Курск 1943: Величайшая битва Второй мировой войны - Теппель Роман

Генерал-полковник Модель от неудач 8 июля пришел в ярость. Он обвинил в провале не только полковника Бурмайстера и командира 2-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Вольрата Люббе, но и командование XLVII танкового корпуса: Лемельсен и его штаб без продвижения в боях слишком часто руководят за столом и поэтому в большинстве случаев не имеют реальной картины состояния дел. Модель инициировал временное отстранение Люббе и Бурмайстера, однако в итоге все же оставил Люббе командовать дивизией. А бригадный штаб Бурмайстера был заменен на «штаб генерала фон Эзебека», названный по имени генерал-лейтенанта Ганса-Карла фон Эзебека.

После беседы с командующим XLVII танковым корпусом генералом Лемельсеном Модель решил дать передышку измотанным войскам 9 июля. Только на 10 июля была запланирована повторная попытка атаки высот между Теплым и Ольховаткой. Теперь Модель не рассчитывал на быстрый успех. В расположении XLVII танкового корпуса 9 июля состоялось совещание о ходе операции «Цитадель», в котором помимо Моделя принял участие и генерал-фельдмаршал фон Клюге. Модель доложил, что потребуется от 4 до 5 дней для прорыва советских укреплений на высотах у Ольховатки. Для этого XLVII танковый корпус должен атаковать силами 2, 4, 9 и 20-й танковых дивизий, а также силами 6-й пехотной дивизии, однако теперь не в стиле «танковых рейдов», а чередующимися локальными атаками. Модель считал, что преодоление высот и прорыв третьего советского оборонительного пояса теперь займут гораздо больше времени и конечная цель — Курск не может быть достигнута быстро. «Сражение приняло новый характер. Это битва на постоянное истощение людей, материальных средств и боеприпасов, без постоянного и достаточного пополнения которых операция не может быть доведена до конца» [178]. Тем самым он признал, что операция «Цитадель» в изначально запланированном варианте провалилась. Генерал-фельдмаршал фон Клюге придерживался такого же мнения, но подчеркнул необходимость продолжения наступления для разгрома становящихся все сильнее резервов Красной Армии. На следующий день, 10 июля, Клюге посетил место боя XLVI танкового корпуса. В ходе доклада командира корпуса генерала Ганса Цорна о том, что поставленная задача не может быть выполнена наличными средствами, Клюге возразил: «Необходимо пресекать любой пессимизм, возникающий в разных местах, поскольку для него нет никаких оснований». Клюге назвал пессимистов брюзгами и заявил: «Идет борьба на истощение, которая еще более усилится и в ходе которой все поставленные нами цели будут достигнуты» [179].

Запись в военном дневнике 9-й армии объясняет, почему Модель был более пессимистичен, чем фон Клюге: 9-я армия, как было записано 9 июля, «должна рассчитывать на усиление вражеского сопротивления. Остается суровой правдой, что до сегодняшнего дня противник сражается с фанатичным ожесточением. Перехваченные по радио приказы всегда содержат требование о запрете оставления позиций и требуют держаться до смерти» [180]. К тому же у командующего Центральным фронтом генерала Рокоссовского все еще имелись в распоряжении резервы, в том числе 9-й танковый корпус генерал-майора Семена Богданова со 168 танками. Участок фронта перед немецкими XLVI и XLVII танковыми корпусами был усилен дополнительными частями: 162-й стрелковой дивизией, а также 40-м и 251-м танковыми полками.

Танковая бригада генерала Эзебека утром 10 июля в 7:00 начала наступление на третий советский армейский оборонительный пояс. Подразделения «Штук» оказывали поддержку удару, а немецкие артиллеристы путем обстрела дымовыми снарядами пытались ослепить защитников высот. В атаке должны были принять участие 2, 4 и 20-я танковые дивизии, а также 505-й батальон тяжелых танков, в то время как 9-я танковая дивизия в этот день оставалась в обороне. Сразу с началом атаки начались опоздания и неприятности. На час позже запланированного, в 8:00, выступила 20-я дивизия, прикрывавшая западный фланг. Наступавшая от Кашар в направлении высоты 274,5 2-я танковая дивизия довольно быстро залегла под сильным артиллерийским огнем. Поэтому 4-я дивизия, наступавшая по центру, вынуждена была продвигаться с открытыми флангами. Тем не менее ей удалось быстро дойти до Теплого. Но в 10:15 позиции 4-й дивизии были по ошибке подвергнуты бомбардировке собственным самолетом. Погиб командир 4-го танкового разведывательного батальона капитан Лотар Шмидт, был тяжело ранен начальник оперативного отдела штаба дивизии подполковник Ганс Лутц. До того как на место прибыл его заместитель капитан Айке Миддельдорф, прошло некоторое время, в течение которого случилась еще одна неприятность. Около полудня командир 4-й танковой дивизии генерал-лейтенант Дитрих фон Заукен на своем командирском танке упал с моста через овраг в западной части Теплого. Овраг был виден с советской стороны, и при попытке спасти командира из его отчаянного положения погибли два офицера дивизии. Фон Заукену не оставалось ничего другого, как только терпеливо ждать в своем разбитом командирском танке. Оттуда по радио он мог управлять действиями дивизии только в экстренном порядке. С почти одновременным выбытием командиров на протяжении короткого периода времени, 4-я дивизия осталась практически без руководства, что и подвело ее в самый решающий момент. После сильных ударов с воздуха и артиллерийской подготовки «тиграм» 505-го батальона около полудня удался прорыв к высоте 253,5 к югу от Теплого. Они выбили все вкопанные советские танки и посеяли такую панику среди советской пехоты, что солдаты покинули позиции и сбежали с высоты. Однако гренадеры и танки 4-й дивизии не воспользовались выигрышным моментом и не последовали за «тиграми». Вместо этого командир 1-го батальона 35-го танкового полка майор Ганс-Детлоф фон Коссель стал запрашивать у руководства дивизии разрешение на продолжение наступления. Тем самым Коссель явно проигнорировал принцип руководства войсками в вермахте, основанный на самостоятельности и инициативе командира. Хотя именно Коссель должен был бы соблюдать этот принцип, ведь он 8 сентября 1941 года был награжден Рыцарским крестом. Эта высшая немецкая награда за храбрость давалась только за успехи в сражении, когда этот успех достигался исключительно «по собственному решению». Поскольку 10 июля ни танки Косселя, ни гренадеры 4-й танковой дивизии не последовали за «тиграми» 505-го тяжелого танкового батальона на высоту 253,5, «тигры» в итоге вынуждены были отойти назад. Тем самым советские солдаты получили передышку и, преодолев кризис, вернулись на свои позиции.

Ближе к вечеру генерал фон Заукен вновь начал атаку на высоту 253,5. Солдатам 33-го танково-гренадерского полка снова удалось достичь вершины. Однако опять подвел майор Коссель. В докладе II батальона 33-го танково-гренадерского полка говорится: «Как было согласовано на совещании, танки [1 батальона 35-го танкового полка] должны были немедленно двигаться на вершину. Незадолго до начала наступления, высота была обработана бомбами полка “Штук“. Наступление проходило под сильным, частично фланговым огнем противника, сверх ожиданий в хорошем темпе. На вершине произошел исключительно ожесточенный ближний бой. Русских буквально нужно было доставать из всех щелей. К сожалению, танки стояли у подножия высоты без движения. Еще во время зачистки вершины холма началась русская контратака, поддержанная танками. Оставшиеся солдаты, которые, невзирая на физическое и душевное перенапряжение последних трех дней, блестяще провели атаку, видя, как собственные танки не оказывают им никакой поддержки, были не в состоянии выдержать контрудар, нанесенный свежими русскими силами. Высота, за которую в течение трех долгих дней велись ожесточенные бои, и которая была оплачена бесчисленными жертвами, снова была вынужденно оставлена. Она никогда бы не вернулась к русским, если бы хоть небольшое количество танков стояло на заднем склоне высоты, чтобы батальон, измотанный сражениями и находившийся на пределе своих физических возможностей, имел хотя бы моральную поддержку при вражеской танковой атаке. Когда в вечернем небе растворялись один за другим наши дымовые сигналы и ни один танк так и не сдвинулся с места, чтобы помочь, батальон с тяжелым сердцем (sic!) был вынужден снова отойти на окраину деревни [Теплое]» [181].