Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
В начале апреля из разных источников британскому премьеру стала поступать тревожная информация о том, что Германия готова к нападению на Польшу, немецкоязычная часть которой (Данциг, коридор, некоторые районы Силезии) будет присоединена к Рейху, а все остальное, по примеру Чехии, превращено в протекторат. Подобные разговоры доходили до Лондона и раньше, но речь всегда шла об отдаленной перспективе. Новые сведения говорили о том, что Германия готова приступить к выполнению этих планов уже в ближайшее время. Полученная информация показалась Галифаксу настолько важной, что он настоял, чтобы премьер, готовившийся в своей загородной резиденции к частному приему королевской четы и других именитых гостей, принял английского журналиста, только что прибывшего из Берлина, немедленно. Имевший хорошие связи в германский столице корреспондент The News Chronicle рассказал, что нападение на Польшу — вопрос решенный и что вслед за этим может наступить черед Литвы, а затем и ряда других государств. «После этого, — сообщил потрясенный Чемберлен сестре Хильде 2 апреля, — наступит возможность для заключения русско-германского союза. В конечном итоге Британская империя, являющаяся главной целью, окажется беспомощной перед пастью Германии. Мне сообщили, что Риббентроп советует фюреру ударить прямо сейчас, пока мы еще не определились, заключать ли нам союз с Польшей и Румынией». Полученная информация, признавался Чемберлен, звучала настолько фантастически, что он не знает, верить ей или нет 137. Впоследствии оказалось, что подобную дезинформацию распространяли люди из ведомства Канариса 138, но она сильно нервировала англичан и нагнетала обстановку.
В принципе о том, что Польша может стать следующей жертвой Германии, заговорили сразу после Мюнхена. В последовательности действий Гитлера уже никто не сомневался, а старинный ганзейский город Данциг оставался одной из немногих немецких территорий, отобранных у Германии по Версальскому мирному договору и еще не возвращенных Гитлером. Правда, Данциг не принадлежал Польше. По решению Парижской мирной конференции 1919 года Данциг был объявлен вольным городом, переданным под контроль Лиги Наций. Данциг управлялся мэром, имел свой законодательный орган — народное собрание, собственную валюту — данцигский гульден, и Верховного комиссара, назначавшегося Лигой Наций. Более 90 % жителей города считали родным языком немецкий, но польский язык имел равные с ним права. В 1919 году Данциг был отобран у Германии, чтобы предоставить Польше порт на берегу Балтийского моря. Воссозданная на мирной конференции Польша получила выход к морю, но для того чтобы им эффективно пользоваться, нужен был порт, и на первых порах им стал вольный город Данциг. Очень быстро поляки осознали, что Данциг остался немецким городом не только в культурном, но и в экономическом и политическом плане. Город был во всех смыслах ориентирован на Германию, и, чтобы не попадать в зависимость от нее, поляки построили рядом, но уже на своей территории, новый портовый город Гдыня, торговый оборот которого очень быстро сравнялся с оборотом Данцига. С середины 1930-х годов старый Данциг потерял свое значение для морских коммуникаций Польши. После прихода нацистов к власти в Германии Данциг практически стал одним из городов Третьего рейха, сохраняя свою независимость лишь формально. На востоке Данциг граничил с Восточной Пруссией, а на западе был отрезан от основной территории Германии польскими землями, которые принято называть польским (данцигским) коридором. Ширина коридора в разных местах варьировалась от 30 до 200 километров.
Одной из приоритетных задач Германии еще со времен Веймарской республики было строительство в польском коридоре современного автобана и железной дороги, которые соединили бы основную территорию немецкого государства с Данцигом и Восточной Пруссией. Немцы настаивали, чтобы полоса земли, по которой пройдут трассы, обладала экстерриториальностью, то есть фактически принадлежала бы Германии. Согласно немецким планам коридор предполагалось создать чуть южнее Данцига. Он соединял бы Германию с Восточной Пруссией через польский город Хойнице (нем. Кониц) и немецкий Мариенвердер (польск. Квидзын). Полякам такие планы не нравились по ряду соображений, главным из которых была возможность использования дорог для быстрой переброски германских войск на польскую территорию. Интересно, что одной из причин негативного отношения Польши к строительству в коридоре немецкого автобана было соображение престижа. Путешественники, проезжающие по автобану, считали поляки, невольно сравнивали бы его качество с плачевным состоянием польских дорог 139. В свою очередь, Польша постоянно жаловалась немцам на нарушение прав польского населения в Данциге. Поляки предлагали немцам подписать отдельное соглашение о соблюдении прав национальных меньшинств. Немцам не нравилась эта идея, и они все время уходили от ее обсуждения. Впрочем, поляки не особенно на ней и настаивали. Здесь интересно отметить, что поляки жаловались именно Германии, а не в Лигу Наций, которая формально несла ответственность за вольный город. С одной стороны, это отражало отрицательное отношение к Лиге в обоих государствах 140. Свои проблемы Германия и Польша предпочитали решать в двухстороннем формате, не привлекая к этому Лигу Наций. С другой — говорило о незначительности самого вопроса. Некоторые современные исследователи не без оснований допускают, что Данциг играл роль простого «барометра» в германо-польских отношениях 141. Проблемы вольного города выходили на авансцену всякий раз, когда по какому-либо поводу обострялись отношения между двумя государствами.
В октябре 1937 года польский посол в Берлине Юзеф Липский появился в Auswartiges Amt, чтобы в очередной раз предложить Германии подписать двустороннюю декларацию о соблюдении прав национальных меньшинств. В ответ Нейрат посоветовал полякам подумать о более широком решении — проблемы Данцига в целом. «Мы все должны понять, что когда-нибудь между нами и вами должен быть окончательно урегулирован вопрос о Данциге, — сообщил Нейрат польскому послу, — поскольку иначе он будет постоянно беспокоить германо-польские отношения. Единственный вариант решения этого вопроса, который совсем не является безотлагательным, — это возвращение Данцига к его естественному положению в составе Рейха с учетом соблюдения польских экономических интересов» 142. Липский тогда удивился подобной постановке вопроса и обещал передать своему руководству точку зрения Нейрата. Однако никакого прямого продолжения тот разговор на Вильгельмштрассе не имел. Такая вялотекущая дискуссия вокруг Данцига и польского коридора продолжалась до января 1939 года, когда сначала Гитлер, а вслед за ним Риббентроп впервые серьезно заговорили об этих вопросах на переговорах с польским министром иностранных дел Юзефом Беком. В самом Данциге к этому времени не изменилось ничего, что могло подтолкнуть немцев предъявить свои претензии. Город жил своей привычной жизнью, по-прежнему был почти полностью немецким по национальному составу и его жители всеми силами стремились войти в состав Рейха. Уже несколько лет Гитлеру приходилось буквально сдерживать их устремления, чтобы не напрягать отношения с Польшей. Западные политики не видели в таком воссоединении ничего страшного. Галифакс не уставал повторять, что вхождение Данцига в Рейх было бы вполне естественным 143. Возможно, в январе 1939 года Гитлер посчитал, что после Мюнхена поляки ему обязаны, а Данциг для них ничего не значит. В любом случае фюрер был уверен в том, что с поляками он сможет мирно договориться. Вряд ли, затевая в январе очередное обсуждение проблемы Данцига и коридора, Гитлер предполагал, что именно этот вопрос через восемь месяцев приведет к началу мировой войны.
В польской внешней политике в предвоенные годы безраздельно господствовал полковник Бек. В течение многих лет Юзеф Бек был одним из ближайших соратников властителя Польши маршала Пилсудского. С 1932 года Бек был министром иностранных дел Польши, а после смерти Пилсудского в 1935 году не только проводил в жизнь, но и единолично определял внешнюю политику страны. Юзеф Бек был довольно скрытным человеком. Про таких говорят — «себе на уме». Многие считали его «неискренним и двуличным» 144. Он не любил публичности и явно тяготился необходимостью делать заявления и общаться с прессой. Бек предпочитал кабинетный стиль руководства. При этом он был приятным собеседником, умел слушать других, старался не делать категоричных заявлений и всегда оставлял себе поле для маневра. За ним тянулся долгий шлейф обвинений в продаже Италии военных секретов Франции. Якобы это случилось в 1923 году, когда полковник Бек работал польским военным атташе в Париже. Ходили слухи, что французы устроили ему подставную провокацию и Бек угодил в нее 145. Его объявили персоной нон грата и выслали домой без указания истинных причин. Остальное раскопали и додумали французские журналисты. С тех самых пор Бек, который прежде не был чужд многим радостям жизни, стал человеком замкнутым и осторожным, недолюбливавшим французов и журналистов. Одним из «самых нелюбимых в Европе персонажей на дипломатическом поприще, — назвала его Зара Стайнер, — человеком, которому все не доверяли». Именно этому, «умному и заносчивому министру иностранных дел предстояло смастерить кирпичи из соломы» 146.
