Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Справедливости ради надо сказать, что оккупация Рура была не первым случаем ввода союзных войск на территорию Германии, не предусмотренным Версальским договором. В марте 1920 года французы уже занимали Франкфурт. Но тогда это не было связано с репарациями. Поводом послужило появление в Рейнланде «лишних» частей рейхсвера, которые вошли туда для восстановления порядка после неудавшегося мятежа Каппа в Берлине и последовавших затем волнений в разных регионах Германии. Повод был явно надуман. Вместо санкционированных Союзниками 17 тысяч германских солдат в демилитаризованный Рейнланд вошло 20 тысяч. Этого оказалось достаточно, чтобы Франция без уведомления Союзников заняла Франкфурт 20. Вскоре после восстановления спокойствия германские войска покинули Рейнланд, а вслед за этим и французы вынуждены были уйти из Франкфурта. В любом случае план, который французы осуществили тогда с легкостью, им явно понравился, и в дальнейшем они пытались повторить его уже в ситуации, связанной с репарациями.
Угроза нового военного вторжения Союзников в Германию возникла в апреле-мае 1921 года, во время очередной конференции в Лондоне. На этой конференции Англия и Франция окончательно определились с суммой германских выплат в 132 миллиарда марок (около 6,5 миллиарда фунтов). Для разоренной войной и Версальским миром Германии это была неподъемная сумма, и на конференции, куда немцев пригласили, они повели себя сразу вызывающе. На встрече в Ланкастер-хауз в начале марта германский министр иностранных дел Вальтер Симонс выступил в духе Брокдорф-Ранцау при получении текста Версальского мира. Симонса можно было понять. Экономика Германии буксовала, марка падала, люди голодали. А тут еще эти непомерные требования. Симонс сознавал, что за ними стоят, в первую очередь, французы. Им он и адресовал свое выступление. Но оно задело за живое и англичан. «Что за люди эти немцы! — возмущался Ллойд Джордж, выходя из зала заседаний. — Они вечно поступают не так! Их предложения абсурдны. Они сделали все, чтобы оттолкнуть от себя сторонников умеренных решений. Теперь я устрою им за это адскую жизнь!» 21 И он согласился 8 марта на занятие союзными войсками (французами) Дюссельдорфа и Дуйсбурга. Ллойд Джордж, конечно, горячился. Но его настроением умело воспользовались французы, которые с удвоенной энергией стали проталкивать план оккупации всего Рура с целью заставить немцев согласиться с итоговой суммой репараций.
В тот раз Ллойд Джордж быстро опомнился и дал задний ход. Англичане понимали, что после занятия Рура «исчезнет наиболее действенное средство держать немцев в узде. Угроза оккупации, — писал д’Абернон, — держит правительство Германии в постоянном напряжении». С занятием Рура это средство оказания на немцев давления перестанет существовать 22. В английском правительстве почти все были против оккупации Рура, и никто не хотел, чтобы Британия участвовала в этом мероприятии. Даже вечно воинственный Черчилль был категорически против силового воздействия. Лишь последовательный германофоб Альфред Монд уверял всех, что «существует только один способ общения с немцами — дать им по голове» 23. Ллойд Джордж пытался маневрировать, но из Парижа на него оказывалось мощное давление. «Французы стремятся войти в Рур любой ценой», — признавался Ллойд Джордж своему другу Ридделлу 24. Все, чего смогли добиться в тот раз англичане, — это согласовать с Парижем предварительный ультиматум Германии с требованием принять в пятидневный срок условия Союзников. Немцам предоставлялся шанс избежать дополнительного ввода войск, но при отклонении ультиматума оккупация Рура становилась неизбежной. Деваться немцам было некуда. Они приняли ультиматум, и в 1921 году это спасло Рур от вторжения. Два года спустя уже ничто не могло заставить Пуанкаре отказаться от своего решения.
Оккупация Рура в январе 1923 года привела, однако, совершенно не к тем результатам, на которые рассчитывали французы. Прежде всего немцы были шокированы тем, что французы решились на ввод войск в Рур после того, как Союзники не смогли договориться между собой о порядке взимания репараций. В Германии даже называли случившееся «одним из худших примеров несправедливости в мировой истории» 25. Впрочем, это были слова, свидетельствовавшие скорее об обиде и разочаровании немцев. Они уже привыкли использовать англо-французские разногласия по репарациям с выгодой для себя. И тут вся их предыдущая тактика становилась бесполезной. Пуанкаре решил взимать репарации в одиночку. Хотя формально немцы были правы в своей оценке. Январская конференция в Париже провалилась вовсе не из-за позиции Германии, а потому, что Англия и Франция окончательно разошлись в вопросе о репарациях и межсоюзнических долгах.
Очень быстро обида и непонимание уступили место новой линии германского поведения — пассивному сопротивлению. Немцев возмутил повод, использованный французами и бельгийцами для ввода войск. Союзники не хотели вторгаться просто так — это вполне могло быть расценено мировым сообществом и Лигой Наций как акт агрессии. В Германии, кстати, раздавались призывы обратиться в Лигу за помощью. Поэтому французы постарались придать законность своим действиям. Они обратились в репарационную комиссию с обвинениями Германии в недопоставках угля, рассчитывая опереться на статью Версальского договора, допускавшую применение силы при грубых нарушениях условий мира. Комиссия подтвердила, что Германия недопоставляет ежемесячно около 10% от того количества угля, которое ее обязали поставлять Франции, Бельгии и Люксембургу. Это было правдой, и немцы не спорили. Но немцы делали это на протяжении многих месяцев, объясняя все нехваткой угля, и комиссию всегда устраивали подобные оправдания. Теперь она предложила считать регулярные десятипроцентные недопоставки «грубым нарушением» Германией своих обязательств. Само по себе такое решение было нелепым. Все члены комиссии прекрасно понимали, что выдвинутые претензии никак не тянут на вескую причину для вторжения даже по версальским меркам. Политический подтекст решения комиссии прослеживался слишком очевидно, но против него голосовал лишь представитель Британии 26. Итак, повод был найден. Официальными нотами Франция и Бельгия уведомили Германию, что они посылают своих специалистов (чуть позже собственных инженеров решила отправить и Италия, опасаясь, очевидно, что уголь могут забрать из причитающейся ей доли) на немецкие рудники и шахты, а вводившиеся в Рурскую область военные подразделения будут лишь обеспечивать безопасность их работы. Фактически Франция и Бельгия брали добычу и транспортировку угля в Руре под свой контроль. Мирное население, уверяли французы, от этих действий не пострадает.
Затевая свою авантюру, Пуанкаре явно не ожидал той реакции со стороны Германии, которая последовала. Рурский угольный синдикат не стал дожидаться иностранных специалистов и войск, а сразу же перебрался со всеми бумагами в Гамбург 27. Германское правительство объявило франко-бельгийские действия незаконными и противоречащими условиям Версальского договора. Посол в Париже и посланник в Брюсселе вернулись в Берлин, оставив дипломатические миссии на поверенных в делах. Немцы на всех уровнях отказывались сотрудничать с новыми контролерами. Было официально объявлено, что в создавшихся условиях Германия не может выполнять свои обязательства по поставкам угля, и они остановились. Французы не могли купить уголь даже за деньги. Это был настоящий саботаж, поддержанный населением. Конечно, подобная политика обходилась германскому правительству недешево. Кроме прямых потерь от закрытия шахт и заводов, а также прекращения движения поездов на запад, надо было еще выплачивать пособия тысячам увольняемых рабочих и управленцев. Инфляция сразу скакнула вверх. Если до ввода войск на берлинской валютной бирже давали от 7 до 8 тысяч марок за доллар, то уже к середине января курс поднялся до 50 тысяч 28. Рейхсбанк вынужден был начать валютные интервенции, но его ресурсы были весьма ограничены. Ситуация явно выходила из-под контроля, все больше напоминая экономический коллапс. Экономика Рура, крупнейшей индустриальной базы Германии, встала. От резкого сокращения поставок угля серьезные экономические потери несли и Франция с Бельгией. Политика Пуанкаре терпела полное фиаско. К марту 1923 года стало очевидно, что речь идет о том, кто сломается первым — Германия или Франция. Но Пуанкаре не собирался отступать. Более того, для обеспечения движения поездов на запад французы расширили зону оккупации, дополнительно заняв в феврале крупные железнодорожные узлы Оффенбург и Аппенвайер, крайне затруднив тем самым внутригерманские перевозки между северными и южными регионами.
