Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Гругман Рафаэль Абрамович
Так, в мае 1941-го военный трибунал приговорил к расстрелу солдата 8-й бронетанковой дивизии за изнасилование и удушение 27-летней француженки-учительницы, но за аналогичное преступление, совершенное в августе 1942-го на территории СССР, ефрейтора вермахта приговорили всего лишь к восьмимесячному тюремному заключению. Для него военные юристы нашли «смягчающие» обстоятельства. Как ни странно, ими признавались алкогольное опьянение и хорошая «производственная» и бытовая характеристика насильника.
При изучении 232 судебных дел Биргит Бек натолкнулась лишь на два смертных приговора. Сравнивая с тридцатью тысячами смертных приговоров, вынесенных трибуналами вермахта за трусость и дезертирство (основная масса пришлась на два последних года войны), легко сделать вывод, что преступлениям на сексуальной почве трибуналы не уделяли внимание. На Западе таких преступлений было немного, а на Востоке… Ведь сказано приказом Кейтеля, что вермахту разрешается любое насилие: войска «имеют право и обязаны применять… любые средства без ограничения, также против женщин и детей», если это обусловлено войной с партизанами.
По официальной уголовной статистике вермахта до 1944 года за «моральные проступки» (имеется в виду — на сексуальной почве) осуждены 5349 мужчин, из них около 1100 за педерастию и 500 — за педофилию [170]. Немного, учитывая, что с 1939 по 1945 годы вооружённые силы Германии насчитывали более 21 миллиона.
Авторские размышления. В гражданской жизни от семи до десяти процентов женщин и мужчин причисляют себя к приверженцам нетрадиционной сексуальной ориентации. В разные времена общество по-разному к ним относилось, от толерантности и поощрения (древняя Греция, орден тамплиеров) до уголовного преследования и обвинений в государственной измене (в XVI веке это обвинение было выдвинуто против английского короля Генриха VIII Тюдора).
Пытаясь найти объяснение легким победам вермахта, автор вспомнил о древнегреческом философе Ксенофонте и его песне: «Нет сильнее фаланги, чем та, что состоит из любящих друг друга воинов!» [171]
А что, если…? Нет, недостаёт статистических данных, чтобы, поверив мудрости Ксенофонта, объяснить отсутствием педерастов слабость французской армии в 1940-м (к пятой неделе войны половина армии сдалась в плен) или поражения Красной армии в начале войны и, наоборот, объяснить этим победы вермахта на начальном этапе войны. А жаль. Ведь ответ, казалось, лежал на ладони.
Великое кровосмешение народов
Европа — Россию, русские — Европу, немцы — всех, все — немцев!
Закончились старые добрые времена, когда для детопроизводства не надо было прилагать усилий: младенцев приносил аист или их находили в капусте. Технология изменилась. Произошло ли это, когда на смену каменному веку пришёл бронзовый, во времена греко-персидских войн или ещё раньше, когда олимпийские Боги не поделили Елену Прекрасную, сказать трудно (древние архивы не сохранились). Тысячелетиями воинствующие самцы дотошно перемешивали людской генофонд, и, по утверждению антропологов, исследующих человеческие ингредиенты, ныне как минимум одна пятая часть населения земного шара — метисы и их потомки.
«Плодитесь и размножайтесь» — первое напутствие, лёгкое по исполнению, произнесённое в пятый день сотворения мира, когда Всевышний сотворил мужчину и женщину по образу и подобию Своему, и которое евреи, опередив другие народы, зафиксировали в книге Бытие, — пришлась по душе всем. Кто только не обогнал евреев, с завидным усердием и упорством приступив к её выполнению!
Вторая мировая война добавила новых метисов войны — за четыре года оккупации во Франции родилось восемьдесят тысяч немецко-французских детей. Это немецкая статистика. Французские источники говорят о двухстах тысячах детей. Учитывая, что около двух миллионов французских мужчин пребывали в Германии (восемьсот тысяч д’артаньянов — в плену, остальные — на принудительных работах) и в разные периоды войны во Франции находилось одновременно от четырёхсот тысяч до миллиона немцев, выполнявших за арамисов мужскую работу, то немецкая производительность большой не покажется. Во Франции возник дисбаланс мужского и женского населения, число женщин детородного возраста превосходило число мужчин в отношении пять к трём, и солдаты вермахта охотно заполнили место д’артаньянов и арамисов на рынке сексуальных услуг. Эта ситуация знакома всем странам, участвовавшим в битве народов: в каждой, отправившей мужей в армию, наблюдался демографический дисбаланс, и женщины детородного возраста — француженки, немки, русские, польки — остро чувствовали нехватку мужчин и восполняли её кем бог послал.
Но по сравнению с советской Россией (в недавние времена это слово включало Украину, Белоруссию и Прибалтику), двести тысяч немецко-французских младенцев — сущие пустяки. В России только за первый год оккупации к сентябрю 1942-го родилось полтора миллиона метисов — докладывал в Берлин генерал-полковник Шмидт. Рейхминистр Розенберг не поверил донесению, лично перепроверил и убедился в его правдивости. Возник сразу же вопрос: что делать с новыми немцами? Но фронт вскоре покатился на запад, и русско-немецкие малыши стали забытыми детьми вермахта. Их русскоговорящие матери, из-за сталинского запрета абортов незнакомые с французским словом préservatif (от позднелатинского — praeservo), нажили проклятья и униженья.
В скандинавских странах сексуальных ограничений для немецких солдат не было. Нацисты приветствовали интимные связи немецких солдат с норвежскими женщинами, которые, как и все народы Северной Европы — голландцы, финны, шведы, латыши, эстонцы, ирландцы, англичане и северные французы, — принадлежали к нордической расе (в середине XIX века сочинители расовых теорий назвали её арийской).
Ведомство Гиммлера, желая приумножить количество детей «хороших кровей», в Норвегии открыло специальные приюты Lebensborn («Источник жизни»), в которых высокопородистые девушки, подхватив нежелательную (внебрачную) беременность, анонимно рожали детей и передавали для усыновления или удочерения в Германию. По данным журналистки Эббы Дрольсхаген (Ebba Drolshagen), изучавшей проблемы европейских «детей войны» (на неё ссылаются Вилкс и Тэсс), в Норвегии насчитывается около восьми тысяч «забытых детей вермахта» (это те, кто был официально зарегистрирован). Хотя на самом деле, считают историки, их раза в полтора больше, так как не все женщины отдавали детей в приюты. По другим «расово благополучным странам» документация не велась, и цифры, которые приводят Вилкс и Тэсс, ссылаясь на исследования скандинавов, не впечатляют: в Дании вклад вермахта в повышение рождаемости составил шесть тысяч малышей, в Бельгии — сорок тысяч, в Голландии — пятьдесят. Впрочем, не надо забывать о населении этих стран, в которых особо не разгуляешься: датчан менее пяти миллионов, голландцев — в два раза больше.
После войны во многих западных странах на истинных или мнимых пособников оккупантов обрушился самосуд. Только во Франции «патриоты» расстреляли около десяти тысяч француженок, вся вина которых состояла в том, что они делили постель с оккупантами. Не все были профессиональными проститутками. Одни, оставшись с детьми, без мужей, находившихся в лагерях военнопленных или выполнявших трудовую повинность на заводах рейха, когда начались перебои с продуктами и была введена карточная система, вынужденно «выходили» на улицу и, торгуя телом, зарабатывали продукты питания; женщины кормили детей, сожительствуя с немецкими офицерами. Когда нет возможности приобрести еду, временная проституция оказывалась спасением. Но были и молодые женщины, скрупулёзно выполнявшие заповедь «плоди и размножайся» (а куда деться, если детородные годы уходят, а портосы и арамисы в плену!), были и желавшие жить в соответствии с возрастом и, пока играют гормоны, ни в чём себе не отказывать.
