Диана Этхилл - Писатели и издатели
<…>
Когда же в 1984 году Видиа действительно от нас ушел, причем без всяких объяснений и предупреждений, я прекрасно поняла почему. Он пришел к выводу, что золотая пора издательства «Андре Дейч» прошла. И это была правда. Из-за экономического кризиса и сокращения тиражей такие издательства, как наше, стали нежизнеспособными. Андре потерял былой пыл и азарт. Свое решение продать фирму, почти совпавшее по времени с уходом Видиа, он объяснял тем, что книгоиздательством теперь заниматься «не весело», к тому же здоровье его резко ухудшилось. Под руководством Тома Розенталя фирма просуществовала еще десять лет, постепенно клонясь к закату. Как раз в те времена, когда Видиа окрестили романистом из Вест-Индии, Том возглавлял «Зекер энд Варбург», и его появление у нас в издательстве не могло заманить Видиа обратно. <…>
Уход Видиа меня не разозлил, не удивил и не обидел, разве что я волновалась за Андре.
Найпол поступил, как считал нужным; мы, судя по всему, застали его лучшие времена. И когда много лет спустя Мордехай Рихлер (с него история началась, им и закончится) рассказал мне, что встретил Видиа и его новую супругу и что они «чудесно» смотрятся вместе, я искренне за них порадовалась.
Норман Мейлер
Шпионское искусство
Мысли по поводу литературы
Бестселлеры
Неуемная жажда коммерческого успеха немного во мне поутихла, и теперь я готов поделиться некоторыми соображениями на эту тему.
Если вы принимаетесь за книгу с единственным желанием — породить бестселлер, вас ждет то же разочарование, какое испытывает человек, женившийся по расчету и обнаруживший полное отсутствие любви. Когда какой-нибудь «скромный автор бестселлеров» сумеет наконец пробиться на прилавки, он тут же возомнит, будто создал шедевр — так человек, не обретя любви (и денег), будет считать брак по расчету блестящей партией.
В идеале (а чем старше мы становимся, тем сильнее стремимся к идеалу) нужно писать лишь о том, что действительно волнует. Другим это может быть интересно или нет, но, если вы ищете собственный путь к успеху, не нужно становиться солидным писателем. И напротив, если вы хотите изучить все тонкости жанра, лучше от настоящей литературы держаться подальше. Хорошая книга способна отравить то удовлетворение собой, какое испытывает автор, только что закончивший очередной бестселлер. Не думаю, что Джеки Сьюзан[5] засыпала с томиком Рильке под подушкой.
В наши дни монументальные сюжеты характерны, в основном, для бестселлеров. В них по сорок-пятьдесят персонажей, а события растянуты на несколько десятилетий, а то и столетий. В них мы находим мировые войны и потрясения, в корне изменившие жизнь нескольких семей. И все это для того, чтобы повествование не стояло на месте. Еще одна особенность бестселлеров — в них, как правило, нет ничего нового. Хорошие писатели выбирают сюжеты попроще. С такими сюжетами ты, по крайней мере, можешь быть уверен, что в твоих книгах есть художественная правда. И это разумно. Как-никак, делаешь благое дело, а не занимаешься порчей культуры. Разумеется, с крупным сюжетом работать сложнее. Из современных писателей только Гарсиа Маркес может осилить полсотни персонажей и пару-тройку десятилетий. «Сто лет одиночества» — потрясающая книга. Но как ему это удалось — не знаю. В моем египетском романе[6] у меня ушло десять страниц на одно только описание излучины Нила.
Не стоит думать, что я пишу обо всем этом ради коммерческого успеха книги. Такой прием, как правило, не работает. Один из критериев настоящего бестселлера — честность: это должна быть лучшая книга, которую автор способен породить на данный момент. Автор должен верить в свой труд. Во многом именно эта вера и делает книгу бестселлером. Стивен Кинг в начале своего творческого пути писал удивительно неумело и скучно, однако читателей подкупала его искренность. Она сквозила в каждой неуклюжей строчке. Успех плохой литературы сродни успеху фастфуда.
Надо сказать, за эти годы стиль Кинга улучшился. Как, вероятно, и вкус его читателей, хотя в этом я не столь уверен.
Главный закон бестселлера — щедро сдабривать историю новыми подробностями. Но только осторожнее! Сюжет — это наркотик. Автор может полностью погрузиться в дебри повествования, уводя за собой читателя, однако рано или поздно сюжет предъявит ему счет и начнет выдвигать ужасные требования. Чтобы прояснить ситуацию, писателю, запутавшемуся в деталях, иногда приходится буквально влезать персонажам в голову.
Здесь-то и возникают трудности. Любая вера в книгу может быть значительно подорвана, а то и вовсе растоптана, если автор решится проникнуть во внутренний мир героя, лишив читателя главного удовольствия — постоянно узнавать о герое что-то новое. Внутренние монологи, как правило, скучны и рассказывают о том, что и так известно. Ничего особенного в них нет.
Впрочем, особой опасности они тоже не представляют. От героев мега-бестселлеров и без того ждут внутренних монологов. Любители подобных книг предпочитают читать и читать спокойно, внезапные открытия им не по душе. И хотя именно из таких открытий и состоит наша жизнь, на страницах бестселлеров правды не ищут.
После редактуры бестселлеры становятся еще больше похожими друг на друга. Например, редкий бестселлер не страдает от обилия прилагательных. Как правило, если автору не удается подобрать выразительный прием, он просто вставляет в текст прилагательные, да побольше. Чтобы читатель уж точно все понял. Кроме того, издательства в первую очередь делают ставку на развлекательную литературу. Тут уж читатель волей-неволей заскучает: слишком настойчиво его развлекают.
Мое литературное поколение выросло под влиянием Максвелла Перкинса[7] — каждый начинающий редактор стремился быть похожим на него. Между писателями и новоиспеченными редакторами существовала глубокая привязанность, это был своего рода духовный союз. Встречается подобная преданность и по сей день, однако предубеждение против нее растет. Современный издательский бизнес диктует свои требования: в частности, публиковать лишь коммерчески прибыльные книги. Эта аксиома проникает в сознание начинающего редактора — и доходит до мозга костей. Представляю, как нелегко ему (или ей) удержаться от того, чтобы не начать продвигать ту или иную книгу, желая сделать ее хоть немного «популярней». Безусловно, это не улучшает отношений с автором.
На сегодняшний день приходится выбирать между высокой прибылью и серьезной литературой. Издательства бьют тревогу по поводу будущего хороших книг, притом что сами это будущее определяют. Возможный путь к спасению — молодые редакторы. Серьезная книга никому неизвестного автора сегодня имеет шанс выйти в свет, только если какой-нибудь молодой редактор сделает из нее сенсацию. Издатель, скорее всего, ему поверит. Это своего рода издательская благотворительность, которая будет существовать до тех пор, пока издатели хоть немного верят в своих редакторов, а те — не теряют мужества.
Продавец книжного магазина спросит: «Почему бы вам не обратиться к малым формам?» Ему не нужно пояснять свой вопрос. Все и так понятно. Малые формы — это тонкие книги, которые занимают меньше места на полке. Соответственно, доход с каждой полки растет. Но писать рассказы… К сожалению, я еще в юные годы попал под влияние Томаса Манна, который говорил, что лишь основательность может быть занимательной[8]. Сошлитесь на Манна — и почувствуйте себя интеллектуалом.
Рецензии, популярность и успех
К плохим рецензиям я отношусь так же, как кандидат в президенты — к отсутствию избирательской поддержки. После отрицательного отзыва на «Вечера в древности», напечатанного в «Нью-Йорк таймс бук ревью», несколько друзей мне позвонили с вопросом: «Ты в порядке?» Рецензию я прочитал за неделю до того и уже не расстраивался. Я ответил, что испытываю те же чувства, что предвыборный кандидат, против которого выступил губернатор Скенектади. Ведь отсутствие поддержки в Скенектади не значит, что я перестану баллотироваться в губернаторы. Вот и рецензия (черт бы ее побрал!) наносит ущерб не мне лично, а моему бумажнику. В наши дни плохой отзыв в «Санди таймс» бьет прежде всего по кошельку. Мое авторское самолюбие практически не задето. Хотя в ранние годы я воспринимал отрицательный отзыв как личное оскорбление. Человек, посмевший его написать, был для меня воплощением зла. Впрочем, я так ни разу и не поколотил рецензента, о чем сейчас говорю с некоторым сожалением. Помню, как я сидел рядом с Филиппом Ро[9], после того как он написал разгромную рецензию на «Американскую мечту». У Ро, царствие ему небесное, были свои достоинства, но мужество к ним не относилось. Поэтому на одной из вечеринок я сел рядом с ним на диван и полчаса подряд, пока мы говорили о чем-то постороннем, улыбался и напирал на него всем телом. Я был безупречно вежлив, и все бы ничего, если бы я угрожающе не склонялся над ним, вжимая в диван. Он был в панике, ждал, что я вот-вот его ударю. Наверное, со стороны это выглядело смешно. Ро был крупного телосложения, и вдвоем на этом диване, мы, наверное, напоминали пончики, слипшиеся на дне пакета.
