Светлана Шипунова - Дураки и умники
— С ума сошли… — сказала Соня и беспокойно оглянулась, но двор был пуст, только из столовой еще доносилось несколько пьяных голосов.
— Пошли, — сказала Люся. — Без нас разберутся.
Глава 28
РАЗОБЛАЧЕНИЕ ТАЙНОГО ЗАМЫСЛА
Фуллер кипел от злости. В 11.00 запись решающего выступления по телевидению, а чертов кандидат куда-то запропастился. То и дело он вызывал к себе кого-ни-будь из штабистов, спрашивал: «Нашли?» и разражался руганью в адрес ни в чем не повинных работников и «этого идиота» Зудина. Когда до записи оставалось каких-то полчаса, а он так и не появился и даже не позвонил, Фуллер понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Он позвонил на студию и попросил перенести запись на неопределенное время, обещав в течение дня уточнить, на какое именно, после чего вызвал к себе в номер некоего Фотькинаи велел ему потихоньку, не вызывая ажиотажа, выяснить в милиции, не было ли в городе минувшим вечером и ночью каких-либо криминальных происшествий с участием кандидатов в губернаторы.
— Так они же и растрезвонят, что мы интересуемся. Сейчас журналисты сбегутся. Где ваш кандидат? Нету кандидата!
— И что вы предлагаете?
— Ждать. Куда он денется! Может, у бабы какой-то.
Фуллер посмотрел на часы.
— Ладно. До двух, максимум до трех ждем, а потом…
Тем временем Зудин отлеживался на квартире у Жоры
Иванова, куда его приволокли накануне в довольно помятом виде, с двумя фиолетовыми фингалами под глазами и расквашенной губой.
— Красавчик! — говорил Жора, смачивая тряпку и прикладывая ее к ставшей совершенно неузнаваемой физиономии кандидата. — Скажи спасибо, что легко отделался. Полежишь, отдохнешь, подумаешь в спокойной обстановке обо всем, а там видно будет.
Зудин стонал и облизывал губы.
— Пить хочешь? На! — услужливо хлопотал Жора. — А может, водочки налить тебе? Сейчас Севка придет, нальем.
Голова у Зудина трещала и раскалывалась на части, он с трудом соображал, где находится, что произошло, и, главное, напрочь забыл, где ему следовало бы сейчас находиться и чем заниматься.
— Выпьем, посидим, и нормально все, а выборы — это чушь, зараза, мы лично на выборы не ходим. Да, Полигра-фыч?
Услышав свое имя, пес Шариков, лежавший в ногах у Жоры, приподнял и тут же опустил ухо. Зудин застонал громче, припоминая события последнего времени, и вдруг понял, сообразил: выборы! Осталось два дня! Запись на телевидении! Фуллер! Он попытался сесть и это ему в общем удалось, только ребра болели.
— Ну куда ты с такой рожей? — спокойно сказал Жора. — Избирателей распугаешь. Лежи.
Зудин не послушался и встал, все тело ответило болью. Поскуливая, он поплелся в ванную. Там висел на стене неровный осколок зеркала, из него глянула на Зудина фиолетово-синяя физиономия, с раздутой на одну сторону щекой.
— Ну что, довые…..ся? — спросила физиономия.
Зудин наклонился над краном и стал плескать себе в лицо пригоршни холодной воды, втайне надеясь, что, когда он снова поднимет голову и взглянет в битое зеркало, вид будет попристойнее, а может, и вовсе все это окажется страшным сном, наваждением, и он улыбнется сам себе своей фирменной, как на портретах, расклеенных по всему городу, улыбкой Клинтона. Но увы, рожа была все та же, только теперь с нее еще катились и капали струйки воды. Зрелище было мерзопакостное. Зудин вернулся в комнату и в полной растерянности сел на диван. Но постепенно мысли его стали приобретать нужное направление. Он поискал глазами телефон и потянулся к трубке.
— Не работает, — радостно возразил Жора. — Отключен за неуплату.
Зудин посмотрел на него с ненавистью.
— А ты жнаешь, што полагаетша жа покушение на канти-тата? — сказал он с неожиданным шипением и присвистов и тут только почувствовал, что у него шатается и вот-вот отломится передний зуб.
Жора невозмутимо ковырялся у стола, заваривал чай.
— А кто тебя трогал? Ты вчера выпил лишнего и, выходя из здания типографии, где ты был на поминках у Экземплярского, нечаянно упал с лестницы лицом вниз. Есть свидетели, готовые, если что, опубликовать соответствующие свидетельства в областных газетах.
— Шволочи, — просвистел Зудин, лег на диван и отвернулся битой рожей к стенке.
Напрасно Фуллер и весь его штаб обзванивали райотделы милиции, приемные покои больниц и даже морги, Зудин как в воду канул. На секретном совещании в узком кругу решено было не придавать факт исчезновения кандидата огласке, а продолжать кампанию как ни в чем не бывало, тем более что остановить ее было все равно уже невозможно. По телевидению с еще большей частотой, практически каждые полчаса крутили теперь ролик «Есть проблемы? Голосуй за Зудина — и их не станет!». Неявку его на теледебаты, назначенные на последнюю перед выборами пятницу, преподнесли как намеренный ход. Дескать, наш кандидат настолько уверен в своем успехе, что ему просто не о чем дискутировать с другими претендентами. Для большей остроты и драматичности телевизионщики оставили стул Зудина за «круглым столом» студии пустым, и оператор его время от времени показывал.
Мало того — остальные кандидаты потратили первые пять минут дебатов на обмен мнениями о том, почему не явился Зудин, чем, как сказал Фуллер, только добавили ему очков. На этот, последний день в штабе были припасены и главные удары по основным противникам — Гаврилову и Твердо-хлебу.
В пятницу вечером, когда до прекращения срока агитации оставалось всего несколько часов, в конференц-зале отеля «Мэдиссон-Кавказская» была собрана пресс-конференция, где публике был предъявлен некий субъект ярко выраженной кавказской национальности, с кудлатой бородой и в высокой папахе, перепоясанной зеленой лентой. Назвавшись «бойцом армии сопротивления имени Джохара», он сделал сенсационное заявление, из которого следовало, что Павел Гаврилов в бытность его полномочным представителем федеральной власти в Чечне лично расстреливал пленных, а при взятии Бамута — и мирных жителей тоже, чему якобы имеются документальные свидетельства в виде фотографий и видеопленки. Это сенсационное заявление тут же пошло в выпуск вечерних новостей. На вопрос репортера газеты «Благополу-ченские вести», когда и где можно посмотреть эти пленки, ответил уже не бородатый, а сам Фуллер, который и вел пресс-конфе ренцию.
— Ввиду исключительной важности этих свидетельств они переданы нами в генеральную прокуратуру, — сказал Фуллер и поспешил перейти ко второй части, то есть к предъявлению компромата на Твердохлеба.
Кавказца спешно увели, а на его место подсел благообразного вида мужчина в очках, с аккуратной бородкой, в простой клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Этого Фуллер отрекомендовал сыном репрессированного в 38-м году профессора медицины Богородицкого.
— Мой папа… — начал благообразный и минут пятнадцать со скорбным лицом рассказывал об известных ужасах ГУЛАГа.
Журналисты нетерпеливо переглядывались, теряясь в догадках, чем он кончит и какое отношение все это имеет к выборам губернатора области. В следующие десять минут выяснилось, что папа Богородицкий в 56-м году был реабилитирован и пять лет назад умер своей смертью в возрасте 88 лет. Журналисты зашумели, раздались выкрики: «Ближе к делу!» Сын репрессированного умолк, а Фуллер жестом попросил тишины и, загадочно улыбаясь, произнес с расстановкой:
— А дело в том, господа, что начальником лагеря, в котором содержались профессор Богородицкий и тысячи других наших соотечественников, безвинно пострадавших в страшные годы коммунистических репрессий, был не кто иной, как Иван Петрович Твердохлеб! Есть документы, подтверждающие…
Зал изумленно загудел.
— Минуточку, господа! Я понимаю ваше изумление. Более того, у вас может возникнуть законный вопрос: а тот ли это Твердохлеб, чей сын рвется сегодня в губернаторское кресло? Мы навели справки. Как это ни прискорбно, господа, все сходится. И если вы спросите у нашего уважаемого Петра Ивановича, где был его отец с 1934 по 1941 год, ему нечего будет возразить.
Всего через полчаса после скандальной пресс-конферен-ции в «Мэдиссоне» Павел Борисович Гаврилов приехал на телестудию и потребовал время в прямом эфире, грозя обращением в прокуратуру на председателя телерадиокомпании за распространение злостной клеветы. Перепуганный председатель лично отвел его в студию и дал команду прервать московские передачи для экстренного обращения к избирателям губернатора области. И вот избиратели пьют дома чай и готовятся уже выключать телевизор и идти спать, как вдруг художественный фильм с участием Аль Пачино, который совсем уже приблизился к развязке и осталось самое интересное — узнать, кто же убийца, прерывается, на экране появ-, ляется перепуганная дикторша и предлагает послушать срочное сообщение. Народ в свою очередь тоже пугается, думая, не война ли началась или, не дай Бог, денежная реформа, как вдруг на экране появляется губернатор Гаврилов с гримасой искреннего страдания на лице и начинает нести какую-то ахинею насчет того, что он лично никого не убивал — ни женщину, ни чеченцев и просит поверить ему на слово, при этом клянется Родиной и матерью, а соответствующие документы, доказывающие его невиновность, обещает предоставить сразу после выборов, поскольку времени уже нет, в 12.00 истекает срок всякой пропаганды и агитации. Те, кто за пару часов до этого видел в выпуске новостей пресс-конференцию Фуллера, более или менее поняли, в чем дело, а те, кто не видел, не поняли ни черта и сильно возмущались, что прервали фильм. Когда Гаврилов кончил, и снова включили Москву, там уже шли титры, и кто убийца — осталось неизвестным.
