И Гарин - Пророки и поэты
и, наконец, актер-индивидуальность, темперамент, ту ограниченность и
теплоту жизни, которые смягчают суровую действительность слишком
глубокого замысла... Многообразная душа Гамлета есть очень сложный
поэтический феномен, и ее противоречиям мешает смущать нас не одна, а
несколько причин.
Дело в том, что Шекспир так глубоко зачерпнул... нет, не то
слово, он докопался до такой глубины... опять не то... он провидел
столь тайное, что не мог не отразить словами Гамлета безумия и хаоса
души.
В сущности, истинный Гамлет может быть только - музыкален, а все
остальное - - только стук, дребезг и холод нашего пробуждения с
музыкой в сердце.
В русской критике бесконечность интерпретаций Гамлета первым отметил И. Анненский, много размышлявший над проблемой вневременности великих творений искусства и пришедший к выводу, что бесконечными их делает "я" поэта, поэтическая глубина и незавершенность, насыщенность идеями и провиденциализм...
Иннокентий Анненский писал:
"Гамлет - ядовитейшая из поэтических проблем - пережил не один
уже век разработки, побывал и на этапах отчаяния, и не у одного
Гете... Серию критиков Гамлета открыл Полоний. Он первый считал себя
обладателем гамлетовской тайны. Хотя Гамлет прокалывает его случайно,
но зато Шекспир вполне сознательно сажает на булавку первого, кто в
дерзости своей вообразил, что он языком рынка сумеет высказать
элевсинскую тайну его близнеца.
Как ни печальна была судьба первого шекспиролога, но пророчество
никого не испугало, и Гамлет благополучно будет дурачить нас даже
сегодня.
Желанье говорить о Гамлете... в наши дни, благодаря превосходным
пособиями, легко исполнимо... Только как же, с другой стороны, и не
говорить, если человек говорит, чтобы думать, а не думать о Гамлете,
для меня по крайней мере, иногда значило бы отказаться и от мыслей об
искусстве, т. е. от жизни.
Думать о Гамлете - значит мыслить, стремиться понять мир, душу человека, смысл бытия.
Бесконечность интерпретаций Гамлета или Дон Кихота - это не только свертка идей их творцов, но и выражение настроений и мировидений интерпретаторов, срезы времени, его волны. В этом суть смыслового богатства гениальных образов, уяснить которые способствует история, время.
Гамлет - прапрадед всех литературных героев - философов в мировом искусстве, и в первую очередь - героев модернистских произведений XX века от персонажей Ибсена до Стивена Дедалуса и Леверкюна. Все великие писатели в той или иной мере ставили перед собой гамлетову дилемму, сближая искусство с мудростью и красоту - с решением кардинальных проблем бытия.
Сильный и слабый Гамлет, решительный и безвольный Гамлет, ясный и загадочный Гамлет, идеальный человек и ubermensch, воин и судья, спасающий народ от "чумы"... Дж. Браун так описывает Гамлета - М. Ивенса:
Его датчанин был человек действия, профессиональный легионер. Он
порвал с традицией тех бледнолицых невротиков, тех печальных юнговских
людей, которые в хандре слонялись по дворцу, лия слезы о недостатке у
них воли и копаясь в своем подсознании.
У Гамлета - Лоренса Оливье "страсть правила интеллектом, силы характера было больше, чем силы ума". Гамлет - Оливье - не лирик, а воитель, готовый "разорвать дядю пополам раньше, чем Призрак успел объявить об отравлении". Время жаждало героя, и искусство возвращало ему его.
На смену чувствительному, невротическому антигерою 20-х годов
пришел человек действия. Этот возвращающийся герой, человек, который
знает себя и определен в своих желаниях, - антитеза Пруфроку Элиота.
"Гамлет" Гатри и Бергмана был спектаклем об участи интеллигента в фашистском государстве. Гамлет-Гиннесс - уголоватый, некрасивый и растерянный человек - недоуменно вглядывался в мир, не в силах поверить, что век способен "вывихнуться" до такой степени. Он просто не мог постичь безграничность зла и оставался способен лишь на горькое проклятье этому миру.
Интеллигент, а проще говоря, мыслящий и совестливый человек в
условиях тотальной лжи и тотального насилия - таков бергмановский
Гамлет, по сути дела, - бергмановский герой вообще, проходящий вот уже
четыре десятилетия сквозь все его произведения. Человек, обуреваемый
стыдом за то, что он видит вокруг себя.
Человек, в котором растоптано уважение к себе, стремится
растоптать его и в других. И тогда начинается та катастрофическая
цепная реакция зла, которую режиссер дает нам возможность увидеть и
прочувствовать в ее конечных, глобальных последствиях. Об этом, как
мне представляется, спектакль Бергмана "Гамлет".
Барри Джексон и Эйлиф ставили "Гамлета" в современных одеждах - как "человека улицы", а точнее "солдата из окопа".
В эльсинорский мир бюрократической упорядоченности и
демонстративного благополучия врывался Гамлет - не из аудитории
Виттенберга, скорее из окопов 1918 г., оттуда, где "Гамлеты в хаки
стреляют без колебаний" (Джойс). Это был один из многих молодых людей
послевоенной Англии, переживших горечь утраты иллюзий и
возненавидевших лживый мир. В нем смешались циническая ирония и
клокочущая ненависть. Вместе с автором "Смерти героя" он мог бы
воскликнуть: "Добрая старая Англия! Да поразит тебя сифилис, старая
сука!". Критики писали о "захлебывающемся, хриплом дыхании" и "грубой
яростной активности" Гамлета, разившего без снисхождения. У него была
твердая рука - убивать его научили. Память об отце была для него
памятью о войне. Им управляла месть за бессмысленно павших в газовых
атаках, за обманутых и преданных - вот почему теме отмщения
принадлежало в спектакле особое место. Подобно герою-повествователю в
романе Олдингтона, он спешил искупить свою вину перед мертвыми. Но
голосом Олдингтона говорила элита "потерянного поколения".
Гамлет-Колин Кейт-Джонстон, "человек улицы", представительствовал от
имени тысяч - тех, кто не мог забыть вселенской бойни и не мог ужиться
в "веселых двадцатых", которые прежде всего постарались ни о чем не
вспоминать... Он продемонстрировал, как пугающе актуален может быть
Шекспир, как много горьких истин он способен сказать человеку
"самодовольного десятилегия".
Крэговский Гамлет - мистик, полусон-полудействительность, игра фантазии, горькая усмешка Нирваны над ничтожеством земных дел.
Что он читает? Слова. Что такое вся жизнь? Слова из бесконечного
периода Логоса. Кто они - Гамлет, Офелия, и Полоний, и Горацио, и
король? Ползучие козявки, и стоит посмотреть на бесконечность серой
загадки, окружающей их, чтобы понять скорбь мысли, проникающей
Гамлета.
Гордон Крэг видел Гамлета вне истории: Гамлета-идею, Гамлета-призрака, Гамлета-символа. "Символизм не только в корне всякого искусства, но в корне всякой жизни. Лишь благодаря символам жизнь становится для нас возможной".
Не только тень отца Гамлета, но все образы трагедии
представлялись Крэгу мимолетными воплощениями сил, которые
господствуют над жизнью.
Гамлет - это попытка Шекспира охватить единым взглядом всю картину человеческой жизни, дать ответ на сакраментальный вопрос о ее смысле, подойти к человеку с позиции Бога.
После нескольких лет размышлений над "Гамлетом" Крэг не однажды с
отчаянием писал, что трагедия эта "невоплотима", что претензии театра
до конца "понять и объяснить истину Гамлета" несостоятельны, что даже
самому прекрасного актеру не под силу передать своей игрой, пользуясь
материалом своей человеческой личности и ею же как "инструментом", всю
глубину философского содержания этого образа.
Впрочем, Крэг только повторял Гете, Вильгельм Мейстер которого, имея в виду Гамлета, пришел к следующему заключению: "чем дальше я продвигался, тем затруднительнее мне становилось представить себе все целое, и наконец я увидел почти полную невозможность охватить его общим взглядом!".
Сам Гете видел замысел Шекспира в изображении "великого подвига, возложенного на душу, еще для него не созревшую".
Век расшатался, и скверней всего,
Что я рожден восстановить его!
Август Шлегель и эту характеристику посчитал "положительной" для слабовольного Гамлета.
Что касается характера Гамлета, то, следуя замыслу автора, как я
его понимаю, я не могу судить о нем положительно, как Гете... При его
так часто возникающих и никогда не приводимых в действие замыслах
слабость его воли очевидна.
Тем не менее Гамлет вполне соответствовал духу времени, рожденному Гете. Людвиг Берне считал датского принца копией немцев, а Ф. Фрейлигат пустил в оборот выражение "Гамлет - это Германия", получившее всестороннее обоснование у Гервинуса, находившегося под свежими впечатлениями разочарований "сынов века".
