Сергей Желудков - Почему и я христианин
Преображение Господне: "… И просияло лицо Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет". Со слов очевидцев о преподобном Серафиме известно, что в моменты духовного озарения дивно преображалось лицо старца. Почитатели одной священной могилы рассказывали мне, что всякий раз паломничество их бывает вознаграждено чудными видениями (иногда коллективными) преображенной природы… Личные качества свидетелей таковы, что для меня их сообщения не подлежат никакому сомнению. Итак, если и ныне бывают видения, — то уж, конечно, могло быть ТОГДА Преображение Господне, исполненного столь глубокого символического смысла. "Да воссияет и нам, грешным, свет Твой присносущный".
В этом обзоре нужно остановиться и у пресловутой иконы "Христос и смоковница" (по Матвею, гл.21). Один христианин написал мне: "Не могу поверить, чтобы Иисус мог ни с того ни с сего погубить ни в чем неповинную смоковницу"… Любопытный случай: мы не верим иконе, когда она в наших глазах идейно не соответствует Первообразу. По евангельскому тексту выходит, что Христос в голодном раздражении убил неповинное дерево (невыносимое сочетание слов). Сам я не читал, а слышал, что преподобный Ефрем Сирин, хорошо знавший восточные обычаи, объяснял это в том смысле, что наказано было не дерево. а его владелец, не исполнивший доброй традиции — не оставивший на своей смоковнице части плодов для бедных прохожих. Проповедники же издревле использовали историю засохшей смоковницы как рассказанную в форме чуда притчу о бесплодной душе.
Как и "первое чудо", чудо со смоковницей находится в ряду таких евангельских чудес, у которых нет никакого "контакта" с нашими познаниями о физической природе вещей. Девственное зачатие. Исцеления органических повреждений. Хождение по воде. Укрощение бури. Чудесное насыщение тысяч народа. Воскрешение мертвых… Что думать нам о таких чудесах? Думать‑то как раз и нельзя, потому что чудеса этого рода немыслимы. Можно избрать каждый раз только один из двух общих ответов: либо это факт, откровение немыслимой действительности; либо это иконописная условность Евангелий. В этом избрании мы совершенно СВОБОДНЫ; перефразируя известное наставление апостола о пище (к Римлянам, гл.14), можно сказать и об этих немыслимых чудесах: кто верит — не осуждай того, кто сомневается; а кто сомневается — не унижай того, кто верит… Кто сомневается — пусть не принуждает себя верить, пусть не гонит в себе этих сомнений: они законны и они не помешают нам ЛЮБИТЬ нашего Господа. Не за чудеса ведь мы поклоняемся Христу. Но не будем легкомысленны в огульном отрицании возможностей, которых мы не знаем… В общем мы все можем согласиться на том, что чудеса в евангельских иконах Христа — будь то факты или легенды — верно символизируют Его милосердие и Его Божественное Величие. "… И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий Пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой" (по Луке, гл.7).
Все мы веруем в центральное Чудо христианства — для всех нас Христос вечно жив в Божественной славе одесную Отца… Но мы по–разному можем относиться к евангельским иконам Воскресения. Возьмем сначала самую крайнюю степень христианского скептицизма. Человек признает непостижимую действительность Явлений Воскресения; но он полагает, что физическое тело Господа, по всей вероятности, возвратилось в общий круговорот вещества; сказания же о пустом гробе считает столь же мифическими, как и о физическом Вознесении… Такие взгляды высказывал модернист Эдуард Леруа в книге "Догмат и критика" — и католики не отлучили его от Христа. Мы можем найти общий язык и с этим христианином. В сущности, что такое "тело? Мое "личное тело" есть кусочек физического мира в моем временном относительном распоряжении. Тело же Христа Воскресшего есть ЦЕРКОВЬ, которую Он стяжал Себе Своею кровью — Своею любовью (Деяния, гл.20). На этом мистическом языке апостола Павла (к Римлянам, гл.12, к Коринфянам 1, гл.12, к Ефесянам, гл.1,4,5, к Колоссянам, гл1) духовное, то есть РЕАЛЬНЕЙШЕЕ тело Христа Воскресшего есть Церковь любящих Его, верующих в Него, — и это еще только начало, потому что Христос есть Глава и всего человечества, и дана Ему "всякая власть на небе и на земле" (по Матвею, гл.28). В сравнении с этой тайной — какое значение могли бы иметь наши бедные домыслы о физическом теле Христа? Что бы мы об этом не "думали" — все мы согласны в уверенности, что за Явлением Господа пребывала совершенно непостижимая, но реальнейшая реальность Его Воскресения.
Есть и другая крайность — когда люди впадают в примитивный рационализм и легкомысленно рассуждают чуть ли не о газообразных "свойствах прославленного тела Христова". В пасхальном послании 1960 года русский Патриарх указывал, что Воскресение Христово есть "ВЕЛИКАЯ ТАЙНА2 и что если бы мы стали пытаться "выразить это Чудо — оно принизилось бы до немощности нашего разумения и потеряло бы присущую ему священную высоту и дивную безграничность"… Замечательно в Евангелии по Иоанну (гл.20), что когда Христос предложил сомневающемуся Фоме удостовериться в Воскресении, так сказать "на ощупь" — апостол не стал этого делать, потому что ощутил духовную Реальность несравнимо более значительную: "Господь мой и Бог мой".
Первый мученик христианства Стефан исповедал: "вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого одесную Бога" (Деяния, гл.7). Вознесение и одесную Отца пребывание — символы Божественной славы Христа. Но физического Вознесения н е т в Евангелиях по Матфею и по Иоанну, и н е т в древнейших рукописях Евангелий по Луке и по Марку. "Вознесся на небо и воссел одесную Бога", — так совмещены натуральный и символический планы повествования в позднейшем добавлении к Евангелию по Марку (гл.16). Или в "воссесть одесную" понималось тогда тоже натурально?.. "И когда благословлял, отступил от них и стал возноситься на небо", — так читается в позднейшем тексте Евангелия по Луке (гл.24). Однако слов "и стал возноситься на небо" нет в древнейших рукописях; да этих слов И НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, ибо по контексту ясно, что речь идет о ПЕРВОМ ДНЕ Воскресения. Миф о физическом Вознесении легко мог возникнуть из тогдашних представлений о "трехъэтажной" Вселенной… Учитывая все соображения, строго говоря, следовало бы в других условиях выдвинуть соборный вопрос: не отменить ли отдельный церковный праздник Вознесения (не случайно литургически столь бедный, бесцветный) — не заменить ли его заключительным торжеством Воскресения.
МЫ НЕ ЗНАЕМ во всей полноте и точности проповеди Иисуса Христа. Она продолжалась, как полагают, не менее года или даже трех лет; а то, что написано в Евангелиях, можно прочитать за какой‑нибудь час… В главе 20 книги Деяний святых апостолов проводятся слова Господа Иисуса, которые "Он Сам сказал", но которые НЕ ЗАПИСАНЫ в Евангелиях : "Блаженнее давать, нежели принимать". Сколько же было сказано других таких незаписанных слов, каково было их содержание? А то, что записано — ведь это только пересказы, притом пересказы даже не на том языке, на котором говорил Учитель… Если бы даже я и умел — есть ли вообще смысл в "систематическом" изложении столь явно фрагментарных и неточных текстов? Ниже я рассматриваю евангельскую проповедь только по поводу критических замечаний о ней, высказанных на страницах 8 — 8.
Если согласиться на том, что при всей неполноте и неточности текстов в Евангелиях промыслительно записано все, что нам практически нужно для христианской жизни — то придется согласиться и в том, что, значит. нам не нужно знать тайны совмещения Промысла Божия с действиями мирового зла. Ибо евангельская проповедь и отражает эту непостижимость. В мире действует "равнодушная природа", действуют добрые и злые силы, действует наша свободная воля — и над всем этим и над каждым из нас действует, мы это чувствуем, таинственный Промысл Божий. Как это совмещается — мы не знаем из евангельской проповеди, из сохранившихся отрывков евангельской проповеди. Может быть, Учитель и говорил что‑то об этом, но тогда не могли вместить Его слов и их не записали? Вероятнее же, что Его интуитивное знание об этом не могло быть выражено в символах нашей речи.
Евангельская проповедь — и это ее удивительное свойство — действительно призывает нас к недостижимой святости и молчит о посредственной порядочности. "Блаженны милостивые", "Блаженны чистые сердцем", "Блаженны изгнанные за правду… Вы сл"ышали. что сказано (в иудейском законе): люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих и гонящих вас"… "Если кто хочет идти за Мною — отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее"… Приведу вдохновенный комментарий к евангельской проповеди из книги "Евангелие" проф. М. М. Тареева:
"…Сын Завета в своем благочестии возлагал свои упования на Бога, верил, что Бог в нужную минуту придет и избавит его; новое Евангелие освобождает человека совершенно от всякой заботы о своем лице, о своей душе (жизни), оно говорит сыну Отца Небесного: "забудь о себе, не считайся с Богом, отрекись от всяких прав и брось всякую арифметику". Евангелие Христово возносит человеческий дух на небесную высоту и убеждает его: "не держись, не цепляйся, не бойся, отдай всего себя Богу, ничего себе не жди, растай в этом безграничном просторе". Оно подводит человека к бездне смерти, показывает в ней отражение небес и зовет его положить душу свою в беспредельном самопожертвовании. Ветхий Завет делал человека близким к Богу; Евангелие вселяет Бога в самое сердце человеческое, научает человека на все смотреть СУБ СПЕДИЕ АБСОЛЮТИ (под знаком абсолютности), желать абсолютно, делать абсолютно — по Божественному. Христианская благотворительность есть благотворительность без конца; христианская вера это вера безграничная, безусловная, это всецелая преданность Богу; христианская любовь есть самопожертвование до смерти" (подчеркнуто мною). В сущности, евангельская проповедь есть ПРИЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКА К БОЖЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ. "Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный". Но Божественная жизнь для человека на этой земле невозможна: ибо в самой душевно–телесной природе нашей живет органически присущее нам начало самосохранения индивида — так называемый эгоизм… В этом смысле христианство совершенно "непрактично". Если вообразить человека, осуществляющего христианское поведение — мы увидим мученика, в некотором роде повторяющем подвиг Христа. Такой человек будет очень ДОБР, он будет везде "уступать очередь", он не остановится на сочувствии нервов, примется помогать, делиться временем, средствами — и встретит сопротивление прежде всего в своем же семейном гнезде… Даже если он и не будет общественно активен, он будет совершенно ПРАВДИВ — и встретится с государством, "самым холодным из чудовищ"; в лучшем случае он будет признан эксцентриком, нуждающимся в опеке и лечении… И так далее. Последовательное христианство, как практическое осуществление в жизни принципов любви и духовной свободы, всегда было призванием только очень немногих, избранных душ. Зная это, мы, казалось, могли бы со спокойной совестью отвергнуть евангельский призыв к Божественному совершенству. Но вот, мы слышим его — и в самой сокровенной глубине нашего духа он получает таинственный отклик. "Подобно Царство Небесное сокровищу, сокрытому на поле, которое нашед человек утаил, и отрадости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то". Почему мы с волнением читаем это, хотя знаем, что эта радость для нас невозможна? "Вы — соль земли… Вы — свет мира"… "Так да просветится свет ваш пред людьми, чтобы они видели добрые дела ваши и прославляли Отца вашего небесного". И вот, нас мучает совесть, что мы — не соль земли, не свет мира. не можем мы успокоиться в посредственном самодовольстве. Таинственна эта наша человеческая тоска о Божественном совершенстве; таинственна и отвечающая ей евангельская проповедь Иисуса Христа. Она невыполнима, потому что она Божественно–абсолютна; но это для нас — не отчаяние, а надежда. Ибо эту проповедь не только произнес, но и на деле в Себе исполнил единосущный нам Сын Человеческий. Евангельская проповедь есть откровение Личности Христа, идеальное совершенство которой стало достоянием всего человечества… Об этом потом, ниже.
