Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
После Локарно Бек, вслед за Пилсудским, разуверился в действенности франко-польского союза, что послужило одной из причин подписания в январе 1934 года Польско-германской декларации о неприменении силы. Чуть раньше, летом 1932 года похожий договор был подписан между Польшей и СССР. Про политику Бека обычно говорят, что она традиционно основывалась на поддержании баланса в отношениях с двумя великими соседями Польши — Германией и Россией. В целом так оно и было. Вопрос всегда заключался в нюансах — кому в тот или иной момент поляки отдавали предпочтение, чтобы выровнять нарушенный баланс. Как объяснял в середине марта 1939 года Литвинов, «новые отношения с Польшей можно выразить следующим образом: они стали менее враждебными, но отнюдь не более дружественными, между тем как польско-германские отношения стали менее дружественными и более враждебными. Бек по-прежнему продолжает лавировать между СССР и Германией, уменьшая несколько свой крен в сторону последней» 147. По-другому Польше трудно было отстаивать свою самостоятельность. В систему коллективной безопасности и в Лигу Наций в Варшаве не верили, а тесные отношения с Германией или Россией сразу вызывали в исторической памяти поляков самые негативные ассоциации. Немцев и русских в Польше опасались и уж точно не любили. В редкие моменты откровения Бек так объяснял свое видение польской внешней политики: «Польская политика базируется на двух элементах: она исходит из нашего географического положения, равно как из нашего исторического опыта. Исходя из того и другого, решающее значение для нас имеют отношения с двумя нашими великими соседями, Германией и Россией. Именно этим странам мы должны уделять основное внимание. История научила нас двум вещам: 1) величайшие катастрофы, жертвой которых когда-либо становился наш народ, были результатом совместных действий этих держав, и 2) при возникновении самых бедственных для нас ситуаций в мире не находилось ни одной державы, которая пришла бы нам на помощь... Еще один вывод, который из этого следует, говорит о том, что политика Варшавы никогда не должна зависеть от Москвы или Берлина» 148.
Эти особенности польской политики хорошо понимал Литвинов, и совершенно не понимал Гитлер, считавший, что с Польшей можно договориться и даже сделать из нее союзника по Антикоминтерновскому пакту. В этом заблуждении немцев активно поддерживал польский посол Юзеф Липский. Пустой и надменный чиновник от дипломатии, своими манерами и легковесными суждениями он чем-то напоминал Риббентропа, с которым был в отличных отношениях. Посол симпатизировал нацистам, ему нравилось красоваться на их съездах в Нюрнберге и других официозных мероприятиях. Липский был уверен — «руководители Третьего рейха хорошо понимают, что в будущем, при решении русской проблемы, немцы не смогут обойтись без содействия Польши» 149. Бек тоже не любил Советскую Россию и большевиков, но, в отличие от своего посла, он умел разделять идеологию и государственные интересы Польши. Липский хорошо вписывался в высшее национал-социалистическое общество, но, как посол, он был явно не на своем месте. Впрочем, от него мало что зависело. Он не мог как-то влиять на настроения в самой Польше. Люди, хорошо знакомые с ситуацией в этой стране, обычно говорили лишь о внешнем благополучии польско-германских отношений. Фактически же в самых широких слоях населения Польши всегда были сильны антигерманские настроения, которые периодически выливались в различные демонстрации и беспорядки 150. Бек не мог не учитывать это в своей политике. Когда разгорелся Судетский кризис, Бек исходил из того, страны Запада не придут на помощь Чехословакии, а в одиночку она не решится противостоять Германии. В узком кругу польского руководства Бек тогда говорил, что если его предположения окажутся неправильными, «необходимо будет в течение двадцати четырех часов полностью изменить политику Польши, потому что в случае настоящей европейской войны против Германии мы не можем быть на стороне последней, даже косвенно» 151. Послу Липскому такие мысли никогда не приходили в голову.
Политика лавирования не принесла Беку ни лавров, ни даже простого понимания. В Европе его считали одиозной личностью, несмотря на то что после отставки Литвинова он стал старейшим (по сроку пребывания в должности) на континенте министром иностранных дел. Негативное отношение к Беку особенно усилилось после того, как Польша отхватила себе Тешинский район при первом (мюнхенском) разделе Чехословакии. Доходило до того, что когда над самой Польшей нависла угроза нацистского вторжения, некоторые англичане прямо злорадствовали по этому поводу. Издатель популярной в те годы газеты The British Newsletter, которую никак нельзя было заподозрить в симпатиях к нацизму, писал, что «если Гитлер вторгнется в Польшу, я воскликну Зиг Хайль!» 152 Дипломаты, конечно, не могли высказывать вслух подобные мысли, но и они не жаловали польского министра иностранных дел. «Личность самого Бека не вызывает во всяком случае никаких иллюзий», — сообщил Ванситарт советскому послу Майскому накануне визита польского министра в Лондон в апреле 1939 года 153. Бека такое отношение не очень задевало. Он проводил самостоятельную политику независимой Польши.
5 января 1939 года Гитлер принял Бека в Берхтесгадене и долго разговаривал с ним в присутствии Риббентропа, Липского, а также германского посла в Варшаве фон Мольтке. Когда речь зашла об отношениях Германии и Польши, фюрер сказал, что он «думает о формуле, по которой Данциг политически вошел бы в состав Германии, но сохранил бы свои экономические связи с Польшей. Данциг является немецким, всегда будет оставаться таковым и рано или поздно станет частью Германии». Но, обещал Гитлер своему гостю, в случае с Данцигом не будет применен принцип fait accompli (свершившегося факта) 154. Имелось в виду, что не будет никаких молниеносных ударов, да и вообще насильственных действий, а все будет решено совместно с поляками за столом переговоров. Зная неуравновешенный характер Гитлера, Бек не стал ни протестовать, ни даже просто возражать. Он лишь обещал надо всем подумать. Но уже на следующий день в разговоре с Риббентропом Бек не был столь молчаливо согласным. По мнению польского министра, существовали два варианта возможного развития событий вокруг Данцига. В первом случае Лига Наций отзовет своего комиссара и предоставит Германии и Польше решать проблему между собой. Во втором — маленькие постоянные faits accomplis заставят Польшу занять жесткую позицию 155. Под маленькими постоянными faits accomplis Бек подразумевал нарушения прав польского меньшинства и постепенную нацификацию Данцига. Риббентроп, конечно, возражал. Все остались при своем мнении, но до конфликта было еще далеко.
Бек отдавал явное предпочтение тому, чтобы решить проблему Данцига без участия Лиги Наций. Так же, как и Гитлер. Но между их позициями была существенная разница. Бек не допускал и мысли о том, что кто-то, пусть даже Лига Наций, будет копаться во внутренних делах Польши. А внутренними эти дела становились, потому что проблема Данцига тесно соприкасалась с жалобами немцев, живших на польских территориях вокруг вольного города, включая коридор. От них постоянно шли инспирируемые Германией жалобы на притеснения и ущемление их прав. Бек понимал связанность этих вопросов и имел все основания полагать, что жалобы немцев лишь усилятся в случае передачи Данцига и строительства дороги в коридоре. К чему это вело, все прекрасно понимали. Гитлер же был против формального вмешательства Лиги Наций по прямо обратной причине. Он не хотел создавать дополнительной напряженности в отношениях с Польшей до решения главной задачи — возврата Данцига и строительства дороги. Сразу после того как Гитлер в начале января поставил перед Беком свой главный вопрос, немцам, жившим вокруг вольного города, было рекомендовано прекратить жаловаться в Женеву, и поток жалоб резко снизился.
Отдельно следует сказать о позиции последнего Верховного комиссара Лиги Наций в Данциге швейцарца Карла Буркхардта. Его часто считают главным переговорщиком и посредником между Лигой Наций и Германией, благодаря которому в городе удалось в течение нескольких лет предотвращать эксцессы против различных ненацистских политических течений и еврейской диаспоры. Буркхардта якобы уважал даже Гитлер, прислушивавшийся к швейцарцу и откладывавший несколько раз введение в Данциге антиеврейских законов 156. Это не совсем так. Буркхардт явно симпатизировал нацистам. Да, он был против эксцессов и вынужденно мирился с данцигскими «лавочниками», составлявшими основу местного нацистского движения. Но при этом он был на дружеской ноге с главными политиками и идеологами Третьего рейха. Буркхардт уважал Гитлера, потому что думал так же, как фюрер. Верховный комиссар Лиги не возражал против изменений в Конституции вольного города, в том числе и антиеврейских, которые позволили бы данцигским немцам «жить германской жизнью» 157. Буркхардт хотел привести Данциг в Рейх без внешних эксцессов и кровопролития, и в этом его позиция ничем не отличалась от той, что занимали руководители Третьего рейха. Целью Буркхардта была отмена гарантий Лиги Наций Данцигу и упразднение поста Верховного комиссара вольного города. После этого он, по просьбе германской стороны, мог стать арбитром в ситуации вокруг Данцига 158. Собственно говоря, того же весной 1939 года хотели и англичане с французами. До мартовских событий в Чехословакии они совсем не стремились осложнять отношения с Германией из-за Данцига. У Бека были все основания подозревать Англию и Францию в желании договориться с Германией, а Верховного комиссара Лиги считать «марионеткой» Гитлера и не доверять ему 159.
