Захар Прилепин - TERRA TARTARARA. Это касается лично меня
Но гордиться мне приходилось недолго: все, кто выходил в коридор нашего летящего состава в любое время ночи, обнаруживали Дмитрия Быкова, вновь первозданно трезвого и невозмутимо набирающего на маленьком ноутбуке новую нетленку. В промежутках между написанием нетленок Быков украсил вагонную стенгазету блестящими четверостишиями, приводить которые, впрочем, я здесь не рискну: цензуру, знаете ли, никто не отменял.
…Утром писатели все время хотели спать, но не подавали вида.
Прибыв в Иркутск, мы отправились на Байкал и увидели его. Наши сердца не разорвались от легкого и не столь обильного, как кажется, алкоголя, и поэтому некоторые из нас, например я, тут же умерли от счастья. Байкал — чудесное чудо чудное. В противовес любой неземной красоте, Байкал — красота самая что ни на есть земная, оттого еще более невозможная.
За обедом наше настроение немного выправили, сообщив в порядке тоста, что «…вы не первые русские писатели, приехавшие сюда. Здесь был по дороге в ссылку Радищев. Здесь был по дороге в ссылку Короленко…». И далее по списку, не говоря уже о декабристах, среди которых, напомню, было более двадцати поэтов.
Но и это не сломило нашей писательской и поэтической воли к счастию и к радости.
Дни длились почти бесконечно, в Иркутске я успел провести несколько встреч в книжных магазинах, на последней привычно заметив несколько оперативников в штатском. Мы приближались к регионам, где проходили местные выборы, интерес к писательскому десанту повышался с каждым километром: неизвестно еще, чего ждать от этих, знаете ли, писателей.
В Улан-Удэ душевные потрясения пошли одно за другим.
Нас встретил глава местной писательской организации — большой и красивый человек в национальной одежде. Он прочел буддистскую молитву и водкой из свежеоткрытой бутылки окрестил пространства, чтоб эти пространства нас ничем не обидели.
И все сбылось.
Буддистский оберег был усилен двумя шарфами — белым и голубым, которые обязаны были по замыслу дарителей принести нам мир и достаток; и, будем надеяться, принесут. Я вот довез шарфы до дома и украсил ими свое рабочее место. Теперь жду, затаившись, мира и достатка.
В небольшом поселке под Улан-Удэ пережил я, пожалуй, самые чистые и пронзительные ощущения за все время поездки. Я попал в детский реабилитационный центр; их всего два в регионе. Несмотря на то что у меня самого трое детей — о литературе я с ними никогда не говорю. Но, право слово, мне не было сложно среди детей в этом центре. Потому что детям никакие мои разговоры вообще оказались не нужны. Мы немножко пообщались, а потом только и делали, что смотрели друг на друга, улыбались и пели песни.
— Вы правда так любите детей? — спросил меня потом один малыш.
Ну что я мог ответить.
Люблю. Но что моя залетная любовь к малышам, от самого вида которых мое сердце пело и плакало, в сравнении с любовью людей, работающих здесь: сердечнее женщин я в России не встречал.
Из реабилитационного центра мы отправились в деревню староверов, пришедших сюда в незапамятные времена, — в Сибири староверов называют «семейскими», потому что шли они в раскол целыми семьями. И дошли далеко не все сквозь холодные эти просторы — но детей не бросали в любой горести.
А сейчас вот бросают: иначе не было бы в сибирских краях никаких реабилитационных центров, куда попадают чада спившихся и опустившихся.
В одном из семейских поселков, куда мы заехали, местный батюшка собрал уникальный музей, с экспонатами такими, какие ни в одном другом месте не встретишь: восхитительные вышивки, невиданная утварь, дорогущие, из трех разных зверей, шубы, монеты, книги — редкости, каждой из которых многие и многие годы; да, забыл, что музей начинается с остатков доисторических животных.
Не знаю, где отыскал батюшка динозавров и мамонтов, а все иные экспонаты обнаружил он, как сам признался, на помойке. Выбрасывает местный люд те вещи, которые пережили не одно поколение, а цены тем вещам — нет; зато тащат в дом нынешний хлам, который едва ли прослужит десятилетие.
Вернулся я в Улан-Удэ расчувствовавшийся донельзя. Велико же было мое удивление, когда всякий из моих коллег возвращался из похода с той же печатью необыкновенного душевного вдохновения на лице. Каждому казалось, что именно он столкнулся с той самой сибирскою душевностью, выше которой нет. Но я-то знал, что это не они столкнулись, а я.
Чита оказалась самым печальным городом на нашем пути.
Бездарные дороги, падшие заборы, дома, забывшие самое слово «ремонт».
И как раз там особенно бурно шли выборы, и весь город был украшен всевозможными бодрыми и кристально честными лицами, которые еще на Черноземье успели надоесть.
Именно в Чите я обнаружил, что моя программа выступлений волшебным образом изменена, причем самочинным, ни с кем не согласованным желанием местных властей. Взамен выступления в центральных библиотеках и учебных заведениях меня, видимо, как политически неблагонадежного, вывезли далеко за город, к подросткам-школьникам, которые представления не имели, кто я такой и зачем я им понадобился тут.
Принимающая сторона в том поселке была оповещена о моем приезде всего за пару дней. Но они постарались, сделав почти невозможное, — с их-то возможностями; и я им очень благодарен. Чего не скажу о местных чиновниках.
Нечто подобное происходило и с Дмитрием Быковым, который выступал, правда, в центральной библиотеке и ежеминутно выслушивал комментарии главного библиотекаря: «Ну, мы ведь не будем говорить о политике?», «Надеюсь, вы приехали не для того, чтобы говорить о политике?», «Политика — не самая важная тема сегодня, не правда ли?».
В конце концов Дмитрий Львович, бесконечно перебиваемый, мягко поинтересовался: «Стихи мы тоже будем читать дуэтом?»
Но даже этот, прямо скажем, казус уже не мог испортить нашего возвышенного настроения.
Вечером я спустился в кафе той гостиницы, где коротали мы последнюю ночь, бессонные, бурные.
В кафе сидели литераторы, прилетевшие к нам на смену. Литературовед Дмитрий Бак, внимательный и улыбчивый. Поэт Игорь Иртеньев, красивый и спокойный. Андрей Геласимов, с казачьей кровью и европейскими манерами. Внешне невозмутимый, как разведчик большой литературы, Борис Евсеев. Живой классик Андрей Дмитриев. Мое дружище Алексей Варламов, со светящимися глазами.
Мы обнялись — с кем были знакомы близко, и поздоровались — с теми, с кем не стоило быть запанибрата с первого шага.
Немного поговорили о том, как все у нас было. Ну как, как. «Да так как-то все, брат Пушкин».
Тут в кафе вошел один из самых видных литераторов нашей команды; ему было сложно, но он держался безупречно.
Те, что шли на четвертый, заключительный этап, рванулись было приветственно к нему — пожать руки, прикоснуться могучими лбами… но литератор нашей команды почти демонстративно сел за другой столик, хмурой спиной повернувшись.
Четвертый этап осел, удивленно.
Здесь зашел еще один литератор, живший в соседнем со мной купе, и к нему тоже метнулись взоры, потянулись руки… но и в этот раз, едва сделав ручкой издалека, литератор нашей команды уселся в свой дальний угол.
На другое утро я, смеясь, рассказывал эту сцену Леониду Абрамовичу Юзефовичу, и он тоже немного посмеялся, иронизируя сразу надо всеми:
— Ну а что они хотели? — риторически спрашивал он, имея в виду литераторов «четвертого этапа». — Мы-то уже дембеля, пол-России оставили за спиной… А они!
Тут я вспомнил, как реагировал на нас предыдущий, второй этап, и все понял. Юзефович оказался, как всегда, прав, несмотря на то что он шутил.
Четвертая команда, как я позже узнал, благополучно добралась до Владивостока, и там «Литературный экспресс» свой поход завершил. Уверен, что им все понравилось.
Правда, финальный дембельский выход уже некому было продемонстрировать — их никто не сменял.
Также в путешествии, на разных его этапах, принимали участие отличный поэт Максим Амелин, мой товарищ, прозаик Ильдар Абузяров, прекрасный детский поэт, чьи книги читают мои дети, Артур Гиваргизов, автор бестселлера «Метро 2033» Дмитрий Глуховский, именитый фантаст Василий Головачев, автор остросюжетных романов Полина Дашкова, всем известный телерадиоведущий и автор «Русской красавицы» Виктор Ерофеев, другой живой классик и другой Попов — Валерий и еще несколько литераторов.
Про их приключения мне ничего не известно. Но я точно знаю, что на сегодняшний момент все они в здравии, что, собственно, радует.
ТО, ЧТО У МЕНЯ ВНУТРИ
Вот я, к примеру, в США где-нибудь на юге живу. Отчего бы мне там не жить, вполне себе возможно.
Там огромные негритянские женщины на огромных джипах.
Там все тебе улыбаются, там по улицам можно ходить босиком. Идешь босиком — и полицейский приветствует тебя нежнейшей улыбкой, разве может быть такое в России?
