Ларс Триер - Ларс фон Триер. Интервью: Беседы со Стигом Бьоркманом
И что потом показали по телевидению? Сначала кто-то задает вопрос, и я говорю «Ну...». И видно, как несколько человек выходят из зала. Потом задается новый вопрос, и я отвечаю: «На этот, вопрос я ответить не могу». И показано, как еще несколько человек покидают зал. А затем следует вопрос Михельсена: «Почему ты не можешь нормально разговаривать с людьми?» Этот репортаж был смонтирован тенденциозно и манипулятивно. Впрочем, телевизионщики в этом поднаторели, это их профиль.
В пресс-релизе «Эпидемии» ты представляешь три фильма, которые должны войти в «европейскую трилогию» (тогда ты еще не снял «Европу»), Там ты характеризуешь фильмы следующим образом: «Преступный элемент» — вещество неорганическое, «Эпидемия» — вещество органическое, «Европа» — вещество концептуальное. Что ты хотел этим сказать?
Черт, какой чудовищный вопрос! Это всего лишь слова, которые, как казалось нам с Нильсом Вёрселем, прозвучат достаточно расплывчато и в то же время интригующе. Нет, сейчас, боюсь, я могу чего-нибудь на-придумывать. Тут тебе скорее должен ответить Нильс. Хочешь, я ему позвоню?
(Ларс набирает номер, и на другом конце провода раздается голос Нильса Вёрселя. Тот, однако, не может сразу ответить и обещает перезвонить. Проходит некоторое время. Затем по факсу мы получаем следующий комментарий:
«Насколько я помню историю с этими формулировками, которые мы сочиняли по-английски, то мы долго сомневались, выбирая из нескольких определений, пока не остановились на слове „вещество" („substance"). Также рассматривался термин „материя" („matter"). Еще я помню (хотя, может быть, я придумал это объяснение позже), что определения „неорганический", „органический" и „концептуальный" относятся к связующему элементу трилогии: гипнозу. В „Преступном элементе" тема гипноза присутствует в виде простой составляющей — театра, инсценировки. В „Эпидемии" она получает реальное, документальное, органическое воплощение. А в „Европе", сценарий которой еще не был написан на момент издания пресс-релиза, предполагалось загипнотизировать саму публику в кинозале. Это объясняет, почему мы остановились на слове „субстанция", а не „материя"».)
«Эпидемия» поделена на пять частей, и каждая часть соответствует одному из пяти дней, в течение которых разыгрывается действие фильма. При помощи этого эффекта фильм помещается в русло «правдоподобия», обретает привязку к реальности. Хотя история, очевидно, вымышленная, таким образом создается впечатление реальности происходящего. Тем же приемом пользуется Хичкок в «Психозе», предпослав фильму титры с указанием точного места действия (Финикс, штат Аризона), даты и времени последующей драмы. И у тебя тоже выдуманный сюжет кажется основанным на реальных событиях.
Я полностью согласен. Именно это мы имели в виду, снабжая «Эпидемию» такими титрами. Похожие мысли были у меня и по поводу «Рассекая волны». Мы поместили историю в прошлое, в данном, случае в семидесятые, чтобы подчеркнуть ее значимость. Если перенести рассказ в иную историческую эпоху, это сразу придаст ему вес.
Я прекрасно помню вступление к «Психозу». Там указание точного времени на самом деле не имеет никакого значения для сюжета — кроме того, что мы должны воспринимать все происходящее как основанное на реальных событиях.
Но странно, что в фильме это указание больше не повторяется. Можно было предположить, что Хичкок во имя последовательности и для сугубой реалистичности будет продолжать указывать время и место действия, как это часто бывает в американских телесериалах.
В том-то и дело, что это может сработать только в начале фильма. Сама надпись сделана строгим канцелярским шрифтом, что соответствует обстановке офиса, где начинается действие. А потом, в мотеле Бейтса, мы выпадаем из времени. Очень специфический прием, который придает рассказу еще большую эффектность.
(Наш разговор временно прерывается. Телефон звонит три раза подряд, и Ларс берет трубку.)
Уверен, что у Вуди Аллена был секретарь, который отвечал на звонки, когда ты брал у него интервью в Нью-Йорке. Полная сосредоточенность. «Отвечайте на звонки!» У меня почему-то так не получается. Вместо серьезного разговора выходит болтовня. Поэтому расскажу еще один анекдот, связанный с «Эпидемией».
Мы собирались ехать на съемки в Германию — Нильс, я и оператор Кристофер Нюхольм, очень приятный парень, с которым мне не раз доводилось работать. Он, кстати, еще и режиссер. Мы взяли напрокат огромный «мерседес» и покатили в Германию, в Кёльн. В центре Кёльна нам не удалось найти свободного места для парковки, так что мы поставили машину прямо на тротуар и ушли. На самом деле там вокруг стояло множество машин, припаркованных подобным образом.
Для сцены нам нужны были маникюрные ножницы и кочан цветной капусты, и Нильс побежал их покупать. Нильс отлично бегает. Мы с Нильсом тогда были стрижены довольно коротко, а вот у Кристофера была роскошная черная шевелюра и борода. Он выглядел как южанин, скорее напоминал цыгана или араба. И вот он подошел к багажнику, достал и надел на себя пояс с карманами для аккумуляторов и объективов. Сам я должен был играть в сцене, поэтому сидел в машине на водительском сиденье и примерял различные темные очки.
И вот появляется Нильс, садится в машину, а Кристофер стоит на тротуаре. Тут к нам подходит молоденький полицейский. Не говоря ни слова, он делает мне знак, чтобы я опустил стекло, и дрожащей рукой предъявляет свои документы. Я говорю: «Я очень сожалею, я понимаю, что нельзя парковаться на тротуаре. Какие-то проблемы?» — «Нет, — говорит он. — Просто не двигайтесь». И вдруг я вижу, как человек семь-восемь, одетых в штатское, подбегают к нам с оружием в руках. Один из них приставляет к моему виску пистолет, а второй бьет кулаком Нильса. А Кристофера заставляют лечь лицом вниз на капот. Все эти полицейские стоят вокруг нас, и вид у них довольно перепуганный. Все они очень молодые, и все стараются стать так, чтобы ничто не загораживало им машину на случай, если придется применить оружие. Я вспомнил, что за день до того читал, как полицейский застрелил молодого югослава за то, что тот не послушался приказа и не остановил машину.
Выяснилось, что мы припарковались прямо перед крупнейшим банком Кёльна, точно под их камерами видеонаблюдения. А «Фракция красной армии» всегда использовала «мерседесы», когда проводила свои акции. А тут еще я примеряю темные очки, Нильс бегает туда-сюда, а Кристофер надевает пояс с аккумуляторами, похожий на кобуру. Представляю себе, как они сидели, припав к экрану, гадая, что же мы затеваем. Все это напоминало пародию на вооруженное ограбление в фильме Фассбиндера.
Короче, нам пришлось просидеть так с полчаса, пока они проверяли наши документы. Никто не поверил, что трое датчан приехали в Германию снимать фильм! Но потом нас отпустили без единого извинения.
Ты испугался?
Нисколько. Наоборот, я был в ярости. Я был просто вне себя от ярости. Это был сплбшной абсурд. В ка-кой-то момент я оглянулся. Мы остановились на одной из самых оживленных улиц Кёльна. И тут я увидел, что улица перегорожена полицейскими с двух сторон. Мы пытались связаться с братом Нильса, который жил в Кёльне, но его не оказалось дома. И вдруг он идет нам навстречу по улице и проходит мимо, не заметив нас. Он рассматривал оцепление и был совершенно поглощен этим занятием: он никогда раньше не видел такого обилия полицейских в одном месте. Не знаю, что могло бы произойти, если бы он увидел Нильса и подошел к нам. Малейшее неосторожное движение могло вызвать реакцию со стороны полицейских. Кристофер все время сжимал в руках камеру. Однако он не знал, что будет, если он начнет снимать, поэтому так и не решился ее включить. Иначе у нас было бы немало отличных кадров!
Возвращаясь к «Эпидемии» и ее внешнему сюжету — про тебя, Нильса Вёрселя и эксперта Датского института кинематографии Клаэса Кастхольма Хансена. Итак, вы с Нильсом должны передать ему готовый сценарий под названием «Инспектор и проститутка», однако текст в компьютере полностью стерся.
Да так оно и было. У нас был случай, когда таким образом исчез целый сценарий. Это была одна из редакций «Le Grand Ма1». Но тот сценарий, о котором мы говорим в «Эпидемии», больше похож на «Преступный элемент». И мы обсуждаем, что мы можем сделать в этой ситуации. Середину мы точно могли бы вспомнить и записать заново. Завязку хоть с трудом, но тоже припомнили бы. А вот с развязкой дело обстоит совсем плохо. Никто из нас не может ее вспомнить и воспроизвести. Она была слишком запутанная. Кажется, где-то в начале фильма Нильс говорит: «С чего, черт побери, начинался весь этот сценарий?» И тут звонит Кла-эс Кастхольм из США. Эта сцена и снималась в США, в Атлантик-Сити, Александром Грошинским — оператором, который обычно работает с Ионом Бангом Карлсеном. Поначалу мы записали длинную сцену, которая вся ушла в брак, потому что у меня была камера, взятая напрокат у Йенса Йоргена Торсена, — старая консервная банка, «Болекс» с тремя объективами. Проблема заключалась в том, что когда мы пытались снимать широкоугольным объективом, два других объектива попадали в кадр.
