Захар Прилепин - Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
То, что интересный поэт Вольф Эрлих имел хоть какое-то отношение к смерти Есенина, тоже никто не доказал – однако Безрукову и с Эрлихом ясно.
Прокурор мертвых душ.
Опошлены и окарикатурены и Клюев, и Крученых, и Пастернак, и неприятно поедающий шашлык Киров, и отвратительный Чагин – который нежно любил Есенина и, кстати, никакие 26 рублей не зажимал у него.
Самый ужас ситуации в том, что многие прототипы героев фильма погибли, были расстреляны в тридцатые – и заступиться за них теперь некому. У них даже наследников не осталось! Ни за Эрлиха, ни за Тарасова-Родионова, ни за Клюева ни одна родная душа и слова не скажет. Какая чудовищная судьба – быть неправедно убитым, а потом еще и войти в память потомков в качестве мерзавцев – во имя «авторского замысла» Безрукова.
Авторы книжки и кино, естественно, говорят, что в их трудах «не стоит искать исторической правды».
Да пошли к черту.
Пусть представят себе, что их дети увидят экранизированную историю своего рода, где отец-сочинитель будет изображен в качестве, скажем, стукача, а раскудрявый его сын-актер в виде конченого мерзавца, к тому же бездарного?
И на законный вопрос: «Да как вы посмели так изобразить самых славных представителей рода Безруковых?!» – создатели их нетленных образов разведут руками: «Не стоит искать в нашей работе исторической правды!..»
…В общем, совсем совесть потеряли. Не надо Есенину таких адвокатов. Вообще никаких не надо.
Портрет
Авдотья
Что я ни скажи сейчас о Смирновой – заранее ясно, что каких-то самых нужных вещей про нее мне все равно не сформулировать. Я просто не сумею.
Вот когда о Дуне заходит речь, с чего нужно начинать?
Наверное, сразу стоит отставить разговор о том, что ее можно наблюдать в телевизоре, где она какую-то часть зрителей давно очаровала и обаяла, а другую неизменно приводит в раздражение и злобу.
Смирнова, ну да, из тех, к кому трудно относиться равнодушно. Надо сразу подыскивать в себе какое-то как минимум бодрое, а лучше яростное и в целом страстное чувство.
Само имя ее – Авдотья – отлично пошло б в пару к Аввакуму, какая-то в этом имени непокорность заключена.
Со Смирновой вообще не мешало б весьма точно избирать форму общения – если тебе посчастливилось с ней общаться. Авдотья, с одной стороны, ненавидит панибратство и вообще пошлость даже в микроскопических дозах, а с другой – очень ценит искренность, размах и всяческую шумно изъявляемую радость.
Я знаю больших мужчин, которые сразу теряются рядом с ней. И я видел других больших мужчин, которые, чтоб не потеряться, включают «гусара».
(Дуня может пожать плечами в ответ, и вот уже нет гусара, он упал в мокрую воду, и его роскошные трико предательски прилипли к телу.)
Напористым дуракам все равно никакой человеческой симпатии тут не дождаться; но и вменяемому человеку иногда все равно необходимо серьезное время осмотреться и понять, что такое Авдотья.
Знаете, какую фразу Смирновой часто говорят люди, познакомившиеся с ней, – особенно мужеского пола?
«Я представлял тебя (вас) другой». Так, если не ошибаюсь, сказал Сергей Шнуров при личном знакомстве. (Если я путаю, пусть Шнуров меня простит, значит, это был кто-то очень похожий на него.)
По-моему, Дуне это не очень нравится – во-первых, ей наверняка нелюбопытно разбираться, какой именно «другой», во-вторых, глупо спрашивать, в чем же столь разительное отличие той воображаемой Дуни от нее же, но натуральной.
Однако причина такого отношения все же понятна; и я не сказал бы, что Смирнова тут совсем ни при чем. Это все ее телеобраз – порой достаточно жесткий и безапелляционный; на него первым делом и ориентируются, его и опасаются.
Дуня, да, умеет себя преподнести, она отличный полемист и собеседник, с въедливым умом и совершенно неженским чувством юмора, зато с замечательной женской способностью разговаривать вообще не о себе, а только о другом человеке или собственно по теме. (Не знаю, заметили вы или нет, но мужчины, как правило, говорят только о себе – даже в тех случаях, когда речь идет совсем не о них.)
Но телевидение в разговоре о Смирновой все равно самое неважное и даже, пожалуй, случайное.
Тогда что важное, что? – спрашиваю сам себя.
Быть может, собственно ее человеческий характер – насколько он, конечно, известен и понятен мне.
Смирнова, как никто другой, требовательна и честна в дружбе. Но и она же, парадокс, может простить такое, что в силах простить только самая родная сестра или мать.
Смирнова не пытается понравиться всем. Она даже не стремится понравиться многим. Она не суетлива, как большинство людей, что называется, «искусства». У нее вообще какие-то проблемы с честолюбием – я не видел в Дунином доме ни дисков с ее фильмами, ни ее книг, ни памятных фотографий с каких-нибудь там Канн.
Я совершенно не знаю, читает ли она хоть хвалебную, хоть разносную критику на свои фильмы и тексты. За несколько лет нашего общения мы об этом не говорили ни разу. Если я спрашивал – она отмахивалась.
«Надо уметь быть высокомерным», – сказала Смирнова как-то. Это, видит Бог, не высокомерие сноба – это слова человека, написавшего великолепную киноповесть об Иване Бунине, и это бунинская школа.
Да и понимать «высокомерие» в ее случае стоит почти буквально.
Смирнова умеет «высоко мерить»: ей не нужно привставать на цыпочки, чтоб рассмотреть что-либо, – она и так сразу все видит. У нее все в порядке с иерархиями – Смирнова в курсе, что выше ее и что ниже. Она на своем месте.
За всю жизнь я только однажды был свидетелем того, как целый зрительный зал по окончании кинокартины поднялся, постоял несколько мгновений – и вдруг стоя начал, не жалея рук, аплодировать экрану, где шли титры. Это не было премьерным показом, в зале не сидели авторы фильма – это был обычный кинотеатр в Нижнем Новгороде; средь иных зрителей находились и мы с женою. Мы тоже поднялись – и тоже аплодировали; побуждение это было почти необъяснимым, но всем нам одновременно показалось, что молча выйти из зала будет нечестно.
Это был фильм «Дневник его жены» – о Бунине, по сценарию Смирновой.
Главную роль, к слову говоря, там играл ее отец, Андрей Смирнов.
Наверное, имеет значение и то, что ее отец, мало того что давно является культовым режиссером, хоть и снимающим по одному фильму в десять лет, совсем неожиданно, будучи уже зрелым человеком, вдруг заявил себя как великолепный, безупречного мастерства актер.
Мы недавно разговаривали с одним хорошим человеком из мира кино, он сказал, что Андрей Смирнов уверенно занял место главного российского актера, которому сама природа его мастерства не дает возможности совершать ошибки и делать что-либо плохо. «Олега Янковского нет, – сказал этот режиссер, – зато Смирнов снимается все больше, это обнадеживает, это задает планку, без которой нельзя».
Не знаю, как на эти слова отреагирует сам Смирнов, который, по верному замечанию Дмитрия Быкова, действительно похож на Бунина – то есть может и съязвить что-нибудь, читая эти заметки, – но я все равно ведь говорю о нем как об отце его дочери, так что пусть не сердится.
Еще у Смирновой замечательно красивый сын, отличный парень, прекрасно организованный и физически, и интеллектуально; футболист-профи, участник европейских турниров, прочитавший к своим около двадцати книг больше, чем иные мои собратья-писатели; чудо, а не сын. И реально – античной какой-то красоты, на него с первых взглядов насмерть западают давно забалованные всякие там «мисс России».
Это важно – то, что у Дуни такой сын, – или совсем нет?
Наверное, да – потому что мы видим: пространство вокруг нее организовано самым нужным образом.
Вот отец, вот сын; с ней дружат самые достойные люди этой страны и крайне ценят эту дружбу; если нужна музыка к фильму Смирновой – то напишет ее, естественно, Б Г, да и вообще я случайно знаю, кто, например, просит Дуню о роли в ее новом фильме, а кто может позвонить ей в полночь в обоснованной надежде услышать самый важный совет.
Дуня – человек высокого качества. Представления не имею, что там у нее с генеалогией, но это безусловно белая кость, даже если все смирновские предки были натуральным пролетариатом.
Белая кость, и отсюда ее повадки – хотя в данном случае уместней сказать «манеры», – и ее обостренная человеческая гордость, и вполне себе неженская смелость, порой кому-то кажущаяся чуть ли не наглостью или безбашенностью.
Вы смотрели смирновскую экранизацию «Отцов и детей»?
Это не только самая сильная киноработа, увиденная мною в последние годы, но и, насколько мы можем судить, картина, где дворянская жизнь показана с каким-то органическим, внутренним знанием.
Это как будто о себе и о своих близких снято.
