Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Вторая встреча в Годесберге 404 началась 23 сентября в 23:00. Она проходила уже в расширенном составе, с участием Риббентропа, Вайцзеккера, Вильсона, Гендерсона и нескольких помощников. Началась она на позитивной ноте — Гитлер сообщил, что мирное решение конфликта еще возможно. Однако дальнейшее обсуждение показало, что Германия придерживается неизменной позиции — Чехословакия должна в кратчайшие сроки освободить передаваемые территории (Гитлер требовал, чтобы эвакуация Судет началась уже утром 26 сентября и была завершена 28-го), куда немедленно войдут немецкие войска. Представленный Гитлером меморандум англичане сочли больше похожим на ультиматум. В какой-то момент переговоров Гитлеру доложили, что Бенеш объявил по чехословацкому радио о всеобщей мобилизации. В комнате повисла гробовая тишина. «Теперь войны не избежать», — подумал переводчик Гитлера Пауль Шмидт. Вероятно, все присутствовавшие подумали о том же. Но в тот раз Гитлер взял себя в руки и сказал: «Несмотря на такую невиданную провокацию, я выполню свое обещание и не выступлю против Чехословакии, пока длятся переговоры, во всяком случае, пока вы, г-н Чемберлен, находитесь на германской земле» 405. Переговоры продолжились, хотя и без особого успеха. Все, чего Чемберлену удалось добиться, так это сгладить совсем уж ультимативно звучавшие слова (заменить, например, «Германия требует» на «Германия предлагает») и перенести сроки выполнения германских условий на несколько дней. По сути, германский меморандум оставался ультиматумом с очень жесткой привязкой к срокам. Чемберлен, который называл теперь себя только посредником, согласился передать «предложения» Гитлера в Прагу. Европа еще ближе подошла к войне, чем это было до встречи в Берхтесгадене.
Лондон погрузился в самые мрачные предчувствия. «Меня охватил ужас, — записал в дневнике Кадоган после того, как услышал рассказ Чемберлена о переговорах в Годесберге на собрании “ближнего круга”. — Он совершенно спокойно говорил о полной сдаче позиций. Еще ужаснее то, что Гитлер, похоже, загипнотизировал его (Чемберлена. — И. Т.). Но самое ужасное — видеть, что премьер-министр загипнотизировал Галифакса, который капитулирует полностью. Премьер-министр рассказывал около часа, и не было практически никакой дискуссии... В 5:30 началось заседание кабинета, и Галифакс вернулся с него совершенно счастливым пораженцем-пацифистом. Кажется, он считает, что кабинет прошел хорошо. Удивительно! Они все еще не понимают (происходящее), и они не видели карту. Я знаю, что мы и французы не в состоянии сражаться, но я бы предпочел быть разбитым, чем обесчещенным. Как после этого мы сможем смотреть в глаза любому иностранцу? Как сможем удержать Египет, Индию и все остальное? Самое главное — если нам приходится капитулировать, давайте будем честными. Давайте признаемся, что нас застали врасплох, что мы не можем сейчас сражаться, но мы остаемся привержены всем нашим принципам. Окунемся в военные условия и будем вооружаться. Главное — не надо делать вид, будто мы считаем план Гитлера хорошим.. Мне остается надеяться на возмущение в кабинете и парламенте» 406. Эта сумбурная дневниковая запись прекрасно отражает состояние растерянности, возникшее даже в «ближнем круге» Чемберлена после его возвращения из Годесберга.
Интересно и продолжение этого сюжета. Вечером 24 сентября Кадо-ган сказал своему министру все, что думает о случившемся в Годесберге. На следующий день Галифакс признался своему постоянному заместителю, что после разговора с ним у него была бессонная ночь, и он вынужден согласиться с Кадоганом. На заседании кабинета Галифакс не поддержал Чемберлена и выступил против любых дальнейших уступок Гитлеру. Кабинет согласился с Галифаксом. После этого Чемберлен чуть ли не в первый раз серьезно упрекнул главу Форин Офис: «Полная перемена ваших взглядов после нашей последней встречи стала для меня ужасным ударом, но, конечно, вы вправе сами определять свою позицию. Остается узнать, что скажут французы. Если они скажут, что ввязываются (в войну), втягивая в нее и нас, я не думаю, что смогу взять на себя ответственность за такое решение» 407. То есть после Годесберга Чемберлен не исключал своей отставки, если его усилия по сохранению мира не увенчаются успехом.
В позиции французов ничего не изменилось. Они по-прежнему боялись и не хотели воевать, но были связаны обязательствами перед Чехословакией. В поисках выхода из этой дилеммы французы бросались во все тяжкие. После войны стало известно, что на Кэ д’Орсе даже фальсифицировали донесения своего посла в Праге де Лакруа, пытаясь представить дело таким образом, будто Чехословакия сама предлагала отдать часть судетской территории Германии. «Я никогда не прощу своему правительству эту опрометчивость, — говорил де Лакруа во время расследования сентябрьских событий на слушаниях, состоявшихся в 1947-1948 годах. — Более того, изучая архивы министерства иностранных дел, я обнаружил, что моя телеграмма была переделана таким образом, что позволяла думать, будто информация, предоставленная Бенешем (речь шла о некоторых рассуждениях первого президента Чехословакии Томаша Масарика, сделанных во время Парижской мирной конференции. — И. Т.), является его собственным предложением» 408.
Когда Даладье и Бонне вечером 25 сентября прибыли в Лондон для очередных консультаций, они уже знали ответ чешского правительства на «предложения» Гитлера, сделанные в Годесберге. Правительство Чехословакии «изучило документы и карту, — говорилось в ответе, переданном англичанам чешским послом Яном Масариком (французы получили аналогичный ответ от чешского посла в Париже). — Де-факто это является таким ультиматумом, который обычно предъявляют побежденным нациям, а не предложением суверенному государству, проявившему величайшую готовность пойти на жертвы ради умиротворения Европы... Правительство Чехословакии удивлено содержанием меморандума. Предложения идут гораздо дальше так называемого англо-французского плана, на который мы соглашались. Они лишают нас любой защиты своего национального существования. Мы должны сдать значительную часть своей тщательно подготовленной обороны и допустить германские войска глубоко на свою территорию еще до того, как сможем подготовить оборону на новой основе. Наша государственная и экономическая независимость автоматически исчезнет после принятия плана г-на Гитлера. Весь процесс перемещения населения превратится в паническое бегство тех, кто не приемлет нацистского режима. Они должны будут покинуть свои дома без возможности взять с собой личные вещи, а в случае крестьян — свою корову. Правительство Чехословакии поручает мне со всей ответственностью заявить, что требования г-на Гитлера в их нынешнем виде абсолютно и безусловно неприемлемы. Правительство Чехословакии считает себя обязанным оказать максимальное сопротивление этим новым и жестоким требованиям. Мы полагаемся на две великие Западные демократии, чьим пожеланиям мы следовали во многом против собственного суждения, и надеемся, что они станут на нашу сторону в час великих испытаний» 409. Такой ответ не оставлял возможности какого-либо двусмысленного толкования. Чехословакия собиралась сражаться и предлагала определиться Англии и Франции.
Французский кабинет министров определился. Накануне поездки Даладье и Бонне в Лондон министры высказали единодушное мнение, что целью Гитлера является не забота о судьбе 3 миллионов судетских немцев, а разрушение Чехословакии для того, чтобы Германия могла доминировать в Европе. Правительство Франции было против дальнейших уступок Гитлеру. На всякий случай французы объявили 24 сентября частичную мобилизацию и собирались перебросить до миллиона резервистов на границу с Германией. Англичане тогда же привели свой флот в состояние боевой готовности. Но воевать ни те ни другие не хотели. На вопрос Чемберлена, что делать дальше, Даладье, скрепя сердце, ответил: «Каждый из нас должен будет исполнить свой долг» 410. Чемберлен делал все, чтобы сдвинуть французов с их позиции и подтолкнуть к желательному для него решению сохранить мир любой ценой. Доходило до смешного, хотя никакого веселья в той ситуации, конечно же, не было. Чемберлен: «Мы могли бы сопроводить ответ чехов (на меморандум Гитлера) нашим контр-предложением, например о передаче вопроса на рассмотрение конференции, как предлагал г-н Даладье». Даладье: «Я не предлагал никакой конференции». В какой-то момент хождение Чемберлена вокруг да около, его намеки на необходимость договориться с Гитлером допекли Даладье, и он взорвался. Французский премьер объяснил английскому, что объединенными усилиями две страны могут противостоять Гитлеру, учитывая их флоты, возможную помощь со стороны России и твердое намерение Чехословакии оказать сопротивление. В противном случае за Чехословакией могут последовать Румыния, Турция, французские Булонь и Кале, а там уже и до высадки в Ирландии будет недалеко 411. После этого англичане предпочли свернуть дальнейшее обсуждение.
