Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.24. Из сборников:«Что мне ненавистно» и «Экспериментальный роман»
Вот каково было истинное положение писателей в XVII и XVIII веках; это можно подтвердить еще более убедительными документами. Кратко повторю сказанное мною. В прежние века литературное творчество не могло прокормить писателя, поэтому он превращался в диковинную птицу, и только короли и вельможи позволяли себе роскошь покровительствовать ему. Между покровителем и тем, кому покровительствуют, заключался негласный договор: покровитель станет одевать, кормить и давать приют своему подопечному или выдавать ему субсидию, а тот взамен будет прославлять и восхвалять его, будет посвящать произведения своему благодетелю, чтобы в потомстве сохранилось его имя и память о его благодеяниях. Впрочем, это входило в круг обязанностей, возлагавшихся монархическим режимом на аристократию: взамен привилегий, какими пользовалась знать, она должна была оказывать помощь тем, кто находился у нее в подчинении, а литература безраздельно принадлежала ей, как земля и сам народ. Тут полновластно царила иерархия, охраняемая воспитанным веками почтением. Если король или вельможа снисходили до фамильярного обращения с каким-нибудь писателем, то это была лишь мимолетная прихоть, ибо никому не могло и в голову прийти поставить на равную ногу, скажем, Людовика XIV и лицедея Мольера. С гением считались лишь постольку, поскольку он способствовал пышности царствования. К тому же, как мы только что видели, пенсион, назначаемый писателю, не только носил характер вспомоществования, не только обеспечивал ему досуг для создания прекрасных произведений; на такую субсидию смотрели как на честь, и ее добивались даже писатели, которые от рождения владели состоянием. Было очень лестно находиться под покровительством могущественного вельможи, это упрочивало положение в обществе. Вся духовная жизнь протекала в ту пору в узком кругу высших классов, в салонах и в академиях. Вот почему и укрепился в тогдашней литературе дух, суть которого я определил выше: он был соткан из досуга и пристрастия к риторике, он глубоко чтил условности; он был неотделим от любезности и возвышенности, ибо родился он в кружках знатных дам, рамки его были ограничены академическими диспутами, он послушно следовал правилам и традициям, он питал инстинктивную ненависть к науке — как к врагу, которому предстояло в один прекрасный день разрушить все условные правила и выдвинуть им на смену новые принципы.
IIIА теперь рассмотрим условия жизни писателя в наши дни. Революция уничтожила все привилегии, она, как молния, испепелила былую иерархию и почтение к знати. В новом государстве писатель, бесспорно, принадлежит к тому разряду граждан, чье положение коренным образом изменилось. Заметили это не сразу. В правление Наполеона, Людовика XVIII, Карла X все в этой области, казалось, шло по-прежнему; однако мало-помалу обстановка менялась, взаимоотношения писателей и общества стали иными, постепенно возникал новый дух в литературе — его создавали те новые условия, в какие поставило литературу народившееся общество. Всякое социальное движение приводит к движению в духовной жизни общества.
Прежде всего ширится образованность, появляются тысячи новых читателей. Газета проникает всюду. Даже в деревнях покупают книги. За каких-нибудь полстолетия книга из предмета роскоши превращается в предмет широкого спроса. Некогда она стоила очень дорого, а в наши дни даже люди с тощим кошельком могут составить себе небольшую библиотеку. Все это весьма важные факты: с той поры, как народ овладевает грамотой и может покупать книги по доступной цене, размах книжной торговли многократно возрастает, писатель уже добывает себе средства к существованию пером. Итак, покровительство сильных мира сего перестает быть необходимостью, теперь больше не принято состоять в прихлебателях, писатель ныне — такой же труженик, как всякий другой, он собственным трудом зарабатывает на жизнь.
Это еще не все. Знать была поражена в самое сердце. Канул в прошлое роскошный образ жизни, который она вела, мало-помалу она склоняет голову перед уравнительным духом времени. Она медленно, но неотвратимо приходила в упадок, и это лишало ее возможности опекать, как прежде, поэтов и историографов, если бы даже те, как и раньше, вынуждены были просить себе крова и пищи. Нравы изменились, ныне невозможно представить аристократическое семейство из Сен-Жерменского предместья, которое могло бы позволить себе роскошь содержать нового Лафонтена. Таким образом, писатель не только должен зарабатывать на жизнь, обращаясь к читающей публике, но он тщетно стал бы искать сегодня вельможу, который в ответ на посвященные ему творения назначил бы писателю пенсион.
Давайте рассмотрим, не мешкая, какие формы принял денежный вопрос в нынешней литературе. Журналистика в первую очередь служит для многих источником заработка. Газета — это крупное предприятие, она кормит большое число людей. Молодые писатели, только начинающие свою карьеру, могут сразу найти там хорошо оплачиваемую работу. Видные критики, прославленные романисты, — не считая профессиональных журналистов, многие из которых играли важную роль, — зарабатывают в периодических изданиях солидные суммы. Высокие гонорары стали выплачиваться в прессе не сразу: вначале они были весьма скромными, но постепенно росли и все еще продолжают расти. Лет двадцать тому назад литераторы, которым сотрудничество в газетах приносило двести франков в месяц, считали, что это огромная удача; в наши дни те же литераторы зарабатывают по тысяче франков и более. Литература постепенно становится очень дорогим товаром, особенно если произведение подписано модным именем. Конечно, газеты не могут предоставить свои столбцы всем новичкам, прибывающим из провинции, но они все же кормят множество молодых людей; и только сами литераторы виноваты, если в один прекрасный день они не освобождаются от пут журналистики для того, чтобы создавать прекрасные книги. Говорят, что когда журналы и газеты приходят на помощь литературной молодежи, то они же и отупляют ее, лишают возможности создавать великие творения. В этом вопросе надо еще разобраться. А пока что я только указываю на те возможности, которые создал наш век для писателей, живущих своим пером.
В свою очередь, издателю теперь нетрудно сбыть книгу, и она гарантирует строго определенный и справедливый доход. В наши дни просто смешно жаловаться на то, что трудно будто бы найти издателя. Напротив, у нас слишком много издают; каждый год во Франции появляется несколько тысяч новых томов. Когда видишь целый поток слабых и посредственных произведений, наводняющих витрины книжных лавок, невольно спрашиваешь себя, существуют ли такие сочинения, от которых книгопродавцы отказываются. Что касается договоров, то ныне они проникнуты похвальным духом взаимной честности. Еще недавно книгоиздательское дело было непременно сопряжено с риском, как всякая азартная игра. За определенную сумму издатель на десять лет приобретал право собственности на рукопись; затем он всячески старался вернуть свои деньги и заработать как можно больше, подавая произведение под разными соусами. И почти всегда кто-то неизбежно оказывался в дураках: либо книга успешно расходилась, и тогда автор кричал на всех перекрестках, что его обворовали; либо книга не продавалась, и тогда издатель заявлял, что он разорен по вине глупца, который кропает жалкие произведения. Вот почему издатели и авторы постоянно находились в состоянии войны; почитайте переписку Бальзака, послушайте рассказы еще живущих ныне ветеранов литературы, и вы получите представление о тех распрях и тяжбах, которые сопутствовали выходу в свет многих произведений. Отдельные издатели все еще придерживаются прежней моды, но большинство из них платит автору определенную сумму с каждого экземпляра книги; если, например, эта сумма составляет пятьдесят сантимов, то книга, выпущенная тиражом в тысячу экземпляров, принесет автору пятьсот франков; и он столько же раз получит по пятьсот франков, сколько изданий его книги выйдет в свет. Понятно, что теперь всякие обвинения и упреки становятся невозможными; в наши дни уже нет риска, автор получает больше или меньше денег в зависимости от успеха книги, а книгопродавец заранее уверен в том, что доход автора будет пропорционален его собственным доходам. Следует прибавить, что книга — если только ей не сопутствует необычайный успех — никогда не обогащает автора. Когда издание расходится тиражом в три или четыре тысячи экземпляров, это уже считается удачей; другими словами, автор получает две тысячи франков, если ему платят по пятьдесят сантимов за экземпляр, а это — сумма немалая, ведь обычно платят по тридцать пять или по сорок сантимов. Всякому понятно, что если книга потребовала от писателя года работы и если она даже сразу вышла в свет, то две тысячи франков — весьма скромные деньги, на них в наши дни не разгуляешься.
