Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Во время болезни Вильсон обычно диктовал свои письма и распоряжения стенографисткам или первой леди. 26 января он продиктовал большое письмо сенатору Хичкоку. Это был ответ на очередной призыв реально посмотреть на ситуацию и занять более конструктивную позицию в отношении сенатских оговорок. Письмо Вильсона хоть и было мягким по тону, по сути отражало все ту же позицию президента. Он говорил сенатору, что «любые оговорки и резолюции, утверждающие что “Соединенные Штаты не принимают на себя обязательств по той или другой статье с оговорками до тех пор или кроме”, охладят наши отношения со странами, с которыми мы собираемся совместно осуществить грандиозное мероприятие по обеспечению мира». Повторялись слова о «долге и чести» и о том, что «крайне важно не создавать впечатления, будто мы собираемся уйти от обязательств» 159. Все это звучало хорошо и красиво, но никак не приближало к компромиссу, которого требовали от президента со всех сторон.
Между тем 19 марта 1920 года состоялось повторное голосование резолюции о ратификации мирного договора в Сенате. Все проходило по той же схеме, что и четыре месяца назад. Окончательный вариант сенатских оговорок не претерпел существенных изменений. Всего на тот момент в Сенате числилось 49 сенаторов-республиканцев и 47 демократов. 12 из них отсутствовали или воздержались при принятии решения. Голоса остальных 84 сенаторов распределились следующим образом: 49 поддержали ратификацию с оговорками, а 35 выступили против. Как и в предыдущий раз, для ратификации не хватило семи голосов. Демократы снова раскололись. 21 из них выступил за ратификацию, а 23 — против, проголосовав вместе с 12 «непримиримыми» республиканцами, которые при любом раскладе не поддерживали договор с Уставом. Сенатор Лодж, как и в первый раз, голосовал за ратификацию с оговорками, а сенатор Хичкок, следуя инструкциям Вильсона, — против. После голосования один из «непримиримых» республиканцев пошутил: «Мы всегда можем положиться на г-на Вильсона. Он ни разу не подвел нас. Он использовал всю свою власть, чтобы провалить договор, потому что мы не ратифицировали бы его в той форме, которой ему хотелось» 160. Это было правдой. На заседании присутствовали два представителя Администрации, которые сделали все возможное, чтобы необходимое количество демократов проголосовали против ратификации. В истории, однако, главным противником договора навсегда остался сенатор Кэбот Лодж. Все последующие годы, вплоть до своей смерти, он постоянно оправдывался, объяснял, как все происходило на самом деле, но это не изменило исторического вердикта.
Почему же так получилось, что мирный договор и Устав Лиги Наций, которые в целом приветствовались абсолютным большинством американского общества и истеблишмента, не были ратифицированы Сенатом? Дело в том, что впервые на американской почве открыто столкнулись два различных мировоззрения. Одно из них отражало старые, традиционные ценности, завещанные американскому народу еще отцами-основателями Соединенных Штатов. Они включали в себя два основных положения. Во-первых, полный суверенитет страны, получившей свободу в результате войны за независимость с бывшей метрополией. В качестве своего рода «довеска» к этому суверенитету американцы получили подозрительное отношение ко всему британскому. Неплохо знавший американцев Редьярд Киплинг вполне обоснованно утверждал, что кроме Англии, «для американского оратора нет иной страны для попрания» 161. Спокойно относиться к тому, что Британская империя (что в сознании большинства американцев было равнозначно Англии) получит шесть голосов в Ассамблее Лиги Наций, тогда как у Америки будет всего один, американцы не могли. При этом обостренное восприятие собственного суверенитета и подчеркнутой независимости от Великобритании парадоксальным образом уживалось в сознании американцев с пониманием общности не только языка, но и культурных традиций с бывшей метрополией. Во-вторых, те же отцы-основатели постарались закрепить в американском сознании мысль о том, что «Америка для американцев», подразумевая под этим не только собственную страну, но и все Западное полушарие (доктрина Монро). Сенаторы защищали при ратификации именно эти, традиционные для Соединенных Штатов ценности. Большинство их оговорок, как убедительно показал в письме Клемансо полковник Хауз, не несли каких-либо принципиальных изменений к договору, а лишь подчеркивали то, что было свято для привычного взгляда американцев на окружающий мир.
Взгляды Вильсона и его сторонников не разрушали окончательно это традиционное мировоззрение, но означали движение в опасном направлении. Участие в любой межгосударственной организации, тем более в такой всеобъемлющей, как Лига Наций, означает частичную утрату национального суверенитета. Подобная организация не может строиться иначе, как на согласованных между всеми участниками принципах, развивающих и формирующих международное право. Именно этот подход и отстаивал Вильсон. Но Америка оказалась не готова к таким переменам. Национальное право до сих пор во многих случаях превалирует в США над правом международным. Что уж тогда говорить о событиях вековой давности! Другое дело, что оговорки Сената не содержали прямой угрозы для нормальной работы Лиги Наций. Однако они всегда могли стать таковыми. В этой связи непонятно было, как отнесутся к американским оговоркам другие члены Лиги. После выступления Грея большинство европейских политиков отказывались публично делать на сей счет какие-нибудь заявления, не желая оказывать влияние на ход дебатов в США. Принято считать, что для европейцев желательность участия Америки в Лиге Наций перевешивала возможные негативные последствия сенатских оговорок 162. Но говорить об этом с полной уверенностью, конечно же, нельзя. В самих Соединенных Штатах часть сенаторов опасалась, что принятие Устава без оговорок приведет к неизбежному перераспределению власти в пользу исполнительной. Компромисс между традиционалистами и интернационалистами в Америке был возможен, но для этого кто-то должен был уступить. Или традиционалистам надо было воспринять веление времени и допустить некоторую модификацию старых представлений, или интернационалистам следовало понять озабоченность своих оппонентов и принять их оговорки, с тем чтобы в дальнейшем они были устранены или сглажены уже в процессе деятельности Лиги Наций. Позиции интернационалистов, конечно, были серьезно ослаблены болезнью президента, плохо владевшего ситуацией. При таком раскладе сенаторы не были настроены идти на уступки и выдержали свою позицию до конца.
Надо помнить и то, что в ноябре 1920 года в Америке ожидались президентские выборы. Обе стороны понимали, что мирный договор и еще больше Устав Лиги Наций станут главными предвыборными темами. Вильсон, как ни странно, продолжал верить, что избиратели поддержат его подход к международным проблемам, а республиканцы рассчитывали, что стремительно терявший популярность недееспособный президент позволит их кандидату вернуться к власти после восьми лет пребывания демократов в Белом доме. Расчет республиканцев оказался верным. Их кандидат Уоррен Гардинг обошел демократа Джеймса Кокса более чем на семь миллионов голосов. Свои выборы проиграли и многие из поддерживавших Вильсона губернаторов, сенаторов и конгрессменов. Идея Лиги Наций в Америке была окончательно похоронена. После этого Соединенным Штатам оставалось сделать то, что Вильсон называл «немыслимой задачей» 163, — заключить свой, отдельный мирный договор с Германией. США сделали это в августе 1921 года, подписав сепаратный мирный договор. Из него были изъяты все статьи, касавшиеся Устава Лиги Наций, а в остальном текст договора мало отличался от Версальского.
Между тем 10 января 1920 года Лига Наций была официально объявлена созданной. Это случилось в тот день, когда вступил в силу Версальский мирный договор после ратификации его Германией (9 июля) и четырьмя главными союзниками — Великобританией (25 июля), Италией (7 октября), Францией (12 октября) и Японией (27 октября). 10 января итальянский и японский протоколы ратификации были переданы стране-депозитарию — Франции 164. Подписание протокола ратификации прошло в отдельной комнате, в скрытой от посторонних наблюдателей обстановке. После подписания Клемансо пришлось пожать руку германскому представителю. «Я плюнул на это место, чтобы отметить его», — признался французский премьер Ллойд Джорджу 165. Как и предусматривалось Уставом (статья 5, пункт 3), президент Вильсон в тот же день объявил о созыве первого заседания Совета Лиги. Это заседание состоялось спустя шесть дней, 16 января в Париже, в Часовом зале министерства иностранных дел Франции на Кэ д’Орсе (изначально великие державы договаривались, что первое заседание Совета пройдет осенью 1919 года в Белом доме). Открывал первое заседание Леон Буржуа. Он представлял в Совете Францию и председательствовал на этом историческом собрании. В качестве почетных гостей на нем присутствовали глава Форин Офис лорд Керзон, оказавшийся в те дни в Париже, и бывший глава Форин Офис Эдуард Грей, специально приехавший на открытие организации, для создания которой он так много сделал. Среди почетных гостей были министр иностранных дел Бельгии Поль Иманс и премьер-министр Греции Элефтериос Венизелос. Англию в Совете представлял Артур Бальфур, Италию (с мая) — бывший премьер-министр Томмазо Титтони, а Японию (с октября) — бывший министр иностранных дел Исии Кикудзиро. Остальные страны были представлены на уровне послов во Франции. На этом заседании случился один прецедент, оказавший большое влияние на дальнейшую работу Совета Лиги. Генеральный секретарь Лиги англичанин Эрик Драммонд до тех пор рассматривался всеми как технический руководитель новой организации. Поэтому он сам сел среди экспертов и секретарей. Но Буржуа пригласил Драммонда занять место среди членов Совета. Многие восприняли это с удивлением и решили, что так будет только на первом заседании. Однако Драммонд сумел быстро завоевать всеобщее доверие и в дальнейшем стал одной из ключевых фигур Лиги Наций, оказывавшей значительное влияние на работу ее Совета и Ассамблеи. На первом заседании в Париже звучали торжественные речи и добрые пожелания, но в целом мероприятие прошло гораздо скромнее, чем можно было ожидать. Отказ США ратифицировать Устав Лиги снизил интерес к ее официальному открытию. В газетах стали появляться статьи, что без Америки из идеи Лиги Наций может ничего не выйти. Все, конечно, надеялись на успех, но связывали его с непременным американским участием.
