Анна Ильинская - Соловки. Документальная повесть о новомучениках
По нелепой случайности в священническую роту поместили Владимира Шкловского, брата известного писателя, философа, атеиста, который был осужден как «тихоновец» только за то, что принял от знакомого священника на хранение подлежащие изъятию крест и чашу. После общения с епископами и прочтения новыми глазами Евангелия, которое тогда у заключенных не отбиралось, он принял Св. Крещение.
На совершение треб в середине двадцатых смотрели сквозь пальцы. Духовенство еще ходило одетое по сану, при встрече с высшими просило благословения, с равными обменивалось троекратным поцелуем. Кроме того, отбывающим срок духовным лицам разрешалось посещать кладбищенскую церковь Св. Онуфрия. По субботам дорога между монастырской стеной и Святым озером выглядела необычно. «Глядя на идущих в рясах и подрясниках, в клобуках, а то и в просторных епископских одеждах, с посохом в руке, нельзя было догадаться, что все они — заключенные, направляющиеся в церковь», — вспоминает очевидец[7].
Мученичество за Христа.
Снятие и погребение Соловецких страдальцев благочестия.
Миряне допускались в храм по специальному пропуску. Надо заметить, такое разрешение отваживались просить далеко не все: в личное дело вносилась запись о склонности заключенного к религиозному дурману. За посещение богослужения без пропуска полагался карцер.
Молящиеся в церкви Св. Онуфрия чувствовали себя осажденными неким подступившим к стенам незримым врагом, поэтому их молитва была горяча и усердна, и Бог ощущался не философской абстракцией, а верной опорой измученной душе. Наверное, так чувствовали себя наши предки во Владимирском Успенском соборе, когда под стенами храма били копытами кони и гомонили неверные…
Старшим среди епископов негласно был признан Нижегородский митрополит Евгений (Зернов), который пробыл на Соловках до 1926 г., а потом отправился в Коми — Зырянскую ссылку. В 193В г. М. Розанов встретился с ним в ШИЗО Ухтпечлага. Владыка рассказал ему, что вторично арестован за организацию тайных монастырей. Там, на песчаном кладбище у штрафного изолятора в Ухте, Владыку Евгения и похоронили…
Другое авторитетное лицо лагерного духовенства — профессор МДА, создатель кафедры патрологии И. В. Попов, попавший на каторгу за сотрудничество с патриархом Тихоном. Аскет, постник, молитвенник, он тоже пробыл на Соловках недолго (успев обучить грамоте немалое число уголовников), затем отправлен в сибирскую ссылку. Оттуда его неожиданно затребовали в Москву: для какого‑то академического издания срочно потребовался квалифицированный переводчик с латыни. В 1936 г. Ивана Васильевича арестовали вновь, и следы его окончательно затерялись…
После смерти патриарха Тихона Русская Православная Церковь осиротела. Собрать канонически правильный собор для выбора нового Главы было невозможно, ибо почти все законные архиереи обретались в тюрьмах. Сам Патриарх незадолго до смерти назначил преемником митрополита Казанского и Свияжского Кирилла (Смирнова), но, сосланный, тот не имел возможности принять Месгоблюстительство. Духовенство разделилось: одни поминали митрополита Сергия, другие считали его незаконно захватившим церковную власть. К последним относился архиепископ Илларион (Троицкий). Член Поместного Собора, избравшего Патриарха Тихона, он остался верен Святейшему до конца своей недолгой жизни.
Панихида по замученным за Имя Господне.
Владыку Иллариона хиротонисали в 1920 г. 33 лет от роду. Он не пробыл на свободе и двух лет. В 1925 г. епископ Гервасий встретился с ним в Ярославской тюрьме «Коровники» и попытался склонить на путь компромисса. «Сгнию в остроге, но направления своего не изменю», — твердо ответил ему Владыка. Неуступчивого епископа сослали на Соловки.
Всем, даже уркам и чекистам, Илларион Троицкий внушал невольное уважение. Охрана, как бы оговорившись, частенько называла его Владыкой, хотя официальное лагерное обращение к служителю культа было «опиум». Во времена вспыхнувшей эпидемии тифа Троицкий сумел отстоять волосы и бороды духовенства, как приличествующие священному сану. И хотя эпидемия была нешуточная, в Кремле лежали штабеля мертвых, а в лесу рыли глубокие рвы и ежедневно ссыпали туда сотни трупов (многие менялись табличками с мертвыми, чтобы «похоронить» себя), остричь Батюшек никто не посмел.
Одно время Владыка Илларион работал на Филимоновой рыболовной тоне в семи верстах от Кремля. Его рабочая группа так и называлась «артель Троицкого». Он шутил: «Прежде Дух Святый из рыбаков творил богословов, а ныне богословов превращает в рыбаков». Б. Ширяев видел, как Владыка спас тонущего военкома Сухова. Ошеломленный чекист трижды перекрестился перед деревянным распятием, в которое прежде всадил не одну пулю, и сквозь зубы процедил невольному свидетелю: «Молчи, а то в карцере сгною, день‑то нынче знаешь какой, Страстная суббота».
Одновременно с Преосвященным Илларионом на Соловках томился протопресвитер Михаил Польских. Он вышел из лагерного ада живым и всю жизнь собирал сведения об убиенных безбожниками духовных лицах, в результате чего появилась его не имеющая равных книга «Новые мученики Российские» в 2–х томах. Отец Михаил вспоминает, что, когда умер Ленин, заключенным велели встать, но Троицкий не выполнил приказа, демонстративно остался лежать на нарах, и ему сошло с рук.
Об обстановке лагеря Владыка Илларион говорил, что ни один писатель этого не опишет, здесь работает сам сатана. И в то же время подчеркивал, что заключение — бесценная школа добродетелей, этот дарованный Богом опыт можно и нужно обращать во благо душе. Духовенство обкрадывается и обирается шпаной? Есть повод воспитывать в себе добродетель нестяжания. Оскорбляют, унижают, бьют? Смирись, возлюби обидчика. Ощущая долг за вверенные ему души, Владыка даже в лагере не прекращал пастырской деятельности. Часто можно было видеть, как он расхаживал по Кремлю с уголовниками, что‑то горячо объясняя им.
Потом Троицкого назначили лесничим, и он поселился в Филипповском скиту. Олег Волков, тогда молодой человек, ходил его навещать. «Преосвященный встречал нас радушно, — вспоминает он. — В простоте его обращения было принятие людей и понимание жизни… Мы подошли к его руке, он благословил нас и тут же, как бы стирая всякую грань между архиепископом и мирянами, прихватил за плечи и повлек к столу»[8].
«Надо верить, что церковь устоит, — записал Волков слова Владыки Иллариона. — Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся лишь крошечные, еле светящие огоньки — когда‑нибудь от них все пойдет вновь. Без Христа люди пожрут друг друга. Это понимал даже Вольтер»[9].
В 1926 г. в ветхом кладбищенском храме Св. Онуфрия состоялась в первый и последний раз разрешенная на Соловках Пасхальная заутреня. Маленькая церковь не могла вместить даже лагерное духовенство (неистребленное, оно насчитывало тогда более полутысячи человек), не говоря о мирских. Кладбище было до отказа забито людьми. Все напряженно ловили голос Владыки Иллариона, доносящийся из глубины храма. Стояла мертвая тишина, прерываемая звуками священных возгласов. По небу бродили радужные столбы сполохов.
И вот на улицу вышел крестный ход, состоящий из нескольких сот иереев и несметного числа заключенных. В эту ночь из музейного плена были освобождены блистающие хоругви, священные ризы и пелены, вышитые пальцами московских княжон и пожертвованные ими в храмы Северного Афона. И гулкой волной пронеслось по заснеженному острову, по седым верхушкам векового бора: «Христос Воскресе!» И от крика земного с небес осыпался снег. А может быть, обрушились стены тюрьмы, которые человек воздвигает себе сам? Все оковы теряют силу, если дух неподвластен им…
И вот на Отдание Пасхи, в ночь на 7 июля 1926 г., по предложению Владыки Иллариона (Троицкого) были осуществлены выборы Патриарха Всея Руси путем собрания архиерейских подписей. Уединившиеся в кремлевском продуктовом складе сосланные епископы составили документ, известный как «Памятная записка соловецких епископов, представленная на усмотрение (советского) правительства» или просто «Послание соловецких архиереев». Литературно его обработал И. В. Попов.
«В задачу настоящего правительства входит искоренение религии, но успехи его в этом направлении Церковь не может признать своими успехами, — гласил принятый тайным собранием документ. — За последнее время не было ни одного судебного процесса, на котором были бы доказаны политические преступления клира. Несмотря на это, многочисленные епископы и священники томятся в тюрьмах и ссылках и на принудительных работах. Они попали сюда не в судебном, а в административном порядке, и не за политические преступления, а за свою чисто церковную деятельность, борьбу с обновленчеством или по причинам, часто неизвестным самим пострадавшим. Настоящей же причиной борьбы служит задача искоренения религии, которую ставит себе правительство…»
