Новое Просвещение и борьба за свободу знания - Кауфман Питер
Школа технических наук, впоследствии ставшая Массачусетским технологическим институтом, открылась в феврале 1865 г. в арендованных комнатах, где жил судья Джексон, в здании на Саммер-стрит, принадлежавшем Торговой библиотечной ассоциации. Цели школы и предложенных ею курсов были такими, как описано в первом ежегодном каталоге. Во-первых, предоставить полный курс технических наук и практических занятий студентам, желающим стать специалистами в таких профессиях, как инженер-механик, инженер-строитель общественных сооружений, инженер горного дела, химик, архитектор и строитель. Во-вторых, дать им общее образование, основанное на познаниях в математике, физике и других естественных дисциплинах, английском и других современных языках, а также логике, философии и политических науках, чтобы подготовить к любым аспектам активной жизни. В-третьих, организовать вечерние курсы по всем вышеперечисленным областям знаний для людей… которые по роду занятий или иным причинам не могут посвятить себя учебе в дневное время, но желают систематически посещать вечерние лекции и семинары.
Поддержка этих бесплатных вечерних занятий в Массачусетском технологическом повлекла за собой много хорошего: Гарвард под руководством нового ректора (А. Лоренса Лоуэлла, еще одного родственника) предложил свои бесплатные курсы, а спустя несколько быстро пролетевших десятилетий идеи «распространять полезную информацию» и «преумножать общую эрудицию» перешли в иную сферу – телерадиовещания. Институт поддержал создание Кооперативного совета по вещанию Института Лоуэлла, учрежденного в 1946 г. ректорами Бостонского колледжа, Бостонского университета, Гарварда, Массачусетского технологического института, Северо-Восточного университета и Университета Тафтса вместе с руководителями Бостонского симфонического оркестра, Университета Брендайса, Музея изящных искусств, Музея науки и Консерватории Новой Англии [159]. На коммерческих радиостанциях Бостона стали читаться лекции и звучать концерты, но потом – в 1951 г. – совет подал заявку на получение лицензии и собственной радиоволны. Была построена радиобашня WGBH, названная так потому, что располагалась она на горе Грейт-Блу-Хилл, потом появилась и телебашня, а затем и целая сеть образовательных каналов – и все они служили общему благу, как мечтал Лоуэлл [160]. Основатель и первый президент радио WGBH стал одним из президентов системы общественного телерадиовещания, которую выше описывал президент Джонсон [161].
Но это было еще не все. Переместимся вперед: 17 декабря 1965 г. попечителя Института Лоуэлла, Ральфа Лоуэлла, приглашают выступить на заседании Комиссии Карнеги, созванной Джеймсом Киллианом, в Нью-Йорке. Он рассказывает, как гордится работой Кооперативного совета по вещанию Института Лоуэлла и членскими взносами партнерских учреждений (которых стало значительно больше), соразмерных первоначальному пожертвованию Лоуэлла. Напоминает комиссии о важности телевидения: «Как единственное средство массовой информации, способное одновременно передавать звук, картинку и цвет, причем мгновенно, это информационная и образовательная сила, которой нет равных».
Прямо сейчас в нашей стране, говорит он, есть две системы пользования телевидением. Первая, коммерческая, раздута, могущественна и чрезвычайно хорошо финансируется. У нее огромные технические возможности, самое лучшее оборудование, бесконечная энергия. Вторая, образовательная, относительно скромна, неэффективна и постоянно страдает от недостатка денежных средств. Ей слишком часто не хватает людей, лидеров, стимула.
Но мы должны выделять ей средства, говорит он, в основном
из-за растущего ощущения: то, что мы передаем с помощью телевидения, повлияет на общество, которое мы создаем. За «111» и другими образовательными телеканалами стоят величайшие образовательные и культурные институты нашей страны. Образовательные каналы типа «111» выражают высочайшие стремления общества, пусть и неидеальным образом. С помощью своего основного, внеклассного, метода обучения они дают восприимчивым умам, где бы те ни находились, широчайший спектр информации, известной человечеству, и показывают им лучшее, что человечество может предложить [162].
Династия Лоуэллов, от Джона до Ральфа, ведет нас от лекций к общественному образованию, от общественного образования к телерадиовещанию и приводит обратно к лекциям. И это укрепляет общую надежду: нам удастся противостоять худшему, что может предложить человечество.
За неимением более подходящего термина назовем его Вселенной монстров.
В центре этой великой истории – то, что на раннем этапе жизни Америки назвали «визуальным образованием». Прекрасный термин, если про что и можно так сказать. Все началось с появления кино на пороге XX века и продолжается до сих пор. Пока вы читаете эту книгу, кто-то где-то смотрит образовательное видео онлайн, а кто-то другой (вероятно, даже я) делает его. Временами дифирамбы визуальному образованию звучали довольно громко, и некоторые отрезки нашей истории можно охарактеризовать как благоприятные для высочайших надежд и мечтаний по поводу этой концепции. Таким периодом было начало 1920-х, потом 1950-х, все 1960-е с их Комиссией Карнеги, созванной Киллианом, и удивительной историей основания американского общественного телерадиовещания. И сейчас мы снова проживаем такой период – благодаря интернету, самоотверженности влиятельных просветителей, стремящихся дать знание всем людям мира, и мечте об онлайн-образовании, все еще манящей нас и до сих не исполнившейся. Однако, несмотря на вышеописанную вдохновенную речь Линдона Джонсона, произнесенную им в тот момент, когда мы запускали, возможно, свой лучший проект в этой сфере, наши начинания всегда оказываются задушены, наш путь к знанию и методы его распространения – разгромлены более крупным, могущественным, популярным и гораздо более прибыльным левиафаном развлечений с его безобидной концепцией и ложной информацией, за которыми скрывается еще большее зло – стремление одурманить население, чтобы оно не могло действовать сообща и заботиться о собственном благе.
Получается, что история прогресса визуального образования в равной степени является историей регресса и те, кто несет его знамя в благоприятные времена, всегда кажутся оппозиционными фигурами, хотя естественный порядок вещей предполагает, что все как раз наоборот [163]. Конечно, это не всегда должно было быть так. Эпоха кино началась ориентировочно в конце XIX века, во времена Томаса Эдисона. К 2020 году мы наслаждаемся кино и телевидением уже 100–125 лет, но, несмотря на деятельность Комиссии Карнеги 1967 г. и иные попытки принести нам Просвещение, мы вот-вот облажаемся и сядем в лужу, как уже сделали это с печатным делом, музыкой и многим другим. Мы вот-вот загоним свой творческий гений в те же безжизненные дебри правил публикации, сбыта и продаж, в ту же почти никак (сейчас) не регулируемую среду, под контроль тех же не испытывающих вдохновения и не умеющих вдохновить руководителей, в мир все тех же пространных банальных контрактов, не учитывающих даже важнейших свобод, и все того же презрительного отношения со стороны общества – исключительно токсичная комбинация, которая вкупе с тем, что мы как республика не способны защищать свои базовые социальные свободы, обяжет нас и дальше пребывать в противоестественном, изуродованном состоянии. Обяжет намеренно не делиться знанием, лишит шанса сделать мир лучше, какими бы благородными ни были наши стремления.
Господи, как мог бы сказать Тиндейл, каков парадокс!
Вейчел Линдсей, один из первых американских кинокритиков, человек, глубоко чувствующий силу кино и питающий насчет него большие надежды, заметил параллели между печатной и экранной культурами, между полным жизни кино, которому только предстояло тогда завоевать «мировую сцену», и давно умершими древними языками, между библиотеками, с одной стороны, и словарями с энциклопедиями – с другой. «Эдисон – новый Гутенберг, – писал Линдсей в 1915 г. – Он изобрел новое книгопечатание». Про египетскую «Книгу мертвых» с ее кладезем иероглифов и пиктографических знаков он писал, что это «несомненно, величайший кинофильм, какой я когда-либо видел». Таким образом, «американская культура с каждым днем становится все более иероглифичной» [164]. «Художественные галереи в Америке должны управлять также университетами и киностудиями. Окончательные стандарты общественной жизни должны утверждаться в художественных галереях, а не в музейных библиотеках или обычных учебных заведениях. И великим оружием художественных галерей всей земли должна стать иероглифика будущего, поистине художественное кино». А как насчет создателей этого кино, особенно профессиональных кинорепортеров? «Они должны взять на себя священную обязанность стать проводниками в новом мире, зная, что в их власти способствовать установлению абсолютной демократии».
