Новое Просвещение и борьба за свободу знания - Кауфман Питер
Если бы мы как общество стремились в некотором смысле модернизировать те права, которые закреплены в наших новых соглашениях, то на какой сектор стило бы обратить внимание? Я не призываю к новым поправкам в Конституцию, главный договор нашего общества, а лишь предлагаю внимательно – а затем очень внимательно! – изучить, какое положение в действительности мы занимаем, будучи стороной этого договора. Нелишне напомнить себе, что, каким бы великим ни был документ, на котором мы построили наше общество, это все еще документ, все еще то самое пользовательское соглашение, скрепляющее общество сильного неравенства, общество, в котором рабство и другие зверства считались нормой, в котором женщинам и не белым людям отказывалось в базовых правах – не только во время его написания, но и два столетия спустя. «В Конституции, – пишет историк Дэвид Вальдштрейхер, – ни разу не упоминается рабовладение».
Этого слова нет на страницах документа. Однако он весь пропитан духом рабовладения. Из 84 пунктов 6 непосредственно говорят о рабах и их владельцах. Еще в пяти рабовладение подразумевается – эти пункты подверглись дискуссии со стороны делегатов Филадельфийского конвента 1787 г. и граждан штатов во время ратификации. В них больше слов о рабовладении, чем в Статьях Конфедерации – известной своим несовершенством предыдущей национальной хартии, составленной в 1776 г. и в конце концов принятой Конгрессом. Почти все пункты, кроме одного, защищают рабовладение, и только один говорит о возможном появлении сил, которые покончат с этим институтом. Формируя новое государство, авторы Конституции и их избиратели создали фундаментальный закон, поддерживающий содержание человека в рабстве [234].
Историк Эрик Фонер напоминает нам, что «из 55 делегатов [Филадельфийского конвента 1787 г., на котором был составлен документ] почти половина, включая северян, владела рабами. У председателя Джорджа Вашингтона их было более двухсот, трое из них сопровождали его в Филадельфию…» [235]. Иными словами, наши пользовательские соглашения, так называемые соглашения с конечным пользователем, которые мы так часто принимаем (даже не читая: наше согласие обычно необходимо и само собой подразумевается и не опционально), по сути, некий шифр, символ, метафора, отражение более масштабных условий, которые мы тоже, весьма вероятно, не читали или читали невнимательно [236]. Права человека, использующего информацию, или права пользователя! Историки нередко отмечали, что письменные конституции часто выступают как «орудия контроля», а не как «документы о правах и свободах», – и права пользования, устанавливаемые для нас медийными компаниями и поставщиками услуг в сфере знания, возможно, работают так же [237].
Как эти пользовательские права соотносятся с Конституцией, и особенно с нашим Биллем о правах, – предмет большого исследования. Описанное поведение корпораций, например, имеет отношение к 4-й поправке об обоснованности обысков и арестов – возможно, их действия нельзя назвать ни арестом, ни обыском, но они уж точно «необоснованные», особенно когда эти компании не просто причастны к использованию наших данных, но еще и делятся ими с местными, федеральными и международными правительствами. Все чаще звучат призывы трактовать права на наши данные так, как если бы они были обычными правами, которые автор передает издательству (что так и есть), и поступать исходя из того, что это не правительство защитило нас с помощью некоего договора, созданного для нашего же блага, а корпорации нарушили наши права и вышли за рамки того, что может считаться допустимым в современном, опутанном паутиной мире [238]. Это превышение их полномочий и в теории, и на практике – «капитализм слежки», как сейчас говорят, – и связано оно с неолиберальным порядком, выстраиваемым так долго при постоянно слабеющем контроле над ним. Политики сбора и хранения данных этих корпораций вкупе с их постоянным сотрудничеством с правительствами, особенно с американским, вызвали бы у отцов-основателей будь здоров какое несварение. В нынешнем виде они больше напоминают обыск и арест. Как говорит преподавательница Гарвардской школы бизнеса Шошана Зубофф, мы думали, что ищем в Google, а на самом деле это Google обыскивал нас [239]. Пора нам поступить как Джон Локк, который с большой скромностью называл свой труд всего лишь поиском «новой формы первоначального договора» [240].
8
Наше общее достояние
Сегодня мы резвимся на цифровых просторах интернета, как дети, которых пораньше отпустили с уроков. Лайкаем фото в Instagram [241], выкладываем видео на YouTube, лазаем по «Википедии», слушаем случайные песни на Spotify, а те из нас, кто постарше, еще и читают новости на CNN или гуглят какие-то факты, погоду или итоги спортивного состязания. Однако, хотя нам кажется, что мы весело и свободно бродим по чистым полям, на самом деле мы перебегаем через соседские лужайки, залезаем на частную территорию железнодорожных компаний, перепрыгиваем с одного чужого парковочного места на другое. И владельцы бегут за нами, совсем как в кино, только вместо того, чтобы звонить в полицию или попытаться огреть нас по голове, они ловят наши данные, в каком-то смысле снимают нас, пока мы возимся по ту сторону экранов.
И хотя на первый взгляд может показаться, что все эти платформы одинаковые: они представляются нам в основном бесплатными или в свободном доступе, появляются перед нами на одном и том же экране, звук идет из одних и тех же динамиков, все их иконки и логотипы хорошо нам знакомы, – на самом деле ощущение обманчиво. Если интеллектуальная собственность, в частности защищенная законами, – то, чем сможем пользоваться сообща в будущем, то нужно понять механизмы, которые помогают нам делиться этой информацией уже сегодня. В интернете очень немного сайтов, свободных и бесплатных в полном смысле этих слов: некоммерческих, не получающих прибыль, не размещающих рекламу, доступных для всех в любое время. Те ресурсы, которые действительно свободны и бесплатны, служат нам цифровыми парками, лесами, общественными центрами, настоящими публичными пространствами, и мы должны ухаживать за ними. Сюда входят и платформы по распространению знания, и механизмы для его коллективного производства. Все чаще мы видим их идущими рука об руку.
Из всего перечисленного выше только «Википедия» участвует в таком производстве ради общего достояния. Она наш воздух. Она не принадлежит кому-то одному. «Википедия» сделала главным приоритетом осознанное обращение с правами: правами авторов, правами использования, правами пользователя. Она не только разработала и запустила процесс генерирования знания, который помогает установлению равенства и справедливости, – всегда доступный для всех, всегда в движении, – не только соперничала, уже десять лет назад, с Британской энциклопедией, зачастую превосходя ее (как и любые другие значительные печатные и цифровые справочники). Сегодня этот могущественный сайт, пятый, или шестой, или десятый по посещаемости в мире, непосредственно влияет на то, как мы создаем знание, и отражает состояние явлений, нам уже знакомых [242].
И что чрезвычайно важно для моей книги, перед нами самая масштабная и успешная из всех известных реализация проекта первой эпохи Просвещения. Один пользователь Twitter заметил, что если взять чуть ли не любую статью «Википедии» и перевести описание ныне существующего предмета в прошедшее время, то можно вызвать у читателя чувство обеспокоенности и даже страх, смятение. К примеру, возьмем статью о воде. В ней написано:
