Оскотский Григорьевич - Гуманная пуля
Вячеслав Рыбаков в одной из статей иронизировал над наивной со- ветской фантастикой 60-х, которая представляла общечеловеческой целью удовлетворение научного любопытства, страсти к познанию окружающего материального мира:
"Не страна, а сплошной НИИ! Но это оказалось далеко не
для всех. И людей нельзя в этом винить - естественно-науч-
ное любопытство слишком духовно, чтобы быть высшей ценнос-
тью для многих. Оно ведь тоже средство, а не цель; и цели,
получается, опять нет".
В том-то и дело, что наивные фантасты оттепельной поры (а подобные мотивы звучали в то время даже в творчестве скептичных Стругацких) были совершенно правы. Познание (и связанное с ним художественное творчество, которое не что иное, как самопознание человека) - вовсе не средство, а именно Цель. Н и к а к о й и н о й Ц е л и, к р о- м е п о з н а н и я, н е с у щ е с т в у е т. В познании - един- ственно - смысл и оправдание бытия человека и человечества. Такова, как выражались классики марксизма, объективная реальность. Она может кому-то нравиться, кому-то не нравиться. Что поделаешь, и закон все- мирного тяготения может нравиться или не нравиться, только его не от- менишь.
Но прав и Рыбаков, когда замечает: это не для всех. Да попросту для немногих! Так что делать всем остальным? Возможно, в какой-то ме- ре вопрос будет решен постепенным разделением общества на две нерав- ные части: нетрудовое большинство, - условно говоря, сибаритов, пре- дающихся радостям "естественной" жизни, и рабочее меньшинство - науч- но-техническую элиту. Причем между обеими частями будет существовать постоянный и свободный взаимообмен, встречный переток. Люди будут из- бирать себе занятие или отказываться от занятий, возвращаться в преж- нее состояние и т.д. Это даст цивилизации отсрочку еще на какое-то время.
Но затем проблемы, порождаемые бессмертием, неминуемо начнут раз- рушать и увлеченную познанием элиту. И не только в том дело, что в сфере науки, как во всех сферах деятельности бессмертных, любая ие- рархия, любое неравенство, любая конкуренция грозят острейшим, губи- тельным кризисом. Непонятно, как вообще могут соединиться прогресс (движение) и долгожительство (стабильность). Еще один из физиков пер- вой половины ХХ века с грустью замечал:
"Новые идеи в физике не побеждают. Просто те, кто при-
держивался старых взглядов, постепенно умирают, а молодые,
приходящие им на смену, уже воспринимают вчерашнее новое,
как нечто само собой разумеющееся".
То же самое справедливо для любых отраслей познания и творчества вообще.
А уж что говорить о разрушении такого мобилизующего стимула твор- чества, как сознание краткости отпущенных сроков. О падении цены по- беды - того торжества прикосновения к вечности, которое приносит смертному творческая удача. О возможности пресыщения.
Значит, возникает опасность торможения научно-технического про- гресса, опасность застоя. Вспоминается, как еще в 60-е исследователи проблем внеземной жизни называли "утрату интереса к науке и технике" в числе гипотетических причин гибели цивилизации. Тогда не обсужда- лось, откуда она вдруг возьмется, "утрата". Но теперь мы это можем себе представить. По сравнению с другими вариантами здесь только и разницы, что нашей цивилизации в случае "утраты" грозит не мгновенное испепеление в огне междоусобиц, а постепенный упадок, вырождение и угасание.
Может быть, и сквозь эту преграду сумеет прорваться хоть малая часть научной элиты будущего? Та, что выделится из общей массы, со- единенная человечностью и потому способная выжить в бессмертном со- стоянии? Та, что не пресытится знанием и двинется дальше - продол- жать распространение Разума в Космосе?
Так далеко нам уже не заглянуть. Но хотелось бы надеяться. Кто-то во Вселенной, где-то, когда-то - должен прорваться. Хоть в одной ци- вилизации гуманная пуля должна достичь своей Цели без уничтожающей вспышки.
Я знаю, знаю о теориях, будто прорыв однажды состоялся, и мир, в котором мы живем, является чьим-то построением. Но мой человеческий разум этому не верит. Я не могу согласиться с Джинсом, который писал, что Космос напоминает ему "огромную мысль". Это еще не мысль, но ве- ликая первозданная стихия, готовая к тому, чтобы принять в себя мысль. Наша Вселенная пока еще не одушевлена.
Тем больше для нас и тревоги, и надежды.
Кто-нибудь из читателей, наверняка, спросит автора: да какое нам с вами дело до тех проблем, которые будут мучить людей лет через сто или сто пятьдесят? Нам, в современной России, при наших невзгодах и непрерывных войнах, свою бы жизнь как-то прожить, да помочь детям. А уж что там достанется нашим (скорей всего, и не нашим, каким-нибудь американским или японским) полубессмертным праправнукам, - пусть пра- правнуки сами разбираются! Ну, сгорит наша цивилизация на подходе к бессмертию или в самом начале его обретения, не выйдет в Космос, не познает его и не одушевит собой. Ну так что? Что это значит для нас, сегодняшних?
Да, в общем-то, немногое. Только то, что в таком случае и вы, чи- татель, и автор этой книги, и наши родители, прошедшие голод, войну и террор, несравнимые с нынешними, и все наши более отдаленные предки, чья вереница уходит во тьму былых веков, - все напрасно родились на свет и прожили свою жизнь совершенно бессмысленно.
Только и всего. И ничего больше.
Но пока еще надежда сохраняется. Пока еще гуманная пуля продолжает свой полет.
Вместо заключения
Порядочные книги с эпиграфов начинаются. В этой книге так все пе- ремешалось, что будет уже по-своему логично, если она эпиграфом за- кончится. Вот он:
В мыслях моих проходя по Вселенной,
я видел, как малое, что зовется Добром,
упорно спешит к бессмертью,
А большое, что зовется Злом, спешит раствориться,
исчезнуть и сделаться мертвым.
июнь 1998 - декабрь 1999
