Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее - Весперини Пьер
Нужно ли по этому поводу отменять американскую демократию? Нет, ее нужно преобразовать. Радикально. Сносить статую Джефферсона – не вариант. Откровенно говоря, это не более чем дешевый способ облегчить совесть – как для избранных из афроамериканской, латиноамериканской и азиатской когорты, выступивших с этой инициативой, так и для белых законодателей, которые их поддержали. В некотором смысле эту меру – учитывая, настолько она смехотворна, – можно рассматривать как новое оскорбление для потомков рабов. Потомок Джефферсона, призывающий разрушить памятник его предку, возможно, чувствует себя воином Света {276}, но что он сделал, чтобы изменить жизнь чернокожих, латиноамериканцев, всех цветных меньшинств? Ничего. Все остается как раньше. Нет, поправочка: все стало только хуже. Жизнь меньшинств в Нью-Йорке еще никогда не была так печальна. Вот заключения недавнего доклада группы «Отслеживание бедности» (Poverty Tracker) Колумбийского центра демографических исследований {277}:
«До пандемии для ньюйоркцев афроамериканского и латиноамериканского происхождения вероятность впасть в нищету была вдвое выше, чем у их белых соседей, как и вероятность испытывать материальные трудности – например, с питанием, жильем или лечением. COVID-19 только усугубил это неравенство. В 2019 году больше половины ньюйоркцев афроамериканского и латиноамериканского происхождения жили в бедности или имели низкий доход, а в 2020 году около 60 % представителей этой группы потеряли работу или доход из-за пандемии».
Мэрия Нью-Йорка, так гордящаяся уничтожением современного «символа ненависти», которым была статуя Джефферсона, не сделала ничего, чтобы исправить ситуацию. Напротив, в 2020 году мэрия переселила около 730 ньюйоркцев, оставшихся без крыши над головой из-за пандемии, в отели Lucerne, Belleclaire и Belnord, расположенные в престижном Верхнем Вест-Сайде. Его жители (самопровозглашенные «прогрессисты»), почувствовав, что их безопасность под угрозой, немедленно создали ассоциацию «Организация сообщества Вест-Сайда» (West Side Community Organization) с целью оказать давление на власти и заставить их выгнать бездомных из отелей. Разумеется, из лучших побуждений {278}: «Эти люди не получают основных социальных услуг и психологической помощи, в которых отчаянно нуждаются», – говорили эти милосердные люди, призывая к сбору средств (их проект на GoFundMe собрал более 50 000 долларов за два дня, а к сентябрю сумма превысила отметку в 137 000 долларов). На самом деле, как объясняет Люк Санте, в случае джентрификации по-манхэттенски на кону стояла не безопасность, а окупаемость: «Речь идет о цене на недвижимость. Когда-то жить в Верхнем Вест-Сайде было не так дорого». Город уступил. Бездействие и пассивность мэрии – в противовес активному содействию, которое она оказывает благополучию самых богатых жителей (преимущественно белых), – обширно задокументированы на сайте ассоциации, созданной для помощи бездомным {279} Верхнего Вест-Сайда.
Джентрификация района неизбежно влечет за собой фактическую сегрегацию – в частности, школьную сегрегацию. В 2009 году отчет, опубликованный Проектом гражданских прав (Civil Rights Project), произвел сенсацию: в нем убедительно доказывалось, что в штате Нью-Йорк и в самом городе Нью-Йорке самые сегрегированные школы в стране. Не так давно (в июне 2021 года) этот доклад был обновлен, и вот его выводы:
«Штат Нью-Йорк остается самым сегрегированным штатом для чернокожих учеников и вторым по этой шкале для латиноамериканцев (после Калифорнии). Схемы сегрегации сохраняются с 2010 года, и чернокожие ученики чаще посещают сегрегированные школы. Еще больше учеников афроамериканского и латиноамериканского происхождения посещают школы с высоким уровнем бедности. Мы констатировали существенные расхождения в отношении расовой/этнической изоляции между частными и традиционными государственными школами. Количество частных школ значительно выросло с 2010 года, и они остаются наиболее сильно изолированными в расовом отношении».
И снова это явление особенно заметно в Верхнем Вест-Сайде, а также в Бруклине {280}. Вот что можно было прочесть в 2016 году на сайте Chalkbeat {281}, посвященном образованию в Нью-Йорке:
«Мэр выразил поддержку разнообразию в школах, но также заявил, что город должен уважать инвестиционные вложения родителей ‹…›, в то время как Кармен Фаринья, руководитель департамента образования Нью-Йорка, предостерегла против идеи “насильно пичкать людей интеграцией”».
Красочное замечание Кармен Фариньи даже в большей степени, чем жалкое заявление мэра, прекрасно демонстрирует, откуда берутся эти бездействие и пассивность. Поскольку, как заметила журналистка Slate {282}, если и есть политика, которой напичкали (особенно в форме исторических решений Верховного суда) белое большинство, – это как раз ликвидация сегрегации. Достаточно вспомнить о «Девятке из Литл-Рока» – чернокожих школьниках из Арканзаса, которых расисты у власти при помощи войск Национальной гвардии штата пытались изгнать из школы для белых (было это в 1957 году).
Это была краткая – даже слишком краткая – зарисовка, касающаяся положения меньшинств в Нью-Йорке {283}. Но на деле эта ситуация замаскирована и в каком-то смысле отменена самой культурой отмены: люди предпочитают нападать на реальные или воображаемые символы расизма и превосходства белой расы, а не на их бытовые и бытийные последствия в повседневной жизни.
Например, недавно поплатился Шекспир – как известно, куда более опасная угроза, чем нищета и школьная сегрегация. Так, открытый театр «Делакорт» в Центральном парке, где каждое лето ставят пьесы Барда в рамках программы «Шекспир в Парке» (Shakespeare in the Park), выбрал для постановки «Виндзорских насмешниц». Удивительно? Не спешите. Давайте посмотрим, как было дело. Прежде всего, как вам объяснит The New York Times (если вы сами не додумались), «эта пьеса, действие которой происходит недалеко от Лондона и которая отражает консервативную мораль города, также пропитана опасной ксенофобией» {284}. Если вам трудно уловить связь между Фальстафом и доктором Геббельсом, то «шекспировед при Общественном театре», с которым предусмотрительно проконсультировались журналисты газеты, предлагает вам неоспоримое доказательство: «[Пьеса] о нетерпимости к другим, и она просто мерзкая».
Однако еще одна «шекспироведка», также сотрудничающая с театром, отметила, что у пьесы все же есть некоторый потенциал. Так что ей можно дать шанс. Да, но как тогда ее поставить? Режиссер отправился к драматургу Джослин Био, родившейся в семье выходцев из Ганы, чтобы она адаптировала пьесу – так сказать, поспособствовала ее «исправлению». Как она рассказала на первой репетиции, во время учебы в театральном институте преподаватель посмотрел на ее внешность, послушал ее акцент и решил, что Шекспир не для нее:
«Мне сказали, что вся моя “чернокожесть”, “африканскость”, “ньюйоркскость” никоим образом не имеет отношения к Шекспиру».
И поэтому, как она призналась со слезами во время видеозвонка перед сотней зрителей, возможность «вложить всю себя, все свое в то, к чему я, как мне говорили, не имею никакого отношения» стала для нее «чем-то невероятным».
Налицо трагический зеркальный эффект расизма. Поскольку какой-то преподаватель-расист сказал Джослин, что Шекспир не для нее, ее отношения с Шекспиром так и будут формироваться под влиянием этой обиды: вместо того чтобы обрести собственное, личное отношение к Шекспиру, то есть вместо того чтобы читать его, отделяя гениального драматурга эпохи Возрождения от недостойного использования его имени каким-то безвестным расистом пятьсот лет спустя, и, следовательно, вместо того чтобы читать его, стараясь понять великого поэта, жившего в мире, совершенно отличном от ее собственного, она читает его через призму этого отвержения. Ее отогнали от Шекспира, и, значит, ей нужно вложить в него всю себя и все свое, вычеркнув все, чего она не понимает, – то есть все, что делает Шекспира Шекспиром. И потому она гордится, что заменила «непонятные шутки» на остроты «с упоминаниями пальмового вина, джолофа и кокоямса», которые, как охотно поясняет The New York Times, могли бы понять и «ее ганская тетушка, живущая в Гарлеме», и «сенегальская парикмахерша, заплетающая ей косы каждую неделю» {285}. И вот Шекспир спасен, как гласит вердикт «шекспироведа». «Это была уродливая пьеса, – заявил он журналистам газеты, – и ее сумели сделать красивой». И The New York Times разражается восторженной похвалой: «Комедия о нетерпимости стала праздником многообразия».
