Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
23 августа Бонне попросил Даладье собрать на Рю Доминик министров всех видов вооруженных сил и начальников их штабов для оценки ситуации. Он надеялся услышать нотки сомнения в их сообщениях. Но военные дружно подтвердили, что в целом Франция готова к войне. Конечно, воевать в единой коалиции с Советским Союзом французам было бы значительно легче, но и без его участия у них было превосходство во многих видах вооружений, и лишь в авиации у немцев наблюдалось некоторое преимущество. Французские военные не видели причин, чтобы отказаться от обязательств, данных Польше 41. «У нас имеется достойный паритет (с Германией)», — заключил начальник французского Генштаба генерал Гамелен 42. С учетом военных возможностей Британии и Польши, которая должна была на первом этапе оттянуть на себя основную часть сил вермахта, война не обещала стать легкой прогулкой для Германии. Такие заключения давали возможность премьер-министру Даладье держаться тверже. Правда, Даладье был крайне низкого мнения о польском руководстве. Во главе Польши «стоят дураки, руководствующиеся отжившими свое взглядами Пилсудского», — пожаловался он 21 августа британскому военному министру Хор-Белиша, возвращавшемуся в Лондон с французской Ривьеры на срочное заседание кабинета. В то же время французский премьер полагал, что Италия воздержится от участия в войне, и это «даст нам шанс на начальный военный успех» 43.
Гитлер, конечно, мог и не знать обо всех колебаниях и разногласиях во французском руководстве, но он не мог не учитывать позицию, изложенную послом Кулондром, который более часа беседовал с фюрером днем 25 августа. «В той критической ситуации, которая теперь сложилась, господин рейхсканцлер, — сказал Гитлеру французский посол, — недопонимание может быть опаснее всего. Поэтому, чтобы окончательно прояснить ситуацию, я даю вам слово чести французского офицера, что французская армия будет сражаться на стороне Польши, если эта страна подвергнется нападению. Но я также даю вам слово чести, что французское правительство до самого последнего момента готово будет сделать все возможное для сохранения мира и призвать Варшаву к проявлению сдержанности» 44. Вслед за Гендерсоном Кулондр предоставил Гитлеру самому выбирать — начинать европейскую войну или попробовать решить вопрос о Данциге и коридоре путем мирных переговоров с Польшей.
События, между тем, развивались своим чередом. 25 августа посол Польши в Лондоне Эдуард Рачиньский подписал так называемый Договор о военном союзе с Англией. Если в начале апреля англичанам пришлось долго убеждать Бека в необходимости соглашения о взаимных гарантиях и стороны ограничились тогда устными заявлениями, то теперь польское руководство само уполномочило своего посла поставить подпись под политическим соглашением. Однако военная его составляющая оставалась неподписанной вплоть до 4 сентября 45. Отчасти это объяснялось тем, что понимание неизбежности военного конфликта с Германией заставляло Бека по-новому взглянуть на соотношение сил с агрессивным соседом и усомниться в том, что Третий рейх окажется по зубам Польше. Интересное наблюдение в этом плане сделали польские историки. Пока жив был Юзеф Пилсудский, он контролировал все основные сферы деятельности Польского государства, включая, естественно, внешнюю политику и оборону. После его смерти унаследовавшие власть военные поделили между собой сферы ответственности. Полковник Бек стал отвечать за внешнюю политику, а маршал Рыдзь-Смиглы — за оборону. «Правила игры были таковы, что никто не вмешивался в вотчину другого. При этом произошло немыслимое: в коллективном военном руководстве министр иностранных дел не имел четкого представления о военной мощи Польши и проводил внешнюю политику страны без учета ее наступательных и оборонительных возможностей. Со своей стороны, польский Главнокомандующий не вмешивался в контроль коллеги над внешней политикой и не пытался влиять на нее, чтобы снизить возможные последствия от военного поражения или найти новых союзников в грядущей войне» 46. Иными словами, одна ветвь польского руководства не интересовалась действиями другой. Однако в преддверии войны Бек засомневался в правильности оценки польского военного потенциала и постарался в самый последний момент как-то исправить ситуацию. Отсюда его полусогласие на военное сотрудничество с СССР при определенных обстоятельствах и стремление получить максимальную выгоду от английских гарантий. Для англичан же проблема заключалась в том, что они не хотели сражаться из-за Данцига, и желали ограничить условия военного союза агрессией Германии против самой Польши. Подразумевалось, что вопросы Данцига и коридора Польша должна была самостоятельно решить с Германией путем мирных переговоров. Галифакс постарался объяснить послу то различие, которое англичане делали между проблемой Данцига и собственно польской территорией 47.
Но объяснять, как оказалось, надо было и Гитлеру, который воспринял англо-польский союз таким образом, будто Англия не могла теперь вести переговоры с Германией независимо, без согласований с Польшей 48. Гитлер получил известие о заключении англо-польского соглашения в тот же день, 25 августа. Конечно, это подействовало на него также, как и твердая позиция Англии и Франции. Однако свое решение о начале военной операции против Польши 26 августа он отменил после другого события. Сразу вслед за Кулондром к Гитлеру вошел итальянский посол Аттолико, который принес ему «бомбу» от Муссолини. «В этот, один из самых тяжелых моментов моей жизни, — прочел фюрер в дружеском послании дуче, — я вынужден сообщить вам, что Италия не готова к войне». Гитлер успел уже забыть о предупреждениях, сделанных ему графом Чиано в Зальцбурге совсем недавно. Он выглядел чрезвычайно расстроенным «неожиданным» отступничеством своего главного союзника. Между тем Муссолини лишь повторил то, что ранее Гитлеру и Риббентропу сообщил Чиано. «Согласно предоставленной мне информации, — объяснял дуче, — имеющихся запасов авиационного топлива хватит итальянской авиации лишь на три недели сражений. Такая же ситуация сложилась и со снабжением армии... Только флот готов к боевым действиям и имеет достаточно топлива. Пожалуйста, поймите мое положение», — жаловался дуче. «Итальянцы ведут себя так же, как и в 1914 году», — только и смог сказать Гитлер, отпустив Аттолико 49. Послание Муссолини явно застало фюрера врасплох. В первый момент он было решил, что поведение итальянцев полностью разрушило его планы 50. Но затем немного успокоился и даже запросил у дуче точные данные о том, чего и в каких количествах не хватает итальянцам. Любопытно, что передавший этот германский запрос посол в Риме фон Маккензен от себя лично попросил составить максимально длинный список. «Он надеется, — записал в дневнике Чиано, — что это сыграет роль тормоза для его правительства» 51. Среди немцев было немало противников затевавшейся Гитлером опасной авантюры.
26 августа фюрер получил от Муссолини список и быстро понял, что в преддверии собственных боевых действий Германия будет не в состоянии удовлетворить запросы союзника. Ситуацией постарались воспользоваться некоторые высшие должностные лица Третьего рейха, выступавшие против силового решения вопросов Данцига и коридора. «Давайте прекратим игру “все или ничего”», — якобы предложил фюреру Герман Геринг. «Всю мою жизнь я играл по принципу “все или ничего”», — таков был ответ Гитлера 52. Геринг никогда не был пацифистом. Просто к концу 30-х годов второй человек в государстве успел погрязнуть в роскоши, и ему совершенно не хотелось рисковать ставшим для него привычным образом жизни, с коллекционированием предметов искусства, элитной охотой и разного рода богемными интрижками. В отставку, судя по его воспоминаниям, засобирался и статс-секретарь Auswartiges Amt Эрнст фон Вайцзеккер. «Мы не можем скатываться в пропасть из-за двух сумасшедших», — сообщил он лицам из своего окружения, имея в виду Гитлера и Риббентропа 53. В сложившейся ситуации Гитлер, как это часто случалось с ним и раньше, решил блефовать. Он попросил дуче держать в строгом секрете свое решение и, наоборот, везде и всюду публично показывать, что Италия ведет активную подготовку к боевым действиям. Муссолини, конечно же, согласился 54. Но выполнять и это свое обещание явно не собирался. Позже Риббентроп имел все основания упрекать Чиано в том, что решение Италии не вступать в войну стало быстро известно в Лондоне 55. В свою очередь, англичане тут же передали итальянцам текст германских предложений, о которых в Риме ничего не знали 56.
