Кнуд Ромер - «В Датском королевстве…»
Йоханнес. Наверно, из этого ничего не выйдет.
Марен. Почему?
Йоханнес. Другие мне не позволят.
Марен. И что же будет с мамой?
Йоханнес. Тогда твоя мама отправится на небеса.
Марен. Но это мне совсем не нравится.
Йоханнес. Девочка, но ты же не знаешь, что это значит, когда у тебя есть мать на небесах. Вот возьми одеяло, теперь тебе не будет холодно. Давай сядем тут, на скамье, и я объясню тебе, как хорошо, когда у тебя есть мать на небесах.
Марен. Потому что у тебя ведь она есть, дядя. Это была Марен, старая Марен, по которой меня назвали.
Йоханнес. Нет, вообще-то ее звали Мария, но это не важно. Видишь ли, иметь мать на небесах…
Марен. Это лучше, чем иметь ее здесь, на земле?
Йоханнес. Сама посуди. Иметь мать на небесах, это благословение Божие. Тот, у кого она есть, никогда не бывает одинок.
Марен. Не бывает?
Йоханнес. Нет, мы никогда не бываем одиноки. Каждый раз, когда мы делаем доброе дело, она улыбается Господу, а Он приветливо кивает в ответ. Мы сразу чувствуем — сейчас наша мать гордится нами, и нам становится так радостно. Ведь улыбка матери и радость ребенка — это одно и то же. Это ты и сама понимаешь.
Марен. А если мы поступаем плохо, тогда она плачет?
Йоханнес. Тогда она плачет, и ее слезы капают вниз, нам на сердце, это называется раскаянием, но каждой опечаленной матери Бог улыбается. А злой человек, заметив улыбку Бога и слезы матери у себя на сердце, сам начинает плакать. Тогда он смягчается и становится добрым.
Марен. А если мы попали в беду, тогда что?
Йоханнес. Тому ребенку, чья мать на небесах, ничто не может причинить вреда.
Марен. Но Оле, сын кузнеца, сломал же ногу в прошлом году?
Йоханнес. Это всего лишь тело.
Марен. Понятно. А сама мама, разве она не будет скучать без меня — и без Ингер, конечно?
Йоханнес. Она всегда будет с вами, девочка. Каково, по-твоему, ей было бы на небесах, если бы пришлось расстаться с вами? Ведь это же известно: никто не может быть все время с тобой — только твоя мать, которая умерла.
Марен. Даже живая?
Йоханнес. У нее так много других дел.
Марен. Ей надо доить коров, и скрести полы, и посуду мыть. Мертвым этого делать не приходится. Это я и сама понимаю.
Йоханнес. Да, да.
Марен. Но я все-таки хотела бы, чтобы ты ее воскресил, чтобы она осталась с нами.
Йоханнес. Дитя человеческое! Дитя человеческое! А теперь иди спать, девочка.
Марен. Спокойной ночи, дядя. Ты такой добрый!
Йоханнес. Только Бог добр. Вся наша доброта от Него.
Марен. Ты все же лучше воскреси ее.
Йоханнес. Воскрешу, если другие позволят мне.
Марен. Об этом я позабочусь. Ты меня не укроешь?
Йоханнес. Да, укрою и посажу двух ангелов моего Отца присмотреть за тобой нынче ночью.
Они выходят.
Борген (входит). Отец небесный, Ты — свет и жизнь, Ты не можешь ниспослать мрак и смерть, Ты не отнимешь ее у нас. Отче наш, иже еси на небеси, да святится…
Доктор Хоуен (входит). Черт возьми, принесут ли наконец горячую воду?
Борген. Не сюда, доктор, кухня вон там.
Миккель (вбегает и выбегает). Скорее, доктор, скорее!
Борген. Боже всемогущий, Боже милосердный!
Йоханнес (входит). Ты все еще отвергаешь предложение моего Спасителя?
Борген. Оставь меня!
Йоханнес. Горе вам, что душат величие Бога трупным запахом своей веры!
Борген. О Боже! О Боже! О Боже!
Йоханнес. Одно лишь слово. От тебя требуется лишь одно слово.
Борген. Йоханнес, нет, нет, это же безумие. О Боже, что есть безумие? И есть ли в нем какой-нибудь смысл?
Йоханнес. Миккель Борген, ты приближаешься сейчас к Царству Божию. Сделай же последний шаг.
Борген. Не искушай меня…
Доктор Хоуен (входит). Ну, все, Миккель Борген.
Йоханнес выходит.
Борген. Нет, нет, нет, не говорите этого, доктор!
Доктор. Кровотечение остановлено. И сон спокойный. Если за ночь ничего больше не произойдет…
Борген. Боже всемогущий! Хвала, и благодарность, и слава!
Доктор. Да уж, сегодня ночью я проделал большую работу.
Борген. Правда, доктор, огромную. Спасибо, доктор Хоуен, спасибо, спасибо! О нет, я не умею выразить свою благодарность. Бог да благославит вас, Хоуен! Бог да благославит вас, Хоуен!
Доктор. А теперь хорошо бы нам выпить немного кофе.
Борген. Да, конечно, Катинка, Катанка, нам надо… Она поправится, Катинка. Нам надо кофе, понимаешь, кофе, и покрепче. Доктор, можно мне прокрасться наверх?
Доктор. Только тихонько.
Пастор Банбуль (входит). Добрый вечер.
Борген. Добрый вечер. Ах, да это же пастор! Добрый вечер, господин пастор, добро пожаловать снова. Вы знаете?..
Пастор. Да, я знаю и доктора, и его автомобиль. Это и побудило меня зайти. Добрый вечер, господин доктор.
Доктор. Добрый вечер, добрый вечер.
Борген. Это прекрасно, что вы зашли, господин пастор. Спасибо большое. Да, моей невестке было очень плохо. Ребенок мертв, но… но она спасена. Ах, господин пастор, как я счастлив. Но что, во имя всего на свете, заставило вас выйти в такую погоду?
Пастор. Я был в доме пекаря — домашние крестины.
Доктор. Понятно. Как там дела? Все еще судороги?
Пастор. Да, господин доктор. И ребенок такой маленький.
Доктор. Слишком маленький. Ох, уж эти пекари! Эти пекари!
Борген. Снимайте пальто, вы прямо как снеговик! Садитесь. Сейчас принесут кофе.
Пастор. Вообще-то мне надо домой. Уже поздно.
Борген. Вы можете доехать до своей усадьбы с доктором. Ей-бо… конечно, можете.
Доктор. Разумеется, можете. Даже отсюда слышно, какой ветер устрашающий.
Пастор. Спасибо, большое спасибо. Это было бы очень хорошо, господин доктор, большое спасибо. Да, кажется, надвигается буря.
Борген. Я только загляну наверх. Садитесь. (Выходит.).
Доктор. Вас следовало бы довезти сюда в такую погоду.
Пастор. Пожалуй. Но не хочется никого затруднять.
Доктор. Да?
Пастор. И еще я должен платить арендатору за каждый километр пути.
Доктор. Ах так.
Пастор. И к тому же в открытой повозке! Другое дело в закрытом автомобиле, как ваш. Только сможем ли мы проехать?
Доктор. Разумеется, проедем.
Пастор. Да, но снег метет навстречу, господин доктор, и сугробы…
Доктор. Господин пастор, это же «бьюик», а поведу его я.
Пастор. Если вы так считаете… Я только имел в виду…
Доктор. Кстати, вы бы наказали вашим «смотрителям покойных»[64] здешнего прихода, чтобы они правильно заполняли свидетельства. В прошлом месяце в обоих была допущена вопиющая небрежность.
Пастор. Я обязательно это сделаю. Подумать только, вопиющая небрежность!
Доктор. Они же совершенно несведущие люди. Это безобразие, что в наше время сохраняются такие замшелые порядки… Свидетельство о смерти должен всегда выдавать врач.
Пастор. Да, конечно. Но с другой стороны — если люди очень бедны, они так могут сэкономить десять крон.
Доктор. Свидетельство о смерти должно всегда оформляться врачом.
Пастор. Это было бы, безусловно, наиболее надежно.
Доктор. Между прочим, все здесь, и бедные, и богатые, прибегают к услугам этих «смотрителей». А вообще-то труп что бедняка, что богатого, всего лишь труп.
Пастор. Я только хотел сказать… всякая вещь имеет две стороны… приходится уважать…
Доктор. Безобразие, говорю я вам. Я знал одного «смотрителя», который боялся покойников. Он стоял и смотрел на тело сквозь щель в двери: «О Господи, до чего же она мертвая!»
Пастор. Подумать только! Настоящее безобразие! Это совершенно недопустимо.
Борген (входит). Она спит, как ангел Божий! Вот кофе, пожалуйста, пожалуйста! Истинное чудо.
Доктор. В котором я могу усмотреть вполне естественные причины. Простите, мой добрый Миккель Борген, я не хочу ранить ваши религиозные чувства. Но теперь, когда все закончилось так хорошо, я могу, пожалуй, позволить себе вас немного подразнить. Как вы думаете, что больше всего помогло сегодня вечером — ваши молитвы или мои труды?
