Александр Силаев - Гуманная мизантропия
Сто лет назад — деревни периодически голодали. Всерьез. А когда семья пухнет с голоду — пиар не воспринимается. Тело само знает алгоритм: руки в боки, вилы в руки и вилы в боки. Авось лучше станет. Или подохнем с песней — хотя бы. То есть периодически возникали массы народу, которым было нечего терять абсолютно. И на эту пороховую бочку чиркни спичкой — и все. Были и спички: умники, отлученные от вертикальной мобильности.
А сейчас? Нет, мы знаем риторику: «большинство населения, брошенное на грань нищеты», и т. д. Ой ли? Был я этим большинством населения: зарплата низшего преподавательского состава + редкие гонорары в СМИ. Это явно меньше среднего дохода в РФ, особенно не номинального, а реального. И круг общения — так же. Только без редких гонораров еще. И ничего. Это было, конечно, не богато, но это ни «нищета». То есть не состояние, когда вся жизнь мучительно упирается в отсутствие денег, и это тебе самое главное. Сколько себя помню — главным было что-то еще… И не потому, что я завзятый аскет или тренированный бессребреник.
Просто на жизнеобеспечение без понтов — хватало. Какого-то качественного разрыва между нами и богатыми — не было. Количественный — был. Но! Бюджетник путинского периода пользуется той же мобильной связью, интернетом, автомобильным транспортом, алкогольными напитками, едой из тех же супермаркетов, он также носит костюмы и дубленки зимой, и читает те же СМИ — что и «элитарий». Да, это разный «автомобильный транспорт» и разные «напитки», но… Среди фанатов жизненно важной разницы между водкой за 100 рэ и виски за 100 у.е. — одна десятая тонких гурманов и девять десятых воспаленных душевно.
Наш «бюджетник» не может ничего накопить, это да. В силу чего беззащитен перед «внезапными трудностями». Ну так ведь и средний класс — в среднем ничего не копит.
И никто сейчас в городах России более-менее крупных не предлагает пролетарию меньше 200–300 у.е. Это — нижний предел для разнорабочего (вплоть до рядового нефтяника, получающего себе подчас и 2000 у.е.). Это бедновато, но это не та нищета, при которой «нечего терять кроме своих цепей». Человек может восстать, к примеру, за свое достоинство — но пойти в смертельную драку по чисто экономическим (точнее даже, потребительским) причинам он не пойдет.
Кто действительно нищ — так это пенсионеры, и некоторые деревни. Но это и не претендует жить, это умирает. Россия — хреновый хоспис, она экономит на уходящих. В деревнях, положим, не на что купить закуску. Ну если бухать по-настоящему, бухать смертельно — закуска там не требуется…
Это что касается «бочки». Если где-то и есть хранилище пороха, то не в том углу, где ищется. Не в экономическом.
Что до «спички», то сам собой отлажен механизм — тихой закупки протестных интеллектуалов. У моего друга был рассказ, и там выдавали «удостоверение диссидента», оно считалось в целом весомее, чем «удостоверение мента». То есть огораживается некий угол, где собираются на тусу, и все.
— Хочу бороться за мировую революцию…
— Угу, — тихо шелестит каталогом «анонимная диктатура», — дело говоришь. Есть такое в символической экономике — протирание образа мировой революции. А чего ты можешь?
— Это самое… Маркузе могу… Франкфуртскую школу — того… И полиции по морде. И сам по морде, конечно.
— Нехило… Ну вот тебе грант. Тебе че лучше — место в редколлегии или на кафедре?
— В коллегии…
— Так, пишем. Еще чего — быстро отвечай — место депутата или на кассе?
— Депутата бы…
— Ну лады… Иди протирай — там тебя народ заждался. Только ты это… осторожно там.
Сто лет назад такого в мире, кажется, не было. Если бы даже Ленину захотелось, вряд ли он мог входить в «оппозиционный спектр политического истеблишмента».
Поэтому — были Ленины. Ну и еще по ряду причин.
С онтологией у них было лучше. С проектностью. И ставка была: все — или ничего.
И драйв.
Антиглобалисты ведь мало представляют себе — мир «победившего антиглобализма»? И кем они будут там? И зачем? Ведь и здесь — не так уж и плохо?
Еще бы пивка для рывка…
Доктор Будда и красные комиссарыЯ не буддист, не буддолог, и дилетантски разумею, что там — поток дхарм как единства воспринимаемого, воспринимающего и трактующего, т. е.
1). так называемый «объективный мир»,
2). так называемые «органы чувств»,
3). и самое главное — то поле кодировок, на которое ложится социальный сигнал, и распознается как «больно» или «благостно».
Особенно, конечно, интересно последнее.
Вот это хорошо или плохо — когда тебе плюют в лицо за твою «идею»? А это кому как. Настоящий христианин — стремится к тому, что это «хороший сигнал», ибо пахнет царствием небесным… Для либерала это не может быть хорошим сигналом, в любом случае. Поэтому мученик за либерализм, сознательный мученик — это какой-то нонсенс, перверсия (есть подозрение, что советские диссиденты — либо вообще не были за либерализм, либо плохо представляли, что это такое). Поэтому христианская «кодировка» тут лучше: с ней не так тяжело.
Но это когда как. Если кругом бухло и голые девки — на христианскую кодировку это плохо ложится. Это искус. Что бы это стало благой «гулянкой», надо подойти с иным полем.
И т. д.
Задача в том, чтобы поток знаков лег на расположенную к нему кодировку.
И в этом смысле наша эпоха — одна из самых несчастных. Ибо разлад между кодировкой, дающей нам набор желаний и сигнальным потоком — чудовищен.
Все хотят, чтобы все было и ничего за это не было. Но так не бывает. Все хотят молодых-красивых, но мало кто интересен им, все хотят престижного потребления, но оно на то и престижно, что не у всех, все хотят эффекта наркотиков — без их следствий, и т. д. Безумный мир.
Питекантропам было куда как проще. Или монахам. Или советским строителям социализма. Никогда еще культурное поле и социальное не входили в такой зазор.
Так я себе и вижу новый социализм. Решающий проблему зазора. И культуру придется покорежить, и социальное… Главное: корчевать лишнее желание. Помнить, как учил Гаутама Шакьямуни, что страдание — есть, и желание — причина. А счастье — избавление от желания иметь какие-либо желания.
Вообще, самая практичная философия — под видом религии. Циничная в лучшем смысле этого слова. С нулевой онтологией, где «ничего нет» (хрен его знает, чего там за бытие — и не надо), и больным существованием, которое лечат.
Доктор Будда! Пишут тебе больные… Возьми скальпель. Отрежь нам кусок ума, в котором общество потребления. Оно ведь только в нашем уме. Больше его нигде нет.
ЗвездотеньСамый лучший символический капитал, который есть в современной РФ — быть звездой первой величины в последние годы СССР. Неважно: в кино, музыке, политике. Если ты ей был, дальше можно вообще ничего не делать. Тебя будут просто возить и пихать тебе в карман деньги.
Звезда второй величины уже рисковала бы свалиться в небытие. Звезда, возникшая позднее, в 1990-е годы, тем более в 2000-е — нуждалась бы в постоянной подпитке. Как минимум, приходилось бы работать. Как максимум, вкладываться в маркетинг.
Самое главное, что у звезд родом из позднего СССР нет конкурентов в принципе. Их не затмят. Все более поздние «звездюки» могут разве что потеснить друг друга.
Здесь много объяснений локальных.
Самое фундаментальное: как это ни странно, эпоха звезд в мире проходит вообще. Достигшая расцвета во второй половине 20-го века, она тихо-мирно пошла на спад. Новые имена уступают старым, ибо тогда был самый сезон, а сейчас так себе.
Редактор журнала «Афиша» Сапрыкин говорил, что последней музыкальной всенародной звездой была в России Земфира… То есть ее знали все — независимо от того, хотели знать или нет. Такого — 100-процентной узнаваемости — больше не будет.
Никогда.
Резервация для мутацииРФ — заповедник гоблинов. Территория чиновников, ведущих себя как бизнесмены, и бизнесменов, ведущих себя как чиновники. Все это в совокупности заставляет с нежностью вспоминать чистоту классических форм: «хищных акул свободного рынка», «тупых бюрократов советской системы» и т. п.
Башенки с часамиБывают социальные институты, главное назначение которых — радовать глаз. «Смотрите, а в нашем городе тоже есть башенка с часами». Правда, часы нарисованные — ну и хрен. Еще бывает функция — экономить на демонтации. Уже никому не надо, но разобрать дороже, чем поддерживать. Тем более если разбирать, принято строить взамен. А это и вовсе накладно.
В какой мере наша система образования — на стыке первого и второго? А «наука»? А, например, «союзы писателей»? В том пути, которым идет страна, не особо нужно «университетское образование», «наука» и т. д. Нужно лишь говорить про них — по ряду причин. Время от времени.
