KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Публицистика » Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6419 ( № 24 2013)

Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6419 ( № 24 2013)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Литературка Литературная Газета, "Литературная Газета 6419 ( № 24 2013)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Через некоторое время меня к себе пригласил Жданов.

– Ну, как дела? – спрашивает.

– Вы знаете, – отвечаю, – совершенно не знаю, что мне там делать.

– Вам там помогут советами.

Речь шла о Б.М. Ярустовском, который тогда работал в ЦК. И он действительно взялся наставлять меня. В итоге это потом очень печально для меня кончилось. Со мной случился ужасный нервный срыв. Ярустовский сам был очень нервный человек и тряс меня за душу всё время нещадно.

– Самая главная ваша задача, – продолжал Жданов, – организовать сейчас как можно больше поездок. Композиторы должны общаться с жизнью, а не смотреть на свой собственный пуп.

Не ручаюсь за дословную точность пересказа всего разговора со Ждановым, но, признаюсь, довольно долго был в шоке по поводу его рассуждений о композиторах, которые «всё время смотрят на свой собственный пуп и не знают, что вокруг них происходит в жизни». Похоже, что это была главная мысль Жданова, он её много раз повторял. Естественно, что это мне крепко запомнилось, хотя такой бесцеремонный пассаж по поводу художника запомнится, даже если он и не повторён, а сказан однажды. Соответственно и все советы Жданова исходили из главной мысли, а именно: композиторов нужно обратить лицом к жизни. Надо сказать, что при этом он ничего не говорил, как я должен себя вести, и уж во всяком случае не требовал от меня какой-то жёсткой политики, жёсткой линии.

Композиторы начали ездить. Как-то по­степенно мы стали организовывать такие поездки, обсуждать их. Вообще обсуждения для меня были новой областью, и чувствовал я себя здесь неуютно. В ту пору после очередного постановления ЦК обычно всюду прокатывалась волна обсуждений – в Союзе композиторов, консерватории и т.д. Обычно я не ходил никуда. Бывал только в союзе и держался весьма скромно, инициаторов таких обсуждений – а их было у нас немало – обходил стороной. И вот после подобного общественного опыта на меня свалилась задача готовить съезд композиторов. Конечно же, я его готовил не самолично, были в нашей среде и идеологи, и советники, и старшие товарищи, и активисты, и просто люди, честно верящие в объективность и разумную необходимость развивающихся событий. Кстати сказать, Председателем Орг­комитета советских композиторов, как я говорил, тогда уже был академик Б.В. Асафьев, его доклад открывал съезд. Асафьев, правда, был болен, и текст читал В. Власов.

На съезде было пятьсот делегатов, избран большой Президиум, куда входили как члены нашей композиторской организации (Асафьев, Гедике, Глиэр, Кара Караев, Коваль, Шапорин, Чулаки, Жиганов и др.), так и видные музыканты (не композиторы), деятели музыкального искусства (Голованов, Самосуд, Пазовский, Гнесина), смежных искусств.

Съезд состоялся в апреле 1948 года и открылся с большой торжественностью.

Имя Сталина также возникало каждый раз, когда заходила речь о каких-либо серьёзных вопросах или общих проблемах, что типично, как известно, в целом для той эпохи.

Думаю, что могу не рассказывать подробно о съезде. Есть материалы. Они известны. В конце концов состоялись выборы с тайным голосованием Правления Союза композиторов СССР, а на следующий день первый пленум нового Правления. Здесь меня выбрали Генеральным секретарём Союза композиторов, Председателем Союза был избран Асафьев.

С этого момента я исполнял свои обязанности уже не по приказу Сталина, а на основе вынесенного съездом решения.

На съезде и после него я оказался в двой­ственном положении. С одной стороны, критикуемый Арам Хачатурян – мой друг, Мурадели – также мой друг. Шостакович относился ко мне великолепно, я же к нему – с огромным почитанием. У Прокофьева я занимался, и вообще он был для меня в музыке богом. И вот теперь другая сторона: на съезде мне приходится читать доклад, где звучит многократно резкая критика в их адрес.

Доклад был написан не мною, но от этого мне не было легче ни тогда, ни сейчас. Написала доклад группа лиц. Из них некоторые живы и поныне. Я не хочу называть их фамилии. В основном писанием доклада руководил Ярустовский. Международную часть доклада писали В. Городинский, С. Шлифштейн, ещё кто-то.

Что касается международной части, то это разговор особый. Мы были в то время настолько оторваны от международной музыкальной жизни, что сейчас это до конца понять и представить невозможно. Не было никакого общения. Была самая настоящая глухая стена между нашим музыкальным искусством и искусством Запада. Мы почти не знали, что делается за рубежом, информации никакой не было. Уже потом, когда в пятидесятые годы я на практике начал вникать в международные музыкальные дела, мне стало ясно, какая чушь была написана в этом докладе о мировой музыкальной культуре.

Тогда же пришло сознание, что вообще весь прочитанный мною доклад – нелепость, дикая несуразица. В основном он повторял постановление, но только в более размусоленном виде.

Я много раз и тогда и сейчас размышлял о той двойственности своего положения, о которой я только что сказал и в которую я попал в результате событий 1948 года, обречённый необходимостью вести их линию. Но я считаю, что, может быть, моё назначение на пост в Союзе композиторов СССР было лучшим выходом из положения в те годы.

Ибо единственное, к чему я стремился и тогда и потом, – смягчить все удары, которые сыпались на нашу композиторскую организацию и её конкретных людей.

Прежде всего надо сказать, что было неспокойно в самой композиторской организации. Люди, имеющие различные художественные взгляды и убеждения, нередко обвиняли друг друга в одном и том же – формализме, понимая и трактуя его каждый по-своему.

Сражаясь с теми, кто жаждал дальнейших репрессий, наш Союз стремился обратить внимание общественности на значительность творческих завоеваний ведущих советских композиторов. Внешне это выглядело так: уже через год некоторые из поименованных в постановлении композиторов стали получать Сталинские премии. Шостаковичу Сталин в 1949 году звонил домой и просил поехать в Америку в составе советской делегации. Шостакович, когда ему ранее предлагали эту поездку, поехать не захотел и отказался. И только после того, как Сталин по­звонил ему домой и попросил об этом, Дмитрий Дмитриевич отправился в Америку.

Итак, я вижу основной смысл своего существования на посту руководителя Союза композиторов в те годы (Асафьев в 1948 году скончался) в том, что мне удавалось смягчать все острые углы, когда на музыкально-творческую интеллигенцию обрушивалась очередная критика.

Не то чтобы мне приходилось кривить душой – говорить одно, а делать другое. Как и все, я жил с ощущением некоей потенциальной высшей справедливости в нашем обществе. И многие факты, казалось, об этом свидетель­ствовали. В области искусства и руководства им работало много талантливых людей. Это позже руководство в сфере искусства обезличилось и вырос отряд бездарных чиновников от культуры. Сталин был в этом отношении умён и умел завоевать в среде художественной интеллигенции авторитет просвещённого и великодушного вождя. Когда же на эту интеллигенцию обрушивались с гонениями, следом вскоре находились враги, которые оказывались в этом повинными. Постоянно создавалось впечатление, что генеральная линия в нашем обществе – движение к справедливости и существование Сталина – тому гарантия.

Одной из первых прошла кампания космополитизма. В этот момент мои коллеги, которые ругали оперу «В бурю»(например, С. Шлифштейн), ужасно волновались, что я в эту политическую кампанию буду разделываться с ними. Я же старался, напротив, не называть таких имён. И даже когда в качестве примера борьбы с космополитизмом в Союзе композиторов и назывались отдельные фамилии, среди них меньше всего встречались еврейские фамилии. Короче, из кампании войны с космополитизмом наша организация вышла в буквальном смысле слова без потерь, и тот же Шлифштейн в итоге приходил благодарить меня.

Но таким ходом космополитической кампании в Союзе композиторов остались недовольны. На меня посыпались анонимки. Каждый день я стал получать почту: то карикатура – Тихон Хренников на электрическом стуле, то рисунок – Тихон Хренников на виселице, то – пропуск для Тихона Хренникова на кладбище. А авторами этой корреспонденции были мои коллеги. Я даже знал кто и знал за что. Слали те, которые, как я сказал уже, были недовольны мною, которые требовали крови и которым я, так сказать, не давал возможности эту самую кровь пустить.

Все получаемые мной подобные записки и рисунки я относил в ЦК. И каждый день получал новые. Это была травля. А как-то однажды меня пригласил Суслов и дал почитать письмо, написанное одним из наших музыковедов (не хочу называть никаких фамилий). Он писал, что я нахожусь под влиянием евреев, сионистов, и рассуждал, как евреи на меня дей­ствуют. Была изображена полная схема такого воздействия – через мою жену и других лиц. Письмо мне Суслов дал со словами:

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*