Хантер Томпсон - Страх и отвращение предвыборной гонки – 72
Когда в Вашингтоне наступает полночь, слюнявый зверь с красными глазами, человеческими ногами и головой гигантской гиены выбирается из окна своей спальни в южном крыле Белого дома и прыгает с 15-метровой высоты вниз на газон… Делает короткую остановку, чтобы придушить сторожевую чау-чау, а затем уносится прочь в темноту… Рыча от похоти, он вприпрыжку несется в направлении «Уотергейта» по аллеям за Пенсильвания-авеню и отчаянно пытается вспомнить, какой из этих 400 одинаковых балконов принадлежит Марте Митчелл[123]…
Ах, кошмары, ночные кошмары. Но я всего лишь шучу. Президент США никогда не будет действовать таким образом. По крайней мере, не во время футбольного сезона. Но как бы избиратели отреагировали, если бы узнали, что президент Соединенных Штатов заправляет «сложной, масштабной и зловещей операцией Белого дома и организаторов кампании Никсона… с применением саботажа, фальсификации, кражи конфиденциальных документов, наблюдения за кандидатами от Демократической партии и членами их семей, прилагая настойчивые усилия, чтобы заложить основу для возможного шантажа и запугивания»?
Такое описание действий сотрудников Никсона появилось в New York Times в четверг 12 октября. Но ни Никсон, ни кто-либо еще не обеспокоился тем, что это может повлиять на его устойчивое превосходство два к одному над Макговерном во всех национальных опросах. Через четыре дня опрос Times / Янкеловича показал, что Никсон идет впереди с невероятным отрывом в 20 пунктов (57 процентов против 37 с 16 процентами неопределившихся) от человека, которого Бобби Кеннеди называл «самым достойным в сенате».
«Зловещая» — не совсем правильное слово для описания ситуации, когда один из наиболее последовательно непопулярных политиков в американской истории внезапно становится народным героем, а его ближайшие советники почти ежедневно попадаются на тусовках в нацистском стиле, которые могли бы смутить самого Мартина Бормана.
Как долго осталось ждать до того времени, когда «сумасшедшие экстремисты» в Германии или, может быть, Японии, начнут называть нас нацией свиней? Как будет реагировать на это Никсон? «Никаких комментариев»? И что показали бы опросы, если бы он просто вышел и подтвердил это?
Ноябрь
В полночный час… Обкуренный на самолете «Зоопарк»; растоптанный в Су-Фолс… Хаотичный, маниакально-депрессивный рассказ о последних днях обреченной кампании Макговерна… Возвращение в самое сердце Америки в преддверии полного разгрома… Страх и отвращение в «Холидей Инн»…
Уже стемнело, когда мы взлетели с Лонг-Бич. Я стоял в кабине экипажа с косяком в одной руке и стаканом «Джек Дэниелc» в другой, когда мы рванули по взлетно-посадочной полосе и взмыли ввысь… ввысь… ввысь… в холодную черную пустоту неба, поднявшись на пять километров над Южной Калифорнией. Был вечер понедельника. «Это Сан-Диего, там, справа, в стороне», — сказал пилот. Мы повернули налево, направляясь на восток, и я уперся локтем в дверь кабины, чтобы не упасть… Внизу виднелись пляжные города — Ньюпорт, Лагуна, Сан-Клементе — и тонкая белая линия, тянущаяся вдоль побережья, которая была либо 101-й магистралью, либо тихоокеанским прибоем.
— Это, должно быть, линия прибоя, — пробормотал я.
— Нижняя Калифорния, — отозвался человек рядом со мной.
Я не видел, кто это. Там, в кабине, нас собралось пятеро или шестеро плюс три члена экипажа.
— Вот, возьми это, — сказал я, протягивая ему косяк. — Мне надо за что-нибудь держаться.
Я ухватился за спинку сиденья штурмана и стоял так, пока мы продолжали двигаться на восток, поднимаясь все выше. Позади нас в длинном ярко освещенном чреве «Боинга-727» компании United Airlines — или как там они называют эти здоровенные машины с тремя двигателями и задней дверью, из которой выпрыгнул Д. Б. Купер[124] — 50 или 60 пьяных журналистов покачивались в проходе, проливая напитки друг на друга и глядя на экран, где показывали, как две улыбающиеся стюардессы пристегиваются ремнями безопасности в соответствии с правилами.
Знак «Пристегните ремни» все еще горел на табло над каждым сиденьем так же, как и знак «Не курить», но самолет был полон дыма, и почти никто не сидел на своих местах. Обе кухни давно были превращены в бары, снабжающие нас сотнями этих маленьких, на 50 мл, рассчитанных на полет бутылочек виски. Тем утром мы покинули Нью-Йорк, сделали остановку в Филадельфии, и к тому времени, когда добрались до Уичито, обстановка в самолете «Зоопарк» напоминала ипподром «Черчилль-Даунс» в Кентукки в день дерби… А теперь, во время полета обратно из Лос-Анджелеса в Су-Фолс, это все больше и больше начинало выглядеть как закулисье кентуккийского дерби.
Ах, господи… Здесь мы начинаем снова: другой кадр… Врачи говорят, что это неизлечимо. Эти видения совершенно непредсказуемы, как зарницы в Скалистых горах или акулы на берегу Джерси… Они возникают в мозгу как нагромождение наполовину забытых фильмов, которые показывают все одновременно. Вчера я сидел на крыльце в Вуди Крик, читал спортивный раздел Denver Post и прикидывал, какую ставку сделать на игру «Рэмс» — «49-е», потягивая пиво и время от времени поглядывая на заснеженные поля… Как вдруг моя голова отъехала, глаза потускнели, и я почувствовал, что время потекло вспять: и вот я уже стою в баре «Черчилль-Даунс» в день дерби с Ральфом Стэдманом, и мы в довольно хорошем темпе пьем мятный джулеп, наблюдая за сливками общества страны мятлика[125], которые пьянеют на глазах… Это было между заездами, насколько я помню: Ральф набрасывал скетчи, а я делал заметки («15:45. День дерби, стою в баре, только что вернулся из мужского туалета / ужасная сцена / всюду полно кентуккийских полковников, блюющих в писсуары и пускающих слюни с желчью на свои брюки из сирсакера или себе под ноги / напомнить Ральфу понаблюдать за “выдающегося вида” мужчинами в очереди в тотализатор, обутыми в белые сверкающие ботинки со свежими пятнами рвоты на мысках…»).
Верно. Мы стояли там, в баре, чувствуя себя выше этого отталкивающего пьяного окружения… Как вдруг я поднял глаза от своих заметок и увидел на другом конце зала Фрэнка Манкевича и Сонни Баргера, одетых в прикиды Ангелов ада и держащих в руках тяжелые хромированные цепные кнуты… И да, было ясно, что они заметили нас. Баргер смотрел в нашу сторону не мигая, а Манкевич улыбался характерной для него холодной улыбкой ящерицы, и они медленно продвигались сквозь пьяную толпу, чтобы встать между нами и дверьми.
Ральф все еще рисовал, напевая под нос какую-то суровую шотландскую песню, и пребывал в блаженном неведении относительно надвигающейся опасности. Я подтолкнул его.
— Слушай, Ральф, похоже, тебе надо по-быстрому прикончить свою выпивку и по-настоящему быстро снять камеру, болтающуюся у тебя на шее.
— Что?
— Не нервничай, Ральф. Просто сними этот ремень с шеи и будь готов дать деру, как только я швырну этот стакан в зеркало.
Он посмотрел на меня, почувствовав тревогу, но пока не понимая, в чем дело. Через его плечо я видел, как Фрэнк и Сонни идут к нам, медленно продвигаясь вдоль длинной, мокрой от виски дубовой стойки и пытаясь выглядеть непринужденно, поскольку они проталкивались сквозь толпу окосевших южных джентльменов, которые стояли в проходе… Окинув взглядом зал, я увидел и других: Малыша, Зорро, Френчи, Бродягу Терри, Майлза Рубина, Дика Догерти, Фредди Факела… Они обложили нас, и я прикинул, что единственным выходом будет внезапно рвануть через клуб в ложу губернатора, находящуюся прямо у линии финиша и окруженную патрульными штата.
Они отреагируют на орду головорезов, рвущуюся сквозь толпу к ложе губернатора, именно так, как нам надо. Они готовы выбить все дерьмо из каждого, кто выглядит хоть немного странно, а затем произвести массовые аресты… Конечно, пострадает много невинных, и предвариловка тюрьмы округа Джефферсон будет кипеть в эту ночь от десятков обезумевших от пьянства типов голубых кровей, тоже арестованных в этом угаре. Их изобьют дубинками, а затем безо всякой на то причины потащат в автозаки…
Ну и что, черт возьми? Все это ужасно, но все-таки лучше, чем превратиться в этом баре в гамбургеры под ударами цепных кнутов Манкевича и Баргера…
В конце концов, я уже бывал в тюрьме округа Джефферсон и могу сказать, что это не худшее место — по крайней мере до тех пор, пока ваши нервы не расшатаются, а когда это произойдет, будет уже не так важно, в какой тюрьме вы находитесь. И вы будете чувствовать это всеми потрохами в темноте — или возвращаясь в душевую, где вас не видят охранники.
Примечание редактора
В этот момент доктор Томпсон перенес ряд нервных припадков в своем номере в гостинице «Сил Рок Инн». Судя по странному качеству первого варианта его работы и по тому образу жизни, который он ведет, единственный способ, которым эта книга может быть завершена, — это надиктовывание текста. Несмотря на неоднократные предупреждения личного врача доктора Томпсона, мы решили, что по ряду причин — эстетических, исторических и договорных — работу надо завершить во что бы то ни стало.
