Оскотский Григорьевич - Гуманная пуля
Но не отделаться и от другой мысли: успехи точных наук, получивших от "оттепели" наибольшие льготы, тоже в конце концов обернулись бе- дой. Они вскружили головы тогдашним правителям (прежде всего, конеч- но, эмоциональному Хрущеву), породили у них ощущение всесилия и все- дозволенности. Отсюда - фанфаронская программа партии, обещавшая построение "материально-технической базы коммунизма" за 20 лет. Отсю- да - усиление претензий на мировую гегемонию и новый рост конфронта- ции с Западом.
Полет Гагарина в 1961-м стал не только высшей, но и переломной точкой, за которой начался обвал. Уже в следующем, 1962 году грянул кровавый расстрел голодных рабочих в Новочеркасске, а Карибский кри- зис оледенил насмерть перепуганную планету ужасом всеобщей погибели. "Оттепель" закончилась.
Возможно, финал мог оказаться менее драматичным, но он был неизбе- жен. На переломе от пятидесятых к шестидесятым, на новом витке, в чем-то повторилась ситуация перелома от двадцатых к тридцатым. "Отте- пельные" годы еще раз подтвердили: огосударствление науки, при усло- вии сохранения достаточной ее автономии, может не только не препят- ствовать, но и способствовать прогрессу. В 1928-1930 годах сам факт подобной автономии сделался нетерпимым для мертвеющего режима. К на- чалу же 60-х уровень науки и степень ее влияния возросли настолько, что одной дарованной куцей автономии в чисто профессиональных вопро- сах ей самой становилось недостаточно.
Наша научно-техническая интеллигенция в эпоху "оттепели" не успела реализовать и малой доли своих возможностей, она лишь обозначила их. И сразу оказалось: с мощью более свободного интеллекта уже не справ- ляются неуклюжие сталинские механизмы управления экономикой, да и са- мой наукой. Так чересчур мощный двигатель грозит разнести примитивную силовую передачу. (Ситуация, которую при желании можно посчитать впо- лне соответствующей учению Маркса: возросшие производительные силы вступили в противоречие с устаревшими производственными отношениями.)
К началу 60-х прояснялось: для продолжения, тем более для ускоре- ния полета науки и всей страны в будущее необходимо интеллекту - соз- дателю всей реальной прибавочной стоимости - дать больше простора. Необходимы политические и экономические реформы.
Надо точно представлять себе реалии тех лет. Практически никто не желал отказа от социализма, не помышлял о переходе от общенародной собственности к частной, от планирования к предпринимательству. Ак- тивного диссидентского движения не существовало. (По свидетельству очевидцев, в 1961 году был момент, когда во всем ленинградском управ- лении КГБ не велось ни единого "политического" дела. Чекисты маялись от безделья и в поисках занятия напрашивались на проведение совмест- ных операций с уголовным розыском.)
Настроения и пожелания (отнюдь не требования!), возникавшие в сре- де интеллигенции и отраженные в творчестве тех лет, были весьма уме- ренны (и наивны). Они сводились к отстранению от принятия решений, конечно, не самой бюрократии, а только некомпетентных, невежественных ее представителей и к усилению влияния профессионалов. Но даже эти более чем скромные устремления режим, чьей социальной базой как раз и была бюрократическая бездарь, воспринял, как сигнал опасности. Как свидетельство того, что даже "оттепельные" послабления были ошибкой. Режим стал бороться за свое сохранение. Значит, предстояло погибнуть стране.
А ведь власть, не доверяя интеллигенции, боясь ее, в то же время вовсе не желала замедления научно-технического прогресса! Сейчас мало кто помнит о так называемой "косыгинской реформе", объявленной в 1965 году, вскоре после падения Хрущева. Если о ней и вспоминают, говорят только о ликвидации "хрущевских" совнархозов и восстановлении "ста- линских" отраслевых министерств. А ведь то была попытка, предоставив больше самостоятельности предприятиям, расшевелить их инициативу и сделать более восприимчивыми к новшествам, преодолеть торможение, ко- торое стало ощутимо в последние хрущевские годы. И совнархозы каза- лись нетерпимыми прежде всего потому, что, раздробив отрасли, мешали проводить единую, прогрессивную техническую политику.
Кто-то из публицистов связывал свертывание "косыгинской реформы" с событиями "пражской весны" 1968 года, перепугавшими советскую парто- кратию. Но фактически реформа захлебнулась уже в конце 1967-го. Это легко проследить даже по газетам того времени. Поток славословий к 50-летию революции потопил статьи о ходе реформы, и больше они уже не всплыли. Попытка дать больше свободы коллективам, не прибавив ее для отдельного человека, была обречена с самого начала и умерла, можно сказать, естественной смертью. Внешних толчков для этого не требова- лось.
Трагичной оказалась судьба поколения, родившегося в первые после- военные годы. Того самого, которое поэт Андрей Карапетян еще во вре- мена застоя назвал "самым за сто лет благополучным поколеньем". В пя- тидесятые и в начале шестидесятых эти дети и подростки не слишком разбирались в отливах, приливах, взвихрениях тогдашней политической и литературной жизни. Их главными, естественно сформировавшимися увле- чениями были наука и техника. Они стремились к образованию и связыва- ли с научно-техническим творчеством все планы и надежды, от патриоти- ческого служения родине до удовлетворения собственного честолюбия.
Талант и энергия этого многочисленного поколения были достаточно велики, чтобы на десятки лет обеспечить Советскому Союзу движение, по меньшей мере, вровень с Западом, чтобы протащить страну над предстоя- щим демографическим провалом, следствием падения рождаемости, усугуб- ленного "эхом войны", чтобы, наконец, создать надежную материаль- но-техническую базу, - конечно, не для построения коммунизма, а для разумных, цивилизующих реформ.
Они поступали в вузы в середине шестидесятых, когда разлом времен был еще для них почти незаметен. А выходили в жизнь в конце шестиде- сятых - начале семидесятых. Собственно, и не в жизнь, в наступавшее омертвение.
Характерное обстоятельство: на обоих исторических изломах, - от НЭПа к сталинизму и от оттепели к застою, - переход от некоторой рас- крепощенности научно-технического творчества к жесткой регламентации сопровождался таким же процессом и в сфере творчества художественно- го. Но есть и отличия. В первом случае удушение литературы и искусст- ва (конец 20-х) предшествовало удушению науки. Во втором же случае окостенение в области науки, техники, производства началось раньше (в первой половине 60-х). Либеральные литературные журналы, драматургия, кинематограф продержались несколько лишних лет, почти до конца 60-х, вследствие чего сам излом оказался как бы смазанным, не столь остро ощутимым (до поры до времени) для значительной части интеллигенции.
Более подробное исследование этих проблем увело бы нас далеко от нашей темы, поэтому не станем углубляться в вопросы искусства, а по- пробуем вывести чисто техническую формулу застоя. Она удручающе прос- та: советская экономика на десятки лет застряла на технологиях, со- зданных во времена "оттепели", технологиях 50-х - начала 60-х годов. СССР отключился от научно-технического прогресса, причем как раз то- гда, когда на Западе со скоростью лавинообразной цепной реакции раз- вивалась величайшая из всех революций - НТР (забытая в современной России, а большинству нынешней молодежи и вовсе незнакомая аббревиа- тура.)
Наша страна в 60-е - 80-е годы "проспала" и переход к массовому автоматизированному производству во всех отраслях промышленности, от швейной до электронной, и бурный рост так называемых "малотоннажных" тонких химических технологий, и многое, многое другое. "Проспала" всю вторую фазу НТР - информационную революцию.
Недолгое равенство с Западом в развитии кибернетики завершилось тем, что уже в начале 60-х с переходом в конструкциях ЭВМ от элект- ронных ламп к транзисторам, от чего компьютеры стали гораздо компакт- нее, надежнее, дешевле, мы не просто отстали, но буквально провали- лись назад. И дело не только в технических сложностях подобного пере- хода (хотя и они мучительно преодолевались неповоротливой плановой экономикой). На Западе подешевевшие и простые в эксплуатации компью- теры на транзисторах перестали быть принадлежностью одних только крупных (как правило, военно-промышленных) исследовательских органи- заций. Серийные универсальные компьютеры стремительно, свободно втор- гались во все сферы деятельности: в коммерцию, в бухгалтерские расче- ты, в управление технологическими процессами и т.д. Наша маниакальная система, пытавшаяся держать под строгим контролем не то что компьюте- ры - каждую пишущую машинку (кто из работавших в те годы не помнит, как перед праздниками эти машинки перетаскивали в помещение "Первого отдела" и там опечатывали!), конечно, оказалась совершенно неконку- рентоспособной.
