод с «лабораторией смерти» признан подсудимыми. Все сомнения в их причастности к творившимся в ее адских стенах злодействам развеяны. Какая разница, пять или десять раз давал Берия с Меркуловым разрешения на проведение бесчеловечных экспериментов? Это, как ни прискорбно звучит, детали, естественно влияющие на оценки и окончательное решение суда. Но самая суть в том, что они это делали.
Понятно, случаются ситуации, когда невыгодно иметь крепкую память. Вот и вроде бы находившийся в стороне от деятельности по разработке и испытаниям ядов Меркулов с трудом припомнил, например, что где-то в сентябре — октябре 1945 года по заданию Берии он командировал Могилевского, Наумова, Смыкова… в Германию со спецзаданием. Они должны были разыскать немецких специалистов, проводивших аналогичные эксперименты с ядами, наркотиками и другими химическими веществами над людьми. Искали по всей Германии — сначала по сохранившимся документам гестапо, архивов, концлагерей. Потом при помощи военной контрразведки опросили множество немцев, бывших советских военнопленных.
Но их постигло разочарование. «Захват» тогда планировался масштабным, а результаты получились довольно скромными. Странно, но, судя по докладам вернувшихся из заграничной командировки, ни серьезных документов, ни настоящих свидетелей — очевидцев экспериментов над людьми (не говоря уже о «пациентах»), ни заметных следов производства исследований по воздействию ядов на людей в их руки так и не попало. Видимо, там это дело было поставлено примерно так же, как и у нас, — никакой официальной информации. Не довелось встретиться и с экспериментаторами. Тем не менее кое-какие материалы они все же заполучили, так как Могилевский в своем докладе не преминул представить себя в более выгодном по сравнению с германскими исследователями свете. В сопроводительном письме к материалам, отправленным через управление МГБ в Германии на имя Меркулова в Москву, он указал, что результаты, которых добились гитлеровцы, «значительно ниже наших». Благо Наумов собрал кое-что, отыскал научную литературу по фармакологии, достал реактивы. Некоторые доказательства проведения в Германии аналогичных работ они нашли. К тому же одновременно с ними советские эксперты работали в концлагере Люблин, где трофеи оказались более весомыми. Потом это в обобщенном виде и было представлено в качестве свидетельства бурной поисковой деятельности в Германии. Все равно перепроверять их Меркулов не собирался.
