Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
С точки зрения здравого смысла, это был, конечно, полный абсурд, и долго он продолжаться не мог. Гитлер и сам понимал это, но ничего поделать с собой не мог. В нем боролись два чувства — желание приступить к решительным действиям и боязнь проиграть. Раздвоенность усугублялась опасениями за моральный дух армии. Позже фюрер так объяснял это Шпееру: «Вы думаете, для наших войск было бы лучше, если мы смогли бы захватить Польшу без борьбы, так же как раньше заполучили Австрию и Чехословакию? Поверьте мне, даже лучшая армия не перенесет подобного. Победы без пролития крови деморализуют. То, что произошло, было не просто удачей — у нас не было возможности для компромисса. Со временем мы осознали бы весь вред (от переговоров), и я должен был бы в любом случае нанести удар» 74. С такой философией мир в Европе был обречен, но европейцы в то время могли и не догадываться об этом. В течение нескольких дней Гитлер никак не мог решиться на удар, и выглядел подавленным. Почти таким же, как в 10-х числах августа, когда он ждал реакции на свои инициативы от Сталина, а советский вождь выжидал и тянул время. Комиссар Лиги Наций в Данциге Карл Буркхардт, встречавшийся с фюрером в те дни, нашел Гитлера постаревшим, с признаками внутреннего страха. Временами «он казался нервно-возбужденным, а иногда — просто потрясенным», — записал Буркхардт 75. Теперь старый рецидив повторялся.
В эти дни Гитлер готов был искать отдельное соглашение с Англией. Он даже раздумывал, не отправить ли ему в Лондон для проведения секретных переговоров Геринга. С этим планом многое остается неясным. Англичане впервые услышали о нем 21 августа. Именно эта дата фигурирует в воспоминаниях Галифакса. Однако возможно, Галифакс запамятовал, и описанные им события произошли несколькими днями позже. В таком случае это соответствовало бы и документам, опубликованным после войны англичанами, да и самой логике событий. Так или иначе, но, как вспоминал Галифакс, в последнюю декаду августа англичане получили странное сообщение о том, что Геринг мог бы прибыть в Лондон, если ему будет предоставлена возможность встретиться с Чемберленом 76. Когда дело касалось Геринга, то контактным лицом в разговорах с Лондоном с немецкой стороны обычно выступал шведский промышленник Биргер Далерус, старый приятель Геринга и его доверенное лицо. Обычно Далерус связывался с кем-нибудь из знакомых ему британских дипломатов и передавал от лица Геринга какую-то информацию. Так было и на этот раз. Вечером 24 августа Далерус позвонил в Форин Офис из Берлина и поинтересовался, «имеются ли у Геринга какие-то шансы продать каучук в Лондоне». Его особенно интересовал вопрос, «не исключает ли выступление премьер-министра (в палате общин) любую возможность продажи каучука». Английский собеседник Далеруса в тон шведу ответил, что не может говорить от лица всех «покупателей» в Англии, но их общий настрой никогда не противился этому и выступление премьер-министра вряд ли изменит такой подход 77. Обсудив странное предложение Геринга, англичане дали согласие на его поездку. Их план предусматривал прилет фельдмаршала (Геринг был асом еще Первой мировой войны) на один из неиспользуемых английских аэродромов, откуда его доставили бы на автомобиле в загородную резиденцию Чемберлена в Чекерсе. Там он имел бы возможность в течение двух-трех дней обсудить любые вопросы с британским премьером 78. Из этой затеи, однако, ничего не вышло. Гитлер, в конечном итоге, не дал добро на поездку Геринга, и вместо последнего в Лондон прилетел лишь Далерус, доставивший послание своего конфидента 79. Послание содержало различные нюансы и отражало личные взгляды Геринга на происходящее. Однако принципиально оно не отличалось от посланий самого фюрера, переданных в те дни в Лондон послом Гендерсоном. На встрече с Галифаксом вечером 25 августа Далерус передал послание Геринга, но оно не вызвало особого интереса у главы Форин Офис 80.
В это время в Лондоне ломали голову над тем, что ответить на послания фюрера. Англичане хотели составить такой ответ, который выглядел бы достаточно жестким, но оставлял бы шансы на компромисс. Предложения следовали одно за другим. В одном только Форин Офис подготовили, по крайней мере, три варианта, которые были последовательно отвергнуты Галифаксом, Чемберленом и кабинетом. Кадоган, посчитавший проект письма Галифакса слишком мягким, привычно обиделся, когда не прошел и его вариант 81. Почти три дня, постоянно консультируясь с французским послом и по телефону с Парижем, в Лондоне готовили ответ Гитлеру, и 28 августа Гендерсон отправился с ним в Берлин. По мнению англичан, ответ получился сбалансированным. Настолько, посчитал Гендерсон, что «легко позволял Гитлеру избежать всех ужасов войны» 82. Британский ответ делил все вызывавшие разногласия основные вопросы англо-германских отношений на две части — те, которые касались прежде всего германо-польских отношений, и более глобальные, которые можно было решить лишь в контексте мировой политики. Соответственно, условием решения второй группы вопросов англичане ставили мирное улаживание первой. То есть Гитлеру предлагалось полюбовно урегулировать свои отношения с Польшей, а затем перейти к рассмотрению любых вопросов, входящих в сферу влияния Англии. Все послание было выдержано в примирительном тоне. «Германия и Польша, — говорилось в нем, — могут и должны решить свои разногласия путем достижения соглашения между двумя странами, которое учитывало бы интересы Польши». После этого «будет открыт путь для переговоров по достижению более глубокого и полного понимания между Великобританией и Германией» 83. В то же время англичане подчеркивали в своем послании, что Британия готова выполнить свои обязательства по отношению к Польше.
Гендерсон появился в рейхсканцелярии 28 августа в 10:30 вечера. К этому времени Гитлер уже получил по телеграфу английский ответ и успел бегло ознакомиться с ним. Настроен он был спокойно и вполне благожелательно, без той взвинченности и воинственности, которыми отличались его предшествовавшие встречи с британским послом. «Это была чуть ли не единственная моя встреча с Гитлером, на которой я говорил больше, чем он», — вспоминал позже Гендерсон 84. Посол пытался донести до фюрера те же мысли, что содержались в доставленном им послании. Британия желает мира с Германией, но не откажется от данных Польше гарантий, сказал Гендерсон. Поэтому теперь все зависит от Гитлера. «Если он готов пожертвовать взаимопониманием (с Англией), чтобы начать войну на основе чрезмерных требований к Польше, — объяснил посол, — ответственность ляжет целиком на него». Англия предлагает дружбу, «но только на основе мирного и свободного обсуждения способов решения польского вопроса» 85. Гитлер слушал посла, почти не возражая, но когда фюрер заговорил, оказалось, что германские требования стали более жесткими. Гитлера уже не удовлетворяли возвращение Данцига и экстерриториальной трассы, соединявшей территорию Рейха с «вольным городом». Теперь фюрер требовал весь польский коридор и вдобавок еще и Верхнюю Силезию, где в ходе плебисцита 1921 года большинство населения высказалось за то, чтобы остаться в составе Германии. Эти требования были гораздо жестче тех, что Гитлер предъявлял Польше весной. Повторялась прошлогодняя история с Судетами, когда требования Германии росли по ходу переговоров на фоне миролюбивого согласия Запада. Гитлер интуитивно чувствовал слабость и неуверенность в позиции противной стороны и, вследствие этого, увеличивал свои требования. Разговор хоть и носил в целом спокойный характер, явно ускользал из-под контроля посла. В отчаянии Гендерсон даже допустил (правда, от себя лично) возможность заключения союза между Британией и Германией 86, что, конечно же, не прошло мимо внимания Гитлера. Встреча закончилась тем, что фюрер заявил о необходимости консультации с Герингом и обещал подготовить ответ на следующий день.
Отчет об этой встрече, посланный Гендерсоном в Форин Офис, вызвал у старших британских дипломатов массу эмоций. Редко какое сообщение, приходившее в министерство из-за рубежа, получало столько сопроводительных комментариев. Дело в том, что дипломаты не читали итоговый текст послания Гитлеру, хотя и участвовали в его подготовке. Поэтому теперь те из них, кто мог по своему положению просматривать донесения, поступавшие от зарубежных коллег, и делать к ним свои комментарии, фактически высказывались и о самом британском послании фюреру. Основная критика сводилась к тому, что доверять Гитлеру нельзя ни в коем случае. «Если Гитлер согласится с нашим предложением и бескровно присоединит Данциг, — считал Айвон Киркпатрик, — то он получит возможность в дальнейшем требовать возвращения колоний и настаивать на сближении с Англией». То есть не потеряв ничего из того, что ему принадлежало бы, он сможет оказывать давление на британскую политику и получит хорошую возможность «вбивать клин» в отношения Британии с Францией. Сближение с Англией будет также включать поддержку требований Германии о «жизненном пространстве» на Востоке Европы, что приведет к подрыву британского авторитета и влияния в этом регионе. Если же Англия откажется следовать по такому пути, то все быстро вернется на прежнее место. «Нельзя позволять Гитлеру играть в его старую игру, — считал Киркпатрик, — добиваться конкретных уступок в обмен на иллюзорные обещания» 87.
