Светлана Шипунова - Дураки и умники
Собрали и расставили вокруг большого стола более или менее уцелевшие стулья, а Люся концом шторы размазала по столу пыль, чтобы можно было поставить бутылку водки и несколько одноразовых пластмассовых стаканчиков. Свет в кабинете не горел, как выяснилось, потому, что были выкручены все лампочки. Жора спустился на третий этаж, в редакцию «Свободного Юга», зашел в туалет, свинтил там лампочку и в кармане принес ее наверх. Лампочку тут же вставили в настольную лампу, найденную на шкафу, она осветила только угол стола и бутылку, лица же собравшихся оставались в полутьме, и это придавало обстановке дополнительный драматизм. Некоторое время все просто смотрели друг на друга и молчали. Находиться в этих стенах, где прошли, можно сказать, лучшие годы их жизни и где все теперь являло собой унылое зрелище распада и запустения, было тяжело.
— Ну что, — сказал Жора, — помянем еще раз Мастодонта, царство ему небесное, старик сильно переживал, когда «Комсомолец» заглох, он тут столько лет оттрубил…
Выпили и снова помолчали. Все как будто забыли про Зудина, а он сидел тихо в углу, в темноте и наблюдал за происходившим как бы из зрительного зала.
— Эй, а где Зудец? Где этот деятель наш выдающийся? — спохватился Сева. — Он же вроде за нами шел.
— Я здесь, — ответил из угла ЗудйН, по-прежнему оставаясь невидимым, и голос его прозвучал будто откуда-то извне, так что Люся Павлова вскрикнула испуганно: «Ой!» и схватила за рукав Валю Собашникова.
— Вот убей меня, не понимаю, зачем люди лезут во власть? — сказал Валя, рассуждая как бы сам с собой, а на самом деле провоцируя невидимого Зудина. — Ну что хорошего? Вот возьми всех наших первых лиц — какая у них судьба? Масленова возьми. Доживает один, всеми брошенный, затюканный…
— Нашел кого жалеть, — вставил Валера Бугаев. — Он в свое удовольствие пожил, дай Бог каждому, ему ж самое спокойное время досталось — ни переворотов, ни реформ, ничего! А за все в жизни рано или поздно надо платить.
— Верно. Пойдем дальше — Русаков. Этого в самые реформы угораздило, и что? Еле жив остался, говорят, инфаркт и все такое. Кстати, это его и спасло, а то бы загремел в «Матросскую тишину» вместе со всеми.
— Жертва перестройки! — заключил Валера. — Революция пожирает своих детей.
— Ладно, допустим. Дальше кто у нас был? Твердохлеб? Этот реформам, как мог, сопротивлялся. Результат — тот же. Вылетел в 24 часа, потом еще целый год в прокуратуру таскали. Я вообще удивляюсь, что после всего этого он опять туда же стремится, я бы на его месте за три квартала обходил.
— Самолюбие. Отыграться хочет, — высказал предположение Жора. — Вот изберут, а он возьмет и в отставку подаст, скажет: хотел только проверить отношение ко мне моего народа. Спасибо, граждане дорогие, низкий вам поклон и все такое, но разгребать развалины дураков нема! А голоса мои прошу, мол, засчитать в пользу моего молодого соперника господина Зудина Евгения Алексеевича.
Все поглядели в темный угол. Зудин не шелохнулся.
— Подождите, не сбивайте, — сказал Валя Собашников, — я ж по хронологии иду- Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду. После Твердохлеба был Рябоконь, он же Федя-унитаз. Что мы знаем про Федю? Что талдычил он народу про реформы с утра до вечера. И сколько сам продержался? Года полтора, наверное?
— Ну, этот за что боролся, на то и напоролся.
— Тоже верно. Ну кто там у нас остался? Гаврилов? Этого вообще выжали, как лимон, и выбросили. Досиживает последние денечки, пролетит — сто процентов, и кому он потом нужен?
— А правда, ты смотри, ни один областной руководитель с тех пор, как… да, выходит, с тех пор, как Брежнев умер, добром не кончил. Так чего же, спрашивается, они туда лезут? Десять кандидатов!
— Уже девять. Бестемьянов вчера снял свою кандидатуру.
— Ну, девять. Уму непостижимо! Медом там помазано, что ли? Ну, покомандуешь года два-три, но потом же все равно снимут, или срок кончится, а как только снимут, тут уж на твоих косточках только ленивый не попляшет.
— Да и хрен с ними, со всеми, жалеть их, что ли? Ты себя пожалей.
— Я себя и жалею, поэтому в губернаторы, как некоторые, не лезу.
Это начинало походить на какую-то игру. Они сидели и рассуждали так, словно Зудина здесь не было. Хотя он был рядом, и все это знали. Он затаился, молчал и слушал напряженно.
— Вот и наш Женя туда же. Его, понимаешь, наняли и используют, как последнюю проститутку, на сцене плясать заставляют, мороженым торговать, а он, дурачок, думает, что народу это нравится, что народ его за это полюбит.
Зудин почувствовал, что назревает что-то нехорошее. Встать и уйти тихонько, чтобы никто не заметил? Пусть себе треплются, закончат, глянут, а его и нет.
— Жень, ты там не уснул, слышь, чё мы говорим? Ты слушай, Жень. Мы ж тебе добра желаем, в отличие от этих твоих фулеров-шулеров, или как их там? — вглядываясь в темный угол, сказал Валя.
— А забавно будет, если он пройдет, скажи? Губернатор-журналист! Такого еще не было.
— Да какой из него журналист…
— А какой из него губернатор?
Это было уже слишком. Зудин решил, что пора выходить из своего укрытия и принимать бой. Что, если все это спланированная провокация, и если где-нибудь под столом — включенный магнитофон, и они готовят ему какую-то гадость в виде публикации стенограммы этого разговора? Он встал и вышел на середину кабинета, Жора немедленно направил на него лампу, получилось, как в кино на допросе у чекистов.
— Клянись говорить правду и только правду, — строгим голосом сказал Жора.
Зудин поднял вверх руки и попробовал засмеяться.
— Ладно, ребята, может, хватит? У меня утром встреча с избирателями, надо еще подготовиться, отдохнуть, я, пожалуй…
— Э, нет, — возразил Валера Бугаев странно трезвым, злым голосом. — А мы тебе что, не избиратели? Или ты нас считаешь за обслугу, вроде тех дебилов, что на кладбище за тобой притащились? Ты, может, думаешь, что если мы по бедности своей согласились тебя поддержать в этой твоей безумной затее, то ты нас уже купил, запряг и можешь погонять?
— Да вы что, ребята! — Зудин старался казаться добродушным и покладистым. — Ну, мы же с вами свои люди, журналист журналисту брат…
— Ты еще детство пионерское вспомни, — хмыкнула Люся. — Это когда было! Теперь все по-другому, теперь, Женечка, журналист журналисту — волк, — при этих словах она даже зубами клацнула.
— Хочешь честно? — сказал Валя Собашников. — Вот когда ты к нам домой заявился со своим предложением, мы с Валюшкой как подумали? Мы подумали, что у пацана появились кой-какие деньги, откуда — не наше дело, пацан хочет сделать карьеру, для этого ему надо поучаствовать в какой-нибудь выборной кампании, все равно в какой, потому что на победу он не рассчитывает, то есть не может рассчитывать, а просто ему надо посветиться, чтобы его узнали, а лучше, чем выборы, ничего не придумаешь. Так почему бы нам ему в этом деле не помочь, тем более за деньги. Но ты, Женя, замахнулся всерьез, ты, оказывается, решил в выборах не просто поучаствовать, что было бы еще простительно. Ты решил любой ценой победить и стать губернатором нашей области. Мы, конечно, продажные твари, но не настолько. И на власть нам, конечно, глубоко плевать, но только в том случае, если мы ее признаем и хоть немножко уважаем. Но признать губернатором, то есть властью, тебя?
Туг уж Зудин не на шутку испугался.
— Ребята, подождите, вы не поняли, я же хотел… Люся, послушай, ты одна тут трезвый человек, скажи хоть ты им…
— Кто трезвый? Я? Да была б моя воля, я бы тебя своими руками…
— За что?
— За все.
— А зачем своими, — нехорошо засмеялся Жора. — Не женское это дело.
Зудин попятился к двери, но там уже успел встать Коля Подорожный. Остальные, кроме Люси, тоже поднялись из-за стола и придвинулись к Зудину.
— Ну, ладно, я пошла. А вы тут поговорите, — сказала Люся и была немедленно пропущена Колей Подорожным.
Зудин рванулся было за ней, но его схватили. Уже спускаясь по лестнице, где-то между третьим и вторым этажом Люся услышала короткий вскрик и глухой стук, как будто что-то шмякнулось об пол, и, довольная, выбежала во двор Газетного дома, там она задрала голову и взглянула наверх. В одном из окон четвертого этажа горел слабый свет и мелькали быстрые тени.
— Что там происходит?
Люся обернулась и увидела Соню.
— Зудина бьют, — сказала она, как о чем-то, само собой разумеющемся.
— С ума сошли… — сказала Соня и беспокойно оглянулась, но двор был пуст, только из столовой еще доносилось несколько пьяных голосов.
— Пошли, — сказала Люся. — Без нас разберутся.
Глава 28
РАЗОБЛАЧЕНИЕ ТАЙНОГО ЗАМЫСЛА
Фуллер кипел от злости. В 11.00 запись решающего выступления по телевидению, а чертов кандидат куда-то запропастился. То и дело он вызывал к себе кого-ни-будь из штабистов, спрашивал: «Нашли?» и разражался руганью в адрес ни в чем не повинных работников и «этого идиота» Зудина. Когда до записи оставалось каких-то полчаса, а он так и не появился и даже не позвонил, Фуллер понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Он позвонил на студию и попросил перенести запись на неопределенное время, обещав в течение дня уточнить, на какое именно, после чего вызвал к себе в номер некоего Фотькинаи велел ему потихоньку, не вызывая ажиотажа, выяснить в милиции, не было ли в городе минувшим вечером и ночью каких-либо криминальных происшествий с участием кандидатов в губернаторы.
