Уистан Оден - Стихи и эссе

Отчего тогда? Отчего там? —
Мы кричим: — Отчего так? —
Небеса молчат.

Чем он был, тем был,
Чем он будет —
Зависит от нас.

От того,
Как мы будем жить,
Помня об этой смерти.

Когда умирает честный,
Что слезы и слава,
Что грусть и гордость?

Ступай на войну с автоматом в руке
Прекрати геройствовать в кабаке;
охоться на льва, побывай в горах:
никто не узнает, что ты слабак.

У прирожденной сиделки
не друзья, а подделки

Когда он здоров и богат,
она создает ему ад;
но если он болен, убит,
она его воскресит.

Тебе еще долго не стать святым,
Покамест от жалоб ты будешь больным,
Но, если не станешь холодным, как сталь,
Другого нет способа взять вертикаль.

Я опасаюсь, что каждый в очках книгочей
Господу предпочитает Британский Музей.

Не радует воздух весенний
из-за моих отношений:
они не глубоки,
не дешевы и жестоки.

Кто не дружит с головой,
погибнет в ходе боя;
а, не вступивший в смертный бой,
умрет у стенки стоя.

Пожмите руку крепко
восставшему из пепла,
раз вспомнить неохота
упавшего в болото.

Прекратив искать,
Говорили всласть.
Не вносили лепту,
Но чесали репу.

Думали будет светло,
Заглядывая в дупло,
На бойню наивно.
Отправив сына.

Никому не желая худа,
Всего лишь надеясь на чудо,
Хотели они как лучше,
Заснув на горящей куче.

В публичном месте частное лицо
не чешет перед камерой яйцо.
Публичный тип, тем более звезда,
пиаром занимается всегда.

Не радует воздух весенний
из-за моих отношений:
они не глубоки,
не дешевы и жестоки.

Мысль о собственной смерти,
подобна раскату грома
во время пикника.

Полезно для жизни
узнать
как выносить друг друга.

Судьба разнолика:
каждый сам
подвергает себя опасности..

Ладонь взметнулась в приветствии:
Смотрите! для Вас
я разжал свой кулак.

Кости животных,
причисленные к никогда
не существовавшим святым,

более святы, чем портреты
завоевателей, которые,
к сожалению, были.

Натягивая носки,
он вспомнил, что его дедушка
умер внезапно в ходе полового акта.

Человек должен влюбиться
в Кого — то или во что-что,
или заболеть.

Пустоту нельзя любить слишком долго,
однако, любовь к кому-то или к чему-то
может быть грешной.

Я за свободу, зане
не доверяю цензуре,
но буду серьезен, коль мне
выпадет цензором стать.

Когда он здоров и богат,
она создает ему ад;
но если он болен, убит,
она его воскресит.

Верх совершенства, вот чего всю жизнь он добивался.
Поэзию он сочинял — любой ее догонит.
Он видел дураков насквозь, держал как на ладони.
Он холил армию и флот сильней всего на свете.
Когда смеялся, то Сенат от хохота взрывался,
а если плакал — в унисон околевали дети.

Тайное становится явным, причин замыкая круг,
восхитительную историю готов узнать твой друг;
языки от нетерпения чешутся, чайные чашки — звенят,
неподвижность воды обманчива, как дым без огня.

За трупом в бассейне, за призраком на потолке,
За танцующей леди и мужчиной с виски в руке,
За потухшим взором и атакой мигрени подчас
Скрывается нечто большее, чем видит глаз.

За внезапной песней из-за стен женского монастыря,
За ароматом старого куста в начале сентября,
За рукопожатием, кашлем, поцелуем, игрой в крокет
Преступная подоплека, свой повод хранить секрет.

Глупцы открыли, девственность нужна,
Чтоб в западню загнать единорога,
Прошляпив, между прочим, как страшна
Лицом бывает часто недотрога.

Герой был смел, силен, как полубог,
Он с детских лет качал свой пресс и плечи,
Упавший ангел преподал урок,
Как падая, не получить увечий.

Безумцы, становясь себе врагами,
Хотя никто к тому не принуждал их:
Бросали дом, селились под землей,
Где грозно львы рычали по соседству,
Или бесстрашно уходили в бой,
Встречали Зло и превращались в камень.

Вереск дрожит на ветру неуклюже.
Вши в моей тунике, нос мой простужен.

Дождь все сильней барабанит из тучи.
Я здесь солдат и охранник до кучи.

По серому камню туман ползет боком.
Невеста в Тунгрии, я сплю одиноко.

Олус ее поиметь решил твердо.
Его мне противны манеры и морда.

Пизо поклоняется рыбе, как богу.
Ему целовать я не дам даже ногу.

Продул от любимой подарок солдату.
Хочу мою кралю, не меньше зарплаты.

Как превращусь в ветерана без глаза,
Начну я бездельничать счастливо сразу.

Дамы и господа, огромные изменения происходят благодаря
прогрессу, прогресс, я согласна, приятен, как виски;
автомобилей вы создали больше, чем выдержать может земля,
преодолели скорость звука, и, может быть, очень близко
то время, когда на Луне появятся DVD-диски,
однако, осмелюсь напомнить, не глядя на это,
я, Смерть, большая поклонница этого света.

Я все еще принимаю вызов молодых и героев;
при моей поддержке альпинист срывается со скалы,
захлебнувшихся мальчишек ловит отлив прибоя,
валяется в кювете любитель быстрой езды,
выживших жду и стариков седых,
чтобы вручить, ведь я остроумна, как сваха,
одному инфаркт, другому опухоль рака.

Либерален мой взгляд на культы и расы;
налоги, рейтинг доверия, социальный спор,
мне по фигу. Мы встретимся, можно не сомневаться,
несмотря на инъекции и с доктором разговор,
дорогостоящие услуги похоронных контор:
судебный пристав и медсестра, как белая обезьяна,
пустятся в пляс под стук моего барабана.

Он прибыл в страну, объятую недовольством.
Он не был здесь прежде и сразу замучил посольство
по делу туземцев с унчаками наперевес:
у них диеты разные и жители небес.
«Время», — инструктировали в Лондоне дипломата —
«не ждет. Поздно согласовывать и проводить дебаты:
единственный выход — оформить развод.
Будет лучше, просит их вице-король,
если никто не узнает, какова Ваша роль.
Что ж, для консультации найдем иной подход.
За вами, по любому, последнее слово».

Прочесав сады, опасаясь кинжала убийцы,
он приступил к решению судеб индийцев.
К его услугам были устаревшие карты, законы,
противоречивые данные переписи миллионов,
уточнить их, впрочем, как и спорные районы,
было уже поздновато, а тут еще не кстати
дизентирия устроила пати,
но семь недель спустя он свой поймал момент,
границы разделили континент.

На следующий день, отчаливая в Англию, цинично
забыв о прошлом, как опытный юрист. «Вернуться мне лично
не страшно», — храбрился он в Клубе, — «Стреляю я отлично.»