Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.
Вассалы Гитлера тоже узнали удары Красной Армии. Лихо грабили Одессу румыны. Еще недавно газета: «Тимнул» печатала статьи президента румынской академии наук Симиенеску, который уверял, что «потомки древних дакорумын обитают на всем пространстве от Тиссы до Волги». Но вот заговорили русские орудия, показались Т-34, и «потомки древних дакорумын» драпанули. Когда наши войска окружили 5-ю румынскую дивизию, соотечественник академика, Симиенеску генерал Стонеску устроил совет: румыны обсуждали, что им делать. Некоторые предлагали вступить в драку с немцами и, «сражаясь против немцев, пробиться с боем в Бухарест». Где их «великая Румыния от Тиссы до Волги»? Битые полковники мечтали об одном: о Бухаресте. Но дакорумынам пришлось пойти на самый банальный выход: сдаться в плен.
На этот раз не произошло ничего непредвиденного, и Гитлер не может свалить вину на ранние морозы. Зима в этом году пришла с запозданием. Немцы тщательно готовились к зимней кампании. С весны они начали взламывать сундуки Европы. Они обстригли народы, как стригут овец. Они создали мощные укрепления: сгоняли наших колхозниц и заставляли их рыть рвы, строить дзоты. Попрежнему девять десятых немецкой армии сражаются в России. Командует германскими армиями несменяемый главнокомандующий: Гитлер. Что он может сказать в свое оправдание? Он глухо бормочет «о местных успехах русских». Он уверяет фрицев, что окруженные под Сталинградом немецкие дивизии «оставлены в тылу у противника». Что думают окруженные фрицы — эта «колбаса в котле», слушая по радио подобные утешения?
Мы знаем силу немецкой армии, выучку ее офицеров, механическую дисциплину ее солдат. Если немецкая армия отдает территорию, которую она с таким трудом завоевала, значит, она не может ее удержать, значит, ее гонит более сильная армия.
Пушкиным рождаются и Пушкиным становятся. Если бы Пушкин не впитал в себя всего богатства человеческой культуры, если бы он не учился на греческой литературе, на классиках Франции, на стихах Державина, на русском эпосе, он не стал бы Пушкиным. В 1917 году мы не умели управлять государством. В 1927 году мы не умели изготовлять самолеты. В 1941 году мы не умели воевать. У нас была военная подготовка, хорошие кадры, идеалы, мужество, выносливость. Но у нас не было боевого опыта. Мы жили до того мирной жизнью. На нас напали профессиональные вояки: война для немцев была единственным содержанием жизни. Нам пришлось учиться воевать воюя. Теперь на Дону мы видим первые плоды науки. Наши части окружают крупные части противника. Наши танки идут по его тылам.
У немцев есть много военных достижений: они хорошо вооружены, они давно воюют, они привыкли беспрекословно повиноваться. Но на войне, кроме вооружения и солдатских добродетелей, нужно обладать еще одним оружием: идеалом, возвышенной целью, которая закаляет сердца и которая ведет даже тишайших людей на приступ. Нет у немцев идеалов, нет у них возвышенных целей. Они сражаются во имя грабежа, и не удивительно, что когда наконец-то на них двинулась хорошо вооруженная, дисциплинированная, обстрелянная и преисполненная великих идеалов армия, они начали отступать.
Каждый советский воин знает, за что он воюет. Под Сталинградом танкисты-гвардейцы части подполковника Попова за полчаса до боя прочитали дневник немца Фридриха Шмидта, истязавшего русских девушек. Командир орудия Коробков на ходу слушал последние строки. Он сказал: «Сейчас мы с ними сосчитаемся…» Вскоре после этого тысяча немцев заплатила за Фридриха Шмидта. Экипаж Пилецкого, получив 42 попадания, из них два сквозных, не оставил поля боя. Раненые танкисты продолжали уничтожать немцев: кровь замученных сестер застилала собственную кровь. Тяжело раненный старшина Кравченко продолжал ремонтировать танк: он помнил об Украине. Что может сдержать Красную Армию, когда позади полтора года горя, когда впереди Украина, Белоруссия, родные, победа?
Гвардии капитан Ковальский мне пишет: «По старинному казацкому преданию, чужеземный конь, попивший воды из Дона, вздуется. Немцы попили донской воды. Они не вздуются, они лопнут».
Красная Армия идет вперед, потому что она — армия-освободительница. Вот письмо рабочего Сталинградского тракторного завода Ф. Т. Назарова, освобожденного из плена нашими бойцами: «3 ноября я попал в плен к немцам. Они нас направили на станцию Чир. Там три тысячи гражданских пленных были в лагере, оцепленные проволокой. Под дождем, потом на морозе, без крыши мерзли старики, женщины, дети. Иногда дети, замерзая, подходили к палаткам немецких солдат, но палачи их отгоняли прикладами. 8 ноября всех послали на земляные работы. А. В. Киселенко сказал, что он не может работать по старости лет. Его забили палками. Потом нас повезли в Калач. Один немец убил много людей, говоря, что они плохо работают. Он просил коменданта: „Дай еще“. Ему выдавали людей, а он расстреливал. Комендант избивал палкой женщин. Это было в шести километрах от Калача, в Березовике. Работали, кроме женщин, дети, даже девятилетняя девочка».
Уцелевших женщин, детей видели красноармейцы… Что могло после этого их удержать? Есть гнев, который пробивает любую броню, прогрызает любую оборону.
Мы долго ждали этого часа. Мы мечтали о нем, увидев впервые пепел Истры. Нам были суждены еще горшие испытания. Но и в дни безрадостного лета мы знали, что придет час возмездия. Теперь мы подходим к вратам судилища. Впереди еще много испытаний. Но то, что происходит на Кавказе, на Дону, под Сталинградом, — начало возмездия.
10 января 1943 г.
Облава
«Для германца война — это охота. Мы окружаем русских и потом выкуриваем их. Дорогая Эльза, это очень весело», — так писал в августе унтер-офицер Конрад Шиллер. Теперь он валяется мертвый в снегу. «Охотники» превратились в зверей.
Остатки двадцати двух вражеских дивизий агонизируют под Сталинградом. Немцы пришли к Волге, соблазненные рассказами о поживе. Им грезились соболя, сказочные колосья, огромные осетры, молочные реки и кисельные берега. Они долго шли. Они пришли к смерти.
В конце ноября немецкое командование еще скрывало от своих солдат катастрофу. Отпускники еще уезжали в Германию. Отъехав на двадцать километров, они возвращались и, перепуганные, бубнили: «Мы с передовой попали на передовую».
Генерал-лейтенант фон Габленц писал своей супруге: «Дорогая Вита! Как всегда, когда я задумываюсь, я больше всего вспоминаю тебя. Мы переживаем здесь большой кризис, и, как всегда, неизвестно, чем это кончится. Положение в общем и целом настолько критическое, что, по моему скромному разумению, дело похоже на то, что было год тому назад под Москвой».
Фон Габленц не делился с фрицами своими опасениями: фрицы не Вита. О происшедшем солдаты узнали по супу. Когда фриц услышал зловоние, шедшее от миски, он взволнованно залопотал: «Что это?» Офицеры объяснили: «Конина». Но солдат Бернгард Шульцо ответил: «Во-первых, это не конина, а собака. Конину едят господа офицеры. Во-вторых, теперь все ясно — мы попали в котел…»
Германское командование возлагало надежды на транспортную авиацию. На аэродроме в Морозовском находилось свыше двухсот «Ю-52». Они подбрасывали осажденным боеприпасы и горючее. На аэродроме в Тацинской находились самолеты для перевозки продовольствия. Каждая машина брала две тонны хлеба. Немецкие летчики уютно расположились в Тацинской. Пленный летчик Пауль Шен, облизываясь, вспоминает: «Мы пили водку, играли в карты. Командование открыло в Тацинской публичный дом с пятнадцатью девушками…» Потом его голос становится грустным: «Но каждый день мы недосчитывались многих. Ваши истребители и ваши зенитчики работали великолепно. Мы боялись вылетать. Один летчик кричал, что у него болят зубы, и он не может лететь. Но зубы у него не болели. У него болело сердце, — и он предчувствовал, что его собьют…» Каждый день падали, как камни, десятки «Ю-52». Все тоньше и тоньше становились ломтики хлеба, выдаваемые фрицам. Потом части Красной Армии захватили аэродромы в Морозовском и в Тацинской.
Немецкие генералы поддерживали своих подчиненных рассказами о дивизиях, которые фюрер послал на выручку окруженных… В начале декабря генерал фон Паулюс объявил, что семь немецких дивизий движутся от Котельникова на Сталинград. Фрицы ждали и не дождались. Тогда командование заявило, что окружение будет прорвано не позднее 22 декабря: «К нам едет танковая армия генерала Гоодта. Рождество мы будем справлять с ними». Но вот подошло 23 декабря, фон Паулюс объявил, что генерал Гоодт не пришел и не придет: фюрер направил генерала Гоодта на Средний Дон, где русским удалось прорвать фронт. Генерал фон Паулюс пояснил, что ждать придется долго — может быть, два месяца, может быть, и три.
Настал сочельник. Нельзя сказать, чтобы он был для окруженных веселым. Правда, по случаю праздника каждый фриц получил вместо ста — триста граммов хлеба. Но вместо подарков командир 230-го полка 76-й пехотной дивизии, подполковник Гайнце, преподнес фрицам рождественский приказ. Подполковник сообщал, что с каждым днем увеличивается число перебежчиков. Подполковник грозил суровыми карами. Сглотнув праздничные триста граммов хлеба, фрицы слушали и вздыхали. Может быть, они вспоминали недавнее прошлое? Фрицы 71-й дивизии пожаловали к Сталинграду из Реймса, Еще весной они лакали шампанское. Фрицы 371-й дивизии приехали из Безансона. Эти могли вспоминать монбельярскую колбасу.
