Шпионаж и любовь - Малли Клэр
По словам Лоры Фоскетт, у Кристины было много любовников. Как-то вечером, вспоминала Фоскетт, была с кем-то в постели, как вдруг раздался сердитый стук в дверь. Ее партнер достал оружие и направил его на нежеланного гостя, а Кристина возмутилась: «Ты никогда не говорил мне, что держишь под подушкой заряженный револьвер!» [14]. Нина Тэмплин рассказывала, что как-то раз встретила Кристину под ручку с «великолепно выглядящим афганским майором», а затем хвасталась: «Он готов умереть за меня» [68] [15]. Неизвестно, насколько правдивы все эти истории, но Кристина ничего не делала, чтобы избежать таких слухов. Нина Тэмплин размышляла: «Она словно вышивала истории, не лгала, но искусно заметала следы» [16]. «Она была определенно загадочной», – соглашалась с ней Маргарет Паули [17]. Анджей по-прежнему боготворил Кристину, но начинал понимать, что их отношения никогда не будут исключительными. Женщины из вспомогательного корпуса и шифровальщицы УСО ясно видели, что Анджей был связан с ней особыми отношениями, но британские офицеры-мужчины, такие как Уорд, «очень удивлялись», обнаруживая, что Кристина и красивый, но тяжеловатый и усатый Анджей могли иметь что-то общее [18].
Кристина и Анджей вели светскую жизнь не только в среде британских экспатов. Хотя они по-прежнему находились под подозрением Второго бюро, Кристина теперь находила в этом определенное удовлетворение. Они с Анджеем сохранили связи с высокопоставленными польскими военными, включая Бобинского и Копаньского, у Анджея было много польских друзей и «кузенов» среди кавалеристов на Ближнем Востоке. Бывали и внезапные встречи. Как-то раз бывший агент «Мушкетеров» Михал Градовский, Лис, появился в Каире и стал рассказывать за выпивкой невероятные истории, а потом и князь Эдди Лобковиц, которого они прятали в Будапеште, прибыл на отдых и восстановление после пулевого ранения в спину. По словам Оливии Мэннинг, Каир стал «филиалом Восточной Европы» [19]. Изгнанные представители королевских домов, их свита, выборные главы государств с дипломатами, офицерами, журналистами и шпионами приезжали в Каир, чтобы дождаться там окончания войны. Вскоре Кристина вращалась в самых избранных кругах, ее приглашали на бокал вина в компании египетских евреев, связанных с двором короля Фарука, а также с мусульманскими высшими чинами, в том числе с принцем Али-ханом, увлекавшимся светской жизнью сыном Ага-хана III, ужинала с британцами, греками, югославами и даже с польскими офицерами и агентами [69].
Той весной в Каир приехала подруга детства Анджея – Зофья Тарновская. Она арендовала роскошную виллу дяди короля Фарука, который часто охотился в ее семейных поместьях. Зофья была поразительно красива, наслаждалась привилегиями своего происхождения и провела довольно дикое детство в сельской местности, в Руднике. «Руд» по-польски означало «железо», и, как и Кристина, Зофья гордилась фамильным перстнем с фрагментом железа. Подобно Кристине, она любила животных, ее изгнали из школы-пансиона в Польше за независимость характера, рано вышла замуж, чтобы вырваться из дома, хотя дом Зофьи был гораздо благополучнее родового гнезда Кристины. Зофья вышла замуж за своего кузена, Анджея Тарновского, который теперь служил в Карпатской бригаде и был близким другом Анджея Коверского. Однако их брак, всегда довольно бурный, за время войны потерпел крушение, в частности – после смерти в раннем возрасте двух их сыновей [70]. В Каир она приехала вполне свободной от прошлых травм, готовая на второй шанс. Вероятно, глядя друг на друга, они с Кристиной могли заметить много общего, а может, Кристина ревновала к довоенной дружбе Зофьи с Анджеем и подозревала, что он был тайно влюблен в нее. Как бы то ни было, женщины не сразу подружились. Но когда это произошло, они стали предельно близки, насколько это позволяли их независимые натуры.
Зофья стала общепризнанной светской красавицей Каира, она любила грандиозные приемы и модные ночные клубы. Кристина предпочитала маленькие приемы, где у нее было больше шансов на успех, – ее преимущества открывались в частных беседах в тихом уголке. Зофья была заинтригована Кристиной, даже восхищалась ею. Они обе остро и болезненно переживали падение Польши, Зофья даже сожгла в 1939 году свой паспорт, в знак протеста против вынужденного бегства. Но у нее никогда не возникало желания идти на фронт. Она с готовностью стала добровольцем Красного Креста, помогала разыскивать пропавших солдат союзников, налаживать работу военной столовой неподалеку от отеля «Шепард». Кристина, со своей стороны, восхищалась силой и решимостью Зофьи, ее природным отвращением к дисциплине, напоминавшим ее собственные чувства. Они могли бы стать подругами на всю жизнь.
Несмотря на удовольствие от солнца и всеобщее восхищение, обретенное в Каире, Кристина была крайне подавлена недостатком деятельности. Она видела, что такое нацистская оккупация, понимала ужас и степень риска, которые переживали ее соотечественники, она знала, что способна быть полезной Сопротивлению. Атмосфера в Каире «невыносима», писала она Кейт О’Мэлли. «Здесь почти 900 000 офицеров ищут способ развлечься. Ты не можешь представить себе, что большинство из них понятия не имеет о степени жестокости, которая царит в оккупированных странах, битвы в пустыне кажутся им своего рода игрой. Я в отчаянии. В офисах полно молодых, веселых, безмятежных юнцов, которые считают людей вроде меня пораженцами или паникерами» [20]. Она писала неоднократно о том, как жалеет, что не вернулась в Польшу. Там ее работа приносила очевидные результаты, а в Каире все ограничивалось разговорами. В УСО намеревались перевести ее и Анджея в другое место. «Не вижу причины оставлять их в Каире, где у них нет занятий, – сообщал Уилкинсон, – и где они являются потенциальным источником недовольства» [21]. В частных разговорах слово «недовольство» заменялось на «потенциальный источник опасности», было ясно, что в Лондоне Кристина и Анджей по крайней мере станут полезными [22]. «Досадливые вопросы X и Y» продолжали «служить раздражителем» на протяжении нескольких следующих месяцев [23]. В то же время Кристина и в Каире добывала порой ценные сведения.
В апреле 1942 года она предупредила Ги Тэмплина о слухах, что готовится заговор с целью убийства – «весьма жестокое обвинение», – косвенно связанный с Йозефом Ретингером, одним из наиболее спорных личных советников генерала Сикорского [71] [24]. К маю ее регулярно просили предоставлять сведения о польских офицерах и служащих Второго бюро. Ее комментарии были поразительно честными и точными. Например, одного польского офицера в УСО характеризовали как «высокого, спортивного и красивого, с приятными манерами», а Кристина сообщила, что «его брат много лет находится в клинике для умалишенных», и высказала предположение, что сам офицер «может сделать нечто худшее, чем просто составить ему компанию» [25]. Ее резковатый стиль приветствовался. «Источник ядовитый, но хороший, то есть Желание», – отмечено в конце доклада о пострадавшей гордости польского генерала в Тель-Авиве [26]. Однако, какими бы сплетнями ни казались ее отчеты, становилось ясно, что британцы их ценили, и теперь они хотели удержать ее в Каире. Штаб-квартира УСО переместилась в здание Рустум – в жилом квартале на берегу Нила, – настолько закрытое, что таксисты прозвали его «Секретный дом», а мальчишки, чистильщики обуви, и уличные торговцы собирались снаружи – последние выкрикивали: «Шоколад! Сигареты!» [27]. Сначала Кристине предложили секретарскую работу; неудивительно, что она отказалась. Эйдан Кроули, оказавшийся тоже в Каире, выступил на ее стороне, утверждая, что Кристина не тот «тип, что сможет выполнять офисную работу», потому что она хочет «работу с риском» [28].
Анджей тоже хотел работу с риском и тоже оставался в бездействии с момента возвращения из Сирии. Ногу так и не удавалось вылечить, она сильно опухла, его раздражал песок, попадавший под протез и причинявший ужасную боль. В марте он перенес операцию – ему удалили еще три сантиметра культи. Потребовалось несколько месяцев перемещаться только на костылях, после чего Кристина и Кейт О’Мэлли добились того, чтобы из Лондона прислали новый протез.
