Ксения Соколова - Философия в будуаре
Собчак: Но все-таки внешность играет роль?
Хиддинк: Для кого-то, но не для всех. Бекхэм – конечно, звезда, я это признаю.
Соколова: Если бы вы были супербогатым человеком, вы купили бы футбольную команду?
Хиддинк: Футбол – очень интересный бизнес. И многие люди, в России особенно, любят покупать. Но я все-таки считаю, что главная причина не в деньгах. Я, правда, никогда не говорил с ними на эту тему, но думаю, что самое главное то, что они любят футбол и, будучи богатыми, могут его поддержать. Здорово, когда они помогают молодым игрокам.
Собчак: Мы не обсуждаем, плохо это или хорошо. Вы бы сделали это?
Соколова: Вы могли бы быть владельцем команды и тренером одновременно. Так, кажется, еще никто не делал.
Хиддинк: Ок, да.
Собчак: Вам случалось когда-нибудь присутствовать на договорных матчах? Может быть, не как тренеру, а как зрителю.
Хиддинк: Нет.
Собчак: Вы никогда не видели подобные матчи?
Хиддинк: Нет, не видел. Вы хотите коротких ответов. В таком случае, нет. А что вы называете договорными матчами?
Собчак: Когда результат проплачен...
Хиддинк: Нет.
Собчак: Еще один вопрос дилетантки, которая пошла на матч и не из любви к футболу, а потому что все пошли, и мне ничего не оставалось, как пойти на матч в Монако между «Зенитом» и «Манчестером». За 20 минут до конца игры диктор объявил только по-русски: «Просьба к команде, которая станет победителем, остаться на поле на 10 минут после игры». Объявили только по-русски, это было смешно и нелепо. Вы чтонибудь можете об этом сказать?
Хиддинк: Я не знаю почему, может, для поздравления.
Собчак: Вы были там?
Хиддинк: Да, я был там.
Собчак: Вам не показалось странным, что когда победитель еще не был определен, оставалось играть еще 20 минут, а объявляется только по-русски, не по-английски: «Просьба к команде, которая станет победителем, остаться на поле после игры?» Это фантастика!
Хиддинк: Нет, это не странно, просто, значит, тренер был уверен, что «Зенит» победит, и правильно. Я об этом объявлении не знал.
Собчак: Существует имидж футболиста и имидж девушки футболиста. Многие девушки мечтают выйти замуж за футболиста. Как вы считаете, трудно быть женой футболиста?
Хиддинк: Не знаю, вопрос не ко мне. Вы хотите коротких ответов – я не знаю, спросите у жен.
Собчак: Ну, ладно, другой вопрос. Вы как-то влияете на поведение игроков вне поля? Вы их как-то наказываете или критикуете за их поведение вне игры?
Соколова: И на каком языке?
Хиддинк: Вы априори уверены, что я так делаю. Не знаю. В национальной сборной я иногда высказываю просьбы, пожелания, иногда на общих встречах, иногда с командой либо с глазу на глаз... (Собчак): Я вижу, вы хотите перебить, перебейте...
Собчак: Прошу прощения, может, я не очень точно выразилась по-английски. Я имела в виду, ругаете ли вы их за что-то, что они делают вне игры, вне поля. Например, зачем ты дал интервью такому-то журналу? Почему ты так нелепо одеваешься? Подобного рода критика.
Хиддинк: Я это и хотел объяснить. Но вы перебиваете, хотите коротких ответов. Следующий вопрос.
Собчак: Нет, я хочу длинных ответов. Простите...
Хиддинк: Вы не даете сказать! Я был на полуслове, и вдруг вы хотите что-то вставить, перебить...
Собчак: Да нет, я просто подумала, что вы не так меня поняли...
Хиддинк: Я вас прекрасно понял.
Собчак: Ну и...
Хиддинк: Я уже забыл вопрос! Все. Интервью закончено.
Собчак: Нет, у меня есть еще один, последний вопрос. Мне это важно. Возвращаясь к критике игроков. Например, поведение Аршавина, помните, вся страна была слегка разочарована его интервью Петру Листерману про телок, при том, что у него есть жена и двое детей...
Хиддинк: Я ничего не знаю об этой истории и не могу никак ее прокомментировать.
Собчак: Неужели вы не видели это интервью? Все это обсуждали...
Хиддинк: Нет, никогда. А судить о чем-то, чего я не знаю, я не могу.
Собчак: Вам не понравились наши вопросы?
Хиддинк: Вы перебиваете, слушаете только себя.
Собчак: Мы перебивали не потому, что хотели прервать вас, просто, возможно, наш английский оставляет желать...
Хиддинк: У вас великолепный английский. Но вы хотите коротких ответов.
Собчак: Что вы имеете в виду?
Хиддинк: Вы хотите слышать только то, что хотите... Вы звезда.
Собчак: Ну почему же? Вы ведь тоже звезда. Вы считаете, быть звездой плохо?
Хиддинк: Нет, не считаю.
Собчак: Но вы таким тоном это сказали...
Хиддинк: Жаль, что ответы, которые я давал, вас совершенно не заинтересовали.
Соколова: Это совершенно не так! Простите...
Хиддинк: Нет, с вами никаких проблем нет. Дело в вашей подруге...
Соколова: Похоже, я могу загадывать желание – сижу между двух звезд...
Собчак: Я просто пыталась сказать, что это очень плохо, когда Аршавин, имея жену и детей, обсуждает телок. Я об этом хотела спросить вас всего-навсего.
Хиддинк: Я же сказал, что ничего не знаю об этом. Ответ «нет» вас устраивает?
Собчак: Нет, конечно. Но если другого нет...
Хиддинк: Все! Я пошел.
Космос и золото
Режиссер Алексей Герман-младший – призер Венецианского кинофестиваля – о том, почему, став лауреатом, он отправился на банкет для лузеров
Соколова: Вы как-то сказали, что кинорежиссер похож на капризную обидчивую институтку, которая обожает блестящие побрякушки. В Венеции ваш филым «Бумажный солдат» получил практически главную побрякушку. Институтка довольна?
Герман: Не совсем так. Я говорил, что режиссер – это нечто среднее между девочкой-институткой и прорабом на стройке. Это странно, но мне всегда казалось, что после такой награды что-то в моей жизни изменится. Что меня посетит состояние эйфории, я буду чувствовать себя великим. И вяло так подавать всем ручку...
Соколова: Для поцелуев?
Герман: Да. Но знаете, что интересно? Как я переживал за следующую картину, так и переживаю. Как мучился вопросом, как бы прожить достойно, так и продолжаю мучиться. Возможно, прибавилось уверенности. Мой отец говорит: можно презирать ордена, но лучше презирать, когда их имеешь.
Соколова: Вы теперь крутой?
Герман: У меня не та профессия, где можно всегда быть крутым. Сегодня ты крутой, а завтра – наоборот. Достижения быстро забываются. Режиссура – это бег на длинную дистанцию. Много моих товарищей, прекрасных молодых режиссеров, которые начинали с огромного количества статуэток, сейчас являются тяжелыми психическими инвалидами. Потому что ощущение, что ты – король мира, губит. Расскажу мою любимую историю про Венецианский фестиваль. После того как мне вручили статуэтку, нас повели на специальный банкет – только для лауреатов.
Собчак: А что, был банкет для лузеров?
Герман: Да. Это было как-то очень... по-русски. И разумеется, на банкете для тех, кому повезло, было пафосно и скучно. И я решил пойти на банкет для лузеров. Там все танцевали и было весело. За мной немедленно побежал мой агент, который сказал: «Алексей, вам туда нельзя! Зачем вам эти bulishit people?» И я осознал весь цинизм ситуации – мы снимали эту картину в чудовищной грязи. И вдруг взяли какой-то приз и стали гламурными. А, например, моя следующая картина может никаких призов не получить и тогда снова – добро пожаловать в ряды bulishit people. Такая жизнь.
Собчак: Мне кажется, вопрос не в перемещении в пространстве, а во внутреннем ощущении. В вашем ответе для меня, например, ключевым было слово «уверенность». Мне кажется, трудно быть уверенным в себе кинорежиссером, когда тебя называют Герман-младший. Когда над тобой нависает такой громадой папа.
Герман: Папа не может нависать, я его люблю.
Собчак: Ваш отец не видел двух ваших последних фильмов. Ваша неуверенность помешала их ему показать?
Герман: Нет.
Собчак: Папа не хотел их видеть?
Герман: Мой отец десять лет снимает тяжелейшую картину. Он делает это, периодически лежа в больницах. Это первое. Второе – папа настолько меня любит и за меня волнуется, что ему страшно будет мне сказать, если кино окажется плохое.
Соколова: Вы не хотите ставить отца в неловкое положение?
Собчак: Я, кажется, понимаю, что имеет в виду Алексей. Например, я вчера уговаривала своего молодого человека посмотреть фильм с моим участием. Он говорит: «Ты знаешь, мне кажется, это будет не очень хороший фильм. Поэтому я лучше не пойду его смотреть, чтобы ты потом не расстраивалась». Хотя у вас в семье, понятно, другой масштаб... И тем не менее вам не обидно?
Герман: Что значит – обидно, не обидно? Есть разные семьи. У нас такая.
Собчак: Семьи разные – это точно. Возьмем несколько фамилий. Бондарчук, Тодоровский, Герман. Мне кажется, у всех вас – «поколения детей» – должно быть ощущение слишком высокой планки, которую не перешагнуть.
Герман: Конечно, такая проблема есть. Конечно, хочется на этом фоне стать крутым, «взять высоту», перепрыгнуть планку.
Соколова: Насчет крутизны мне забавную историю рассказывала Энрика, жена Антониони, про Андрея Тарковского. Тарковский несколько раз гостил у Антониони на вилле. Микеланджело Антониони был очень богатым человеком – великолепным плейбоем и бонвиваном своего времени. У него был шикарный дом в Умбрии, лучшие машины и даже игрушечный радиоуправляемый флот.
