Кнуд Ромер - «В Датском королевстве…»
Борген. Ну, договаривай?
Ингер. Это была сделка между хуторами. Ты же сам говорил, что Марен не могла разделять твои инте… твои духовные интересы.
Борген. Послушай-ка, Ингер, Марен ты оставь в покое, она с честью лежит в своей могиле. Марен была мне доброй женой, именно такой, какая была мне нужна. Как ты думаешь, что сталось бы с Боргенсгором, если б не она? Когда я разъезжал по собраниям, она оставалась дома и следила за тем, чтобы батраки работали согласно распоряжениям, что я сделал перед отъездом. Когда я притаскивал домой докладчиков, учителей и священников, она встречала нас хорошей едой и дружеской заботой. Никогда я не видел у нее кислой мины, хотя эти люди ей не нравились, и их разговоров она не понимала. Сорок лет мы прожили вместе, оставались во всем разными, но ни единого дурного слова друг другу не сказали. Она любила меня, а я чтил и уважал ее такой, какой она была. Конечно, я хорошо разбирался в одних делах, а она, черт побери, хорошо смыслила в других. Да, иногда мне бывает немного обидно за Марфу: ведь еда была им тоже нужна? Мне кажется, Бог-отец правильно поставил Марфу рядом с Марией, но Бог-сын мог бы воздержаться от порицания[57].
Ингер. Дедушка, ты уже и Им недоволен?
Борген. Честно говоря, Ингер, случаются минуты уныния, когда я недоволен всем и всеми, даже… чуть не сказал, самим Господом.
Ингер. Дедушка, если ты обещаешь порадоваться тому, что Андерс и Анне будут вместе, тогда я обещаю тебе кое-что, чему ты действительно обрадуешься.
Борген. И что же это?
Ингер. В воскресенье ты получишь на обед жареного угря.
Борген. Это, конечно, заманчиво.
Ингер. И… и… тогда на этот раз будет мальчик. Теперь ты доволен? Порадуешься?
Борген. Ха-ха, тебе легко обещать…
Ингер. Так ты согласен?
Борген. Давай не будем больше обсуждать это.
Ингер. Нет, давай обсудим.
Борген. Все эти споры вредны в твоем положении.
Ингер. Ах, и это еще! Нет, как раз ради моего положения мы и должны все обсудить.
Борген. Ты слишком много над этим раздумываешь, Ингер. Перестань. Вот увидишь, Андерс выбросит из головы все глупости, и мы спокойно найдем ему девушку, которая может…
Ингер. Как ты не хочешь понять! Я тебе скажу начистоту: Андерс сейчас вовсе не с Миккелем на льду.
Борген. Андерс не там? Где же он тогда?
Ингер. Он решил… проехаться на велосипеде.
Борген. На велосипеде! Сегодня? Проехаться? В понедельник! Куда же?.. Ах, так!
Ингер. Да, дедушка.
Борген. Вот как. Так, так. Поэтому-то мы и пили кофе.
Ингер. Да, дедушка, поэтому. Послушай, когда он…
Борген. Значит, он уехал на болото?
Ингер. Да, и когда он вернется, ты постараешься казаться радостным, слышишь? И ты возьмешь меня под руку, и мы вдвоем встретим его в дверях и скажем: «Поздравляем, Андерс!», хорошо?
Борген. Гм! Так Петер-Портняжка заполучит сегодня зятя.
Ингер. А старый Миккель Борген получит невестку, милую, добрую, тихую, благочестивую, молодую…
Борген. Я об этом не просил.
Ингер. Дедушка, ты поступишь так, как я сказала, ты пожмешь его руку и скажешь: «Поздравляю, Андерс». Если ты не хочешь сделать это ради своего сына, ради его счастья, ради тебя самого и во имя твоего Бога, сделай это ради меня, слышишь, и ради моего… ради твоего внука, что у меня под сердцем.
Борген. Ничто на свете не заставит старого Миккеля Боргена изменить самому себе. Значит, Андерс поехал… ничего не сказав мне… и ты знала… и смолчала. Сговорились, мои родные дети сговорились, за моей спиной… нет, это уж слишком…
Ингер. Дедушка, куда ты?
Борген. Что, я должен отчитываться? Ведь вы не говорите мне, куда отправляетесь. А я, по-вашему, должен?.. (Выходит.).
Ингер. Дедушка! Из дома! В такой холод! И даже без шарфа! Дедушка, послушай! Дедушка! (Убегает вслед за ним.).
Йоханнес (входит, берет печены, сжимает в горсти, крошит). Соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало. Ибо здесь нет ничего лишнего… Войдите.
Пастор Банбуль (входит). Да, я только хотел… раз уж я шел мимо…
Йоханнес. Господь да пребудет с тобой.
Пастор. Что вы сказали?
Йоханнес. Господь да пребудет с тобой.
Пастор. Спасибо! Большое спасибо! Вы меня знаете, как я понимаю. Благодарю за то, что вы приветствуете мою деятельность здесь. Спасибо! Но, простите, я ведь вас не знаю.
Йоханнес. Гм! Ты не знаешь меня?
Пастор. Да, простите! Я ведь здесь недавно, еще не побывал во многих домах. Вы здесь, может быть, работаете? Может быть, вы сын хозяина?
Йоханнес. Я — каменщик.
Пастор. Вот как! Это доброе дело — строить дома для людей.
Йоханнес. Но они не хотят в них жить.
Пастор. Не хотят? Ах да, сейчас с деньгами плохо. Я это по себе знаю, а мы ведь живем по-спартански, право же, в самом деле по-спартански — экономно.
Йоханнес. Они хотят сами строить. А строить не умеют. Непостижимо! Если им нужна обувь, они идут к сапожнику, если им нужна одежда, идут к портному. Но если им нужны дома, где жить, они не приходят ко мне — желают строить сами, хотя не умеют. И поэтому одни живут в недостроенных хижинах, другие — в развалинах, а большинство бродит бездомными.
Пастор. Простите, господин… господин Борген, я вас не разумею, я не совсем понимаю. Ваша речь — она так двусмысленна, выбор слов… так странен, что я едва ли понимаю, шутите вы или говорите серьезно.
Йоханнес. Значит, ты, видно, тоже из тех бездомных, из тех, кому нужен дом.
Пастор. Так я и думал! Весь наш разговор — сплошное недоразумение. Значит, вы меня все же не знаете: я — священник, ваш новый священник.
Йоханнес. A-а! Ибо написано: человек живет не хлебом единым, но каждым словом, что исходит из уст Бога.
Пастор. Да… но раз уж я проходил мимо Боргенсгора, то решил заглянуть.
Йоханнес. И еще написано: ты не должен искушать Господа твоего Бога.
Пастор. Что вы хотите этим сказать?
Йоханнес. Отойди от меня, Сатана, ибо написано: «Ты должен поклоняться лишь Господу твоему Богу и служить только Ему».
Пастор. Послушайте! Вы что, издеваетесь надо мной? Прошу вас объясниться, или же, извините, я уйду.
Йоханнес. Видите, все правильно. Тогда оставляет его Дьявол, но… ангелы… Где же ангелы?
Пастор. Кто вы такой? Вы член какой-то секты? Мормоны? Кто же вы? Если вы не уважаете меня как священника, разве нельзя нам поговорить просто как людям? Быть может, вы вовсе не сын хозяина хутора или вы вообще не из этого прихода, тогда простите. Но кто же вы тогда? Мое имя — пастор Банбуль.
Йоханнес. Мое имя — Иисус из Назарета.
Пастор. Нет, послушайте…. или… да, да… ох, нет, нет!
Йоханнес. И если ты трудился и чем-то омрачен, тогда прийди, ибо я дам тебе покой. Если же нет, то иди в мир, и трудись, и возвращайся после.
Пастор. Друг мой, вы ошибаетесь. Вы не Иисус. Вы сын Миккеля Боргена из Боргенсгора.
Йоханнес. Правильно! Так и считали: сын Иосифов, сын Элиев, сын Матфатов, сын Левиин, сын Мелхиев, сын Ианнаев…[58].
Пастор. Вы знаете, что вы безумец?
Йоханнес. Да.
Пастор. Вот как?
Йоханнес. А ты? Ты знаешь, что ты безумец?
Пастор. Нет.
Йоханнес. Вот видишь. Я знаю больше, чем ты. Смотри, твой зонтик у тебя за спиной — я превратил его в змею. А ты даже не обернулся. Ты так упорствуешь в своем неверии, ты, служитель веры. Ты веришь в мои чудеса, сотворенные две тысячи лет тому назад, но не веришь в меня теперешнего. Почему ты веришь в мертвого Христа, но не веришь в живого? Услышав, что ты священник, я принял тебя за Сатану, но ты просто заблудший человек, как все остальные. Ах, со мной случилось то, чего я страшился больше всего: когда Сын Божий возвратился, он не нашел на земле веры.
Пастор. Чем вы докажете, что вы. — И… и… что вы Тот, кем зовете себя?
Йоханнес. И ты служитель веры?! Служитель веры, который просит доказательств?! То, что я Христос, как и тогда, доказывают свидетельства и чудеса.
Пастор. Вы творите чудеса?
Йоханнес. Я превратил твой зонтик в змею, а ты не захотел даже обернуться. Как сделать слепых зрячими, если они зажмуривают глаза?
