Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.
Настал сочельник. Нельзя сказать, чтобы он был для окруженных веселым. Правда, по случаю праздника каждый фриц получил вместо ста — триста граммов хлеба. Но вместо подарков командир 230-го полка 76-й пехотной дивизии, подполковник Гайнце, преподнес фрицам рождественский приказ. Подполковник сообщал, что с каждым днем увеличивается число перебежчиков. Подполковник грозил суровыми карами. Сглотнув праздничные триста граммов хлеба, фрицы слушали и вздыхали. Может быть, они вспоминали недавнее прошлое? Фрицы 71-й дивизии пожаловали к Сталинграду из Реймса, Еще весной они лакали шампанское. Фрицы 371-й дивизии приехали из Безансона. Эти могли вспоминать монбельярскую колбасу.
Шли дни. Шли недели. Немцев гнали от Среднего Дона к Северному Донцу, от Котельникова к Сальской степи. Хотя среди окруженных было чрезвычайно мало румын, чванливые немцы хотели взвалить вину на своих «союзников». Лейтенант Курт Гофман писал в дневнике: «Румыны бегут без оглядки. Их офицеры своевременно смылись под предлогом совещания. Они попрошайничают. И с таким сбродом мы должны победить!» Румыны из 1-й кавалерийской дивизии бродили, как беспризорные.
Немцы сожрали румынских коней, а румынских конников загнали в немецкие пехотные полки. Но от этого дела фон Паулюса не улучшились.
Настала зима. Как известно, зимой многие немцы замерзают по вине природы. Под Сталинградом фрицы стали замерзать сознательно — по своей вине. Из осажденного лагеря вывозили раненых, и фрицы, замерзая, надеялись на спасение. 4 января генерал Иенеке, командующий 371-й пехотной дивизией, подписал следующий приказ: «Обмораживания второй и третьей степени увеличиваются с угрожающей быстротой. Во многих случаях установлено, что они связаны с умышленным самоувечением. В нашем положении долгом каждого солдата является защита себя не только от русских, но и от холода, поскольку это хотя бы в малейшей степени зависит от него… В дальнейшем обмораживание второй степени и легкие случаи обмораживания третьей степени должны подвергаться лечению в частях. Прием в госпитали и эвакуация из крепости будут производиться исключительно по заключению армейского врача. Во всех случаях обмораживания нужно тщательно выяснить, не надлежит ли предать обмороженного суду… Мне доподлинно известно, что из боевого состава выбывает от 20 до 30 процентов солдат в результате обморожения. Мы находимся в окружении, и естественно, что командование не может нас снабдить теплым обмундированием и строительным материалом. Настоящий приказ довести до сведения, а потом уничтожить». Приказ генерала Иенеке был обнаружен на замерзшем немце. Мы предоставляем генералу судить, случайно ли замерз этот фриц или предумышленно.
Все туже становится немцам с транспортными самолетами. 28 декабря летчик обер-фельдфебель Оскар Пауст еще пьянствовал в монмартрском кабачке. У него была тихая профессия: он возил немецких офицеров из Берлина в Париж и назад. Вдруг бедного Оскара отправили в Сальск. Вечером обер-лейтенант Дитморск сказал ему: «Вы сейчас полетите в окруженную группировку с хлебом». Напрасно Оскар Пауст докладывал, что он не привык к таким полетам, ему говорили: «Скорее!» Что же, он привез хлеб, но не фрицам, а русским: он сделал вынужденную посадку.
Немцы отощали. Недавно из окруженной территории выбралась колхозница Евдокия Сучкова. Она рассказывает: «Немцы мою кошку съели». Фрицы больше не прислушиваются к гудению самолетов. Их интересует мяукание. Сверхчеловеки, мечтавшие о завоевании Европы, перешли на кошатину.
Пленный Бернгард Шульце говорит: «Ефрейтор Альбрехт был силачом, а теперь он не может поднять винтовку…»
Голодных фрицев пожирают голодные вши. Конрад Лассан объявляет: «В последний раз я был в бане в Данциге…»
Части Красной Армии не дают окруженным покоя. Они врезаются в лагерь осажденных. Они сжимают кольцо. Идет облава на немецкого волка.
«Мы бы капитулировали, но нам не позволяют», — говорят солдаты. Окруженная под Сталинградом немецкая группировка — это как бы макет гитлеровской Германии. Германия тоже не сдается: она отвыкла от мыслей и привыкла к тупому повиновению. Ее нужно окружить, а окружив, взять. Ее можно взять не посулами, но оружием, и только оружием.
Немцы в окружении остаются немцами. Они заставляют умирающих военнопленных подносить на передний край боеприпасы. Они выгнали из хат русских женщин и детей. «Нас ненавидят за то, что мы родились немцами», — пишет лейтенант Курт Гофман. Нет, мы их ненавидим за то, что они сделали. Есть русская поговорка: «Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что он овцу съел».
Десятки тысяч немцев еще сопротивляются в Сталинграде. Гитлер обрек их на верную смерть. Гибель этих людей поучительна. Они умирают далеко от своей родины. Они пришли к Сталинграду как завоеватели, как грабители, как палачи. Они все уничтожали на своем пути. Им казалось, что они подошли к торжеству. Им казалось, что в их жадных руках богатства мира. Теперь они охотятся за кошками и мечтают о воронах. Но уже ничто не спасет ни окруженную армию, ни Гитлера. Слишком долго волки рыскали по вашей земле. Слишком много горя изведал наш народ. Теперь началась облава.
17 января 1943 г.
Путь свободен
Прошлой осенью немецкая газета «Берлинер берзенцейтунг» писала: «Мы возьмем Петербург, как мы взяли Париж». Немецкие колбасники самообольщались. Разве они взяли Париж? Они вошли в Париж, как входит приезжий в гостиницу: предатели распахнули перед ними двери. Немецкие колбасники ошиблись: Ленинград не гостиница для фрицев. Обер-лейтенанты тогда гадали, где они разместятся. Одни говорили: в Зимнем дворце, другие: в «Астории». Их разместили в земле.
Ленинград больше чем город: это гордость России. В нем дерево стало гранитом. В нем Русь стала Россией. Я не знаю другого столь прекрасного города. Только великий народ мог его создать. Все в нем едино — камень и вода, туманы и метели, поэзия и труд. Есть ли на свете человек, который не слыхал о Невском проспекте? Как огромный корабль, который пересекает ночь, вошел Ленинград в историю. Понимали ли презренные эсэсовцы, на что они посягнули?
Ленинград не знал ноги завоевателей. Из Петербурга русские диктовали мирные условия сраженному Берлину. В Петербург приезжали немецкие колбасники, немецкие цырюльники, немецкие костоправы. Они кормились с русского стола. Но когда в 1918 году двинулись на Петроград немецкие генералы, их остановили питерские рабочие. Так в боях за неукротимый город четверть века тому назад родилась Красная Армия.
В немецком военном учебнике сказано: «Ленинград не защищен никакими естественными преградами». Глупцы, они не знали; что Ленинград защищен самой верной преградой: любовью России.
Кого только ни посылал Гитлер на приступ непобедимого города? Под Ленинградом побывали и горные егеря, и эсэсовские дивизии, и полицейские отряды, и телохранители Гитлера, и «Голубая дивизия» испанцев, и финны — все босяки Европы, все «ассы» Германии. Свыше года Красная Армия отбивала атаки врага. Знают ли немецкие вдовы, что такое Синявино?
За Ленинград сражались все народы России: русский Василий Никулин, украинец Петр Хоменко, грузин Джикия, узбек Рахманов, еврей Спринцон, татарин Гинатулин. Об их подвигах когда-нибудь напишут томы. Сейчас мы коротко скажем: они отстояли Ленинград.
Я расскажу об одном безвестном герое. Сыну банщика из города Пушкин, Жене Олейникову, было восемь лет. Женя бросил «лимонку» в машину, где сидел немецкий генерал. Немецкий солдат схватил мальчика и головой ударил его о дерево, размозжив череп. Отца и мать Жени немцы расстреляли, дом сожгли. Но великое чувство, которое заставило восьмилетнего мальчика швырнуть гранату, палачи не сожгли и не смогли сжечь. Любовь к родине вдохновляла защитников Ленинграда. Трижды раненный Петр Хоменко в рукопашном уложил одиннадцать немцев. Семь летчиков приняли бой против семидесяти самолетов противника. Под Ленинградом немцы узнали, что такое гнев России.
Немцы терзали прекрасный город бомбами и снарядами. Они хотели взять его измором. Прошлая зима была для жителей Ленинграда страшной. Не было света, не было воды, не было дров, не было хлеба. Старшина Степан Лебедев показал мне письмо от своего двенадцатилетнего сына, Мальчик писал: «Папа, ты, наверно, знаешь, что зима у нас была очень тяжелая. Я тебе пишу всю чистую правду, что мамочка умерла 14 февраля. Она очень ослабла, последние дни не могла даже подняться. Папа, я ее похоронил. Я достал салазки и отвез, а один боец мне помог, мы до ночи вырыли могилу, и я пометил. Папа, ты обо мне не беспокойся, у нас теперь полегчало, я крепкий, учусь дома, как ты приказал, и работаю. Мы помогаем на ремонте машин. А Ленинград они не взяли и не возьмут. Ты, папа, счастливый, что можешь бить их, ты отомсти за мамочку…» Я переписал это письмо. А потом я заглянул в глаза старшины Степана Лебедева. Они горели суровым огнем. И я понял: это — глаза России. Мы не забудем муки, пережитые Ленинградом. Мы скажем о них, когда настанет час суда.
