Шпионаж и любовь - Малли Клэр
Посещая Анджея в госпитале, Кристина встретила старого друга. В сентябре 1941 года, когда они с Анджеем находились на задании в Сирии, Владимир Ледоховский был направлен дальше на запад в составе польской Карпатской бригады, которая помогала силам союзников, защищавших Тобрук в Ливии. Владимиру оторвало часть левого локтя, но ему повезло – руку ампутировать не стали. После операции одна рука стала короче другой и больше не сгибалась. Он вызывал сочувствие у многих посетителей, думал, что о нем судачат за дверями госпиталя, но его очень тронул визит Кристины. «Она смотрела на меня со слезами в глазах», – записал он в дневнике [29].
Несколько недель спустя Кристина сидела за столом в ресторане отеля «Мина» в компании двух любовников-инвалидов, и все они смотрели за окно на пирамиды. Владимир поднял бокал за встречу, однако это не казалось таким уж грандиозным поводом. «Не гнется?» – спросила Кристина, взглянув на его левый рукав. Он кивнул. «Значит, война для тебя закончена?» – «Похоже на то», – ответил Владимир [30]. На том разговор и завершился. Хотя Владимир навсегда сохранил воспоминания о месяцах, проведенных с Кристиной в Польше и Венгрии, ему было ясно, что между ними больше ничего нет и не будет. Но Кристина в результате этой встречи стала лучше понимать саму себя. Она твердо знала, что для нее война не закончена [72].
Великобритания оказалась в сложном положении: она гарантировала Польше сохранение довоенных границ и в то же время заявила о намерении поддерживать интересы России. Габбинс испытывал стойкую антипатию и недоверие к советским планам, но Уилкинсон с характерной для него прямотой суммировал мнение многих из своего окружения, когда сказал Тэмплину: «Мои собственные чувства таковы, что пришла пора больше не нянчиться с поляками» [31]. При поощрении британцев генерал Сикорский занял прагматическую позицию в отношении России. Многие старшие польские офицеры критиковали его за это, и Сикорский вынужден был противостоять не только оккупации родины и войне за границей, но и растущему недовольству внутри собственных сил. Оппозиция стала особенно мощной среди тех, кто лично познакомился с гостеприимством Советского Союза или кто знал, что около 20 000 польских офицеров и представителей интеллигенции были интернированы Сталиным и исчезли бесследно. «Ситуация с поляками в России действительно была ужасной, – признавал даже Уилкинсон, – ясно, что это было не слишком хорошим аргументом в пользу политики Сикорского по пересмотру отношений» [32].
Представляется странным, что в апреле 1942 года УСО направило в Москву шифрованную телеграмму, передав имена Кристины и Анджея как секретных агентов, НКВД [33]. Вероятно, британцы хотели помочь России разведывательными данными и координировать кампанию по подрывной деятельности. В январе 1942 года в Великобритании было подписано тайное соглашение, согласно которому представители НКВД были направлены на различные территории, контролируемые союзниками на Ближнем Востоке, чтобы наладить совместную работу. Поляки испытывали справедливые опасения, что Советский Союз пытается внедрить свои организации максимально широко, и не исключено, что Кристина и Анджей были названы именно как люди, не связанные с официальной польской разведкой. Или их намеревались принести в жертву, как индивидуальных агентов, за спиной которых не стояло польское правительство.
Не зная обо всех этих переменах, Кристина практически прекратила деятельность, желая, чтобы британцы хотя бы отчасти ощутили, что такое польские интриги. Это не помогло – она была политически наивна. Кристина не работала ни на одну большую схему. Она была оппортунисткой, сосредоточенной на непосредственных шагах, наличном контакте, и верила, что это даст ей шанс внести вклад в освобождение своей страны. Она была верна только Польше. «Мушкетеры» или британцы были для нее лишь средствами.
В январе 1942 года УСО докладывало, что Сикорский все больше озабочен политическим влиянием «Мушкетеров» [34]. Их лидер, Стефан Витковский, проводил независимую линию и был вовлечен в предельно секретные, потенциально коллаборационистские переговоры с нацистами. Казалось весьма вероятным, что Германия выиграет войну, и тайная миссия, о которой знали и которую поддерживали немцы, была направлена к польскому генералу Владиславу Андерсу, собиравшему армию из поляков, ранее интернированных в России и теперь отпущенных на свободу. Микрофильм, спрятанный в куске мыла, содержал письмо от Витковского и других влиятельных, но независимых польских деятелей Сопротивления с приказом Андерсу атаковать Красную армию с тыла. Не желая вступать в борьбу с русскими «союзниками», тем более без прямых распоряжений Сикорского, Андерс приказал арестовать тех, кого приветствовал несколько часов назад.
Вскоре пришло опровержение. Официальное польское Сопротивление подтвердило, что знало о миссии, но не о боевой. Курьеры предстали перед военным судом и были приговорены к смерти за сотрудничество с врагом. Энергичная защита со стороны адвоката «Мушкетеров» Клементины Марковской и позиция британцев, все еще получавших от группы разведывательные данные, привели к тому, что приговоры были смягчены. Кристина формально заявила, что не знакома с Марковской [35]. В июне Витковский прислал Кристине предупреждение, что их доклады перехватывают; он также писал, что ему сообщили, что она была в концлагере. Вскоре после этого «Мушкетеры» были распущены, большинство участников присоединилось к Армии Людовой. Другие, в том числе подруга Кристины Тереза Юбенская, были арестованы гестапо.
Витковского обвинили в неподчинении приказам, сомнительных коммерческих сделках, убийствах без суда и следствия, сотрудничестве с гестапо и Абвером. В августе 1942 года Специальный суд Армии Людовой вынес ему смертный приговор, и 18 сентября Витковский был казнен польским расстрельным подразделением, облаченным в форму немецких полицейских. Всего лишь годом ранее его рекомендовали к высшей польской военной награде, ордену «Виртути милитари» [73]. Неизвестно, насколько независимыми были действия Витковского, но меньше чем за неделю до его смерти один из британских разведчиков из персонала УСО, друг Кристины, тоже присутствовал на тайной встрече польских офицеров высшего ранга и высокопоставленных представителей гестапо в Стамбуле [36].
Генерал Андерс и его войска, вместе с членами семей, прибыли в Палестину, где мужчины ежедневно тренировались под жарким солнцем пустыни в ожидании переброски в Италию. Посещая Палестину, Гарольд Макмиллан был поражен духом польской армии, характеризуя его как «необычайно романтическое чувство – не веселье, но рыцарственность, поэтичность, дух приключений» [37]. Анджей был с давних пор дружен с Андерсом, и, когда генерал в мае 1942 года посетил Каир, они договорились, что Андерс поможет Анджею и Кристине получить работу в Тегеране. Сначала Кристина обрадовалась, но по мере приближения перспективы напрямую служить полякам она вынуждена была осознать ужасную правду. Несмотря на высокопоставленных друзей, Кристину не любили, ей не доверяли почти все сотрудники Второго бюро. На ее репутацию падала тень из-за работы с «Мушкетерами», что усугублялось ее близостью к британской разведке – считалось, что она будет доносить туда о действиях и решениях поляков. «Англичане преуспели в том, чтобы вбить клин между нами и поляками, – делилась Кристина в очередном письме Кейт. – Думаю, я никогда не смогу вернуться в Польшу, потому что они будут обращаться со мной, как с предательницей и британской шпионкой. Ради этого я рисковала своей жизнью и жизнями других людей» [38].
Когда поляки уточнили, что, в случае если Кристина будет работать на них, она сперва должна отказаться от британского паспорта, ее подозрения возросли. В июле она сказала Тэмплину о своих опасениях, что Второе бюро не будет терять времени и интернирует ее «под любым предлогом», или «преднамеренно скомпрометирует ее», или «поместит на холод», как только она утратит защиту британского паспорта [39]. Позднее один из друзей, возможно, полковник Бобинский, глубоко вовлеченный в польские интриги, писал Кристине, «умоляя ее во имя собственной безопасности» не принимать польское назначение [40]. Теперь она понимала, что никогда не сможет напрямую работать на собственную страну. Несмотря на превосходные военные заслуги, Анджей разделял мрачный взгляд Кристины на ситуацию, он сообщал УСО, что в случае работы на поляков он тоже «вероятно, будет застрелен при первой… возможности» [41]. Когда, наконец, он получил официальное предложение от своего бывшего командира, генерала Копаньского, Анджей отказался принять его.
